Если это не смерть, то откуда тоска… Если это не смерть, то откуда тоска, Почему поводок отпускает рука? И стоишь под дождём, уязвимый. Проведи незаметно в невиданный рай — Подсмотреть, а потом уходи, убегай, Как бы ни было невыносимо. Я запомню тебя навсегда, как сейчас: Понимающий взгляд, бело-рыжий окрас И шершавый язык – по ладони. Если это не смерть, то откуда взялась Под ногами противная, хлипкая грязь? И октябрьский снег – непреклонен. Переживём. Впервые нам, что ли, это… Переживём. Впервые нам, что ли, это — Выстрадано, оплакано и отпето. И вспоминай, как звали и как любили, Как выносили вместе, и выли, выли Чёртовы псы соседские, наши тоже Им подвывали, словно их вой поможет Выдержать эту ношу и не свихнуться. Переживаем и оставляем гнуться Ветви ирги под тяжестью ягод сочных. Время стекает с крыши, уходит в почву И прорастает мёртвыми именами. Мы пожинаем пустошь, переминаем Каждое слово, сорванное до срока. Переживём – осталось уже немного — И соберём от горьких семян остатки. Перенимаем опыт, вину, повадки, Чтоб не забыть, как где-то недолюбили, Как забивали вместе, а после – были. В том саду, где лебеда и марь… В том саду, где лебеда и марь И скрипит проржавленный фонарь, Хоронили мы с тобой кота У куста. Сыпался крыжовник – переспел; Кот в руках дрожащих холодел; Сорванные вяли васильки. Дураки — Что о смерти знали мы вообще, Об обратной стороне вещей? Хоронить вот так своих котов — Кто готов? Рядом с бугорком сырой земли Помолились молча, как смогли, Радужному богу о любви. Воробьи Склёвывали маленьких червей, И казалась смерть ещё живей В том саду, где марь и лебеда, — Навсегда. В комнате с белёным потолком… В комнате с белёным потолком Мы, очнувшись, молимся о ком: Кто не вышел, не остался, не… Расскажи о долгой тишине: Скажешь «больно» – и летит, летит Слово желторотое. Простит Время неуверенный полёт: Ждёт его в конце не свет, а лёд, Гладкий, как озёрная вода, Синий, как небесная звезда. Слово там останется болеть Миллионы «не», сгорит на треть И потухнет утром светлячком В комнате с белёным потолком. Мы вырастаем из детства чёрными истуканами…
Мы вырастаем из детства чёрными истуканами, Пахнут землёй ладони, воздух горчит полынью. Кто-то чужой на кухне утром гремит стаканами И произносит всуе до дрожи родное имя, Но произносит просто, словно оно из пуха, Словно оно из снега, тающего во рту. Мы привыкаем к звуку осиротевших кухонь И ненавидим белый, лето и глухоту. Полнятся жидким светом узкие коридоры, Сколько шагов до смерти – выучи, не забудь. Выросли мы из детства непоправимо скоро — Нам бы ещё немного, Господи, как-нибудь. зимой ждать лета… зимой ждать лета летом пить ромашку аптечную чай с малиной кутаться в одеяло чтобы вместе с по́том выгнать воспалённый болезненный отдающий горечью во рту застой слов Выбирала на рынке мясо… Выбирала на рынке мясо На борщ и котлеты. Продавец – казах – умилялся, Давал советы. Меня, говорит, русская Влюбила в себя борщом. А мясо у меня вкусное — Приходи ещё. я больше не слышу музыку… я больше не слышу музыку, не оставляю ей пустую строку. не надо утешения и жалости, пожалуйста: вы сломали иглу в проигрывателе. извините, мы просто хотели, чтобы запела разными голосами. мы сами выбираем пластинки по ярким обложкам, а когда начинается музыка – боже, это не то, не так и совсем не об этом. «Подборка летних направлений, успей слетать, любые даты!»… «Подборка летних направлений, успей слетать, любые даты!» — Гласит письмо-реклама в почте и предлагает Геленджик. А я смотрю с тоской на цены: ах, это море – три зарплаты, А у меня – риниты, кошка, ремонт, авралы и мужик. И, вспоминая петергофских кричащих чаек над заливом И капчагайских наглых выдр, ворующих лапшу «Биг-Бон», Я выключаю ноутбук, и в магазин плетусь за пивом, А летний город, словно море, шумит, шумит со всех сторон. |
