И страшно так, Господи, страшно… И страшно так, Господи, страшно — Уже невозможен побег: Чернеет на площади башня, И замертво падает снег. За краем, за раем, за воем Не видно, не слышно Тебя. Нас перекроили без воли — Узнаешь ли прежних, скорбя? По буквам читай эсэмэски, Молчи, как молчит «Телеграм». Почти невозможно, но если — Нас всех – отпусти до утра. Этот город увековечен…
Этот город увековечен В «Шаныраке» и «Акбулаке», В кетлинге и кибербуллинге, В «Сулпаке» и реновации, В исчезнувших трамваях, Исчезающей мозаике, В сгоревших памятниках Советской архитектуры. В январском тумане Скрывается нечто ещё — Если найдёшь какую-то связь, Напиши петицию В небесную канцелярию, Чтобы было что рассказать Следующему поколению. По краешку, по досточке… По краешку, по досточке, По тоненькому льду В пугающее до смерти Из детства я иду. Качается над буквами Соломенный бычок. Я сломанная куколка — Чего же вам ещё? Над пропастью, над каменной Шагаю – раз и два. А где-то там, за камерой, Желтеет трын-трава. Я выросла, я вынесла Из дома сон и сор. Всё остальное – вымыслы, Фейсбучный разговор. Кому нужна я, тонкий стебелёчек… Кому нужна я, тонкий стебелёчек, — Ни дудочки, ни музыки, ни-ни. Качает ветер слово между строчек: Бессонное дитя, усни, усни, Ещё совсем мало́ и неприметно, Как гусеница в коконе своём, Как шорох остаётся без ответа. Но вырастешь – и мы тебя поймём. Расти, расту, растрачивая, та́я — Четыре, тридцать три и тишина. Послушайте, как бабочка взлетает, Хоть голоса и звука лишена. Горит букет бессмертных хризантем… Горит букет бессмертных хризантем, А нам недостаёт часов и тем Для краткого – хотя бы – разговора. Мы промолчали новую волну, Припев любимой песни про весну — Теперь её услышим вряд ли скоро: По радио всё больше – ни о чём. Целуй меня как прежде – горячо, Пока под снегом хризантемы тают, Пока не завезли снеговиков В бездетные дворы, а у часов Садится батарейка из Китая. На Рождество повесим на балкон — Со всех его обшарпанных сторон — Дешёвую гирлянду из «Комфорта»: Мигай, стекляшка, красным маячком, Зелёным, синим, лишь бы незнаком Был жёлтый – из пустого натюрморта. Оставив тёплую конуру… Оставив тёплую конуру, Он станет богу поводырём И поведёт его к вечеру Туда, где льётся под фонарём Тягучий свет – на него летят Почти прозрачные мотыльки. Не обожгутся и не сгорят: Они бессмертны и так легки, Что бог не чувствует их вообще, Не слышит трепета тишины И как рождаются из ночей Безмолвной смерти цветные сны. Он видит их – и в ответ скулит Тоскливо память о жизни той, Где в миску свет до краёв налит И Бог, наполненный добротой, Ведёт смотреть поутру на снег, На воскресение мотыльков — И страха липкого больше нет, И боли нет в глубине зрачков. Лети, лети, мой мотылёк… Лети, лети, мой мотылёк, Пока не вышел срок. Твой путь нелёгок и далёк. Мерцает огонёк, Как Вифлеемская звезда, Как лунная вода. Пока стремиться есть куда, Не ведая стыда За эту лёгкость, и печаль, Что всё ещё с тобой, И эту слабость – всё прощать, Лети на свет любой. Всё изменится в лучшую сторону… Всё изменится в лучшую сторону: Будут во́роны – просто во́роны Над заснеженным пустырём. Там у смерти ни сна, ни имени, Можно тишь на молчание выменять, Можно думать, что не умрём: Мы бессмертны, как травы сорные, Безнадёжности непокорные, Где попадали – там сорвут. Всё изменится – если слюбится, Будет улица – просто улица, А не выученный маршрут, Где расходятся в разные стороны. Может, стерпится, если поровну Будет горя, любви, стыда. По обочинам снежная кашица Застывает к утру, и кажется — Мы останемся навсегда. |
