Наступила зима 1882/83 года. Одно за другим исполнялись произведения Глазунова, и каждое новое сочинение встречалось с такой же искренней теплотой, как и первая симфония. 13 ноября в квартетном собрании Русского музыкального общества был сыгран первый квартет. На концерте присутствовал Антон Григорьевич Рубинштейн, которому музыка квартета очень понравилась. Когда публика стала вызывать автора, он подошел к Саше, взял его за руку и показал путь на эстраду. Цезарь Антонович Кюи снова написал восторженную статью.

8 января 1883 года прозвучала «Увертюра на три греческие темы № 1», а 7 марта — «Увертюра на греческие темы № 2». «Если б сам Бетховен встал из могилы, то его не чествовали бы более», — писал после концерта один из рецензентов.

Весной 1883 года Саша окончил училище. На торжественном акте вручения дипломов директор отметил его концертные выступления как событие, достойное занесения в летопись их учебного заведения.

Летом он много занимался музыкой, часто встречался с Бородиным, Римским-Корсаковым и Стасовым.

Осенью Саша поступил в университет вольнослушателем на историко-филологический факультет. В университете он увлекался историей Греции и политической экономией. Однако и теперь главным оставалась музыка. Он играл на валторне в студенческом оркестре, занимался на тромбоне, кларнете, виолончели, сочинял.

— Нет пророка в своем отечестве, — повторял Беляев. — Вот увидите, Саша только тогда будет по-настоящему знаменит, когда его услышат и оценят за границей. Надо организовать там исполнение его симфонии.

Отправившись летом 1883 года для лечения в Германию, он захватил с собой рекомендательные письма, написанные по его просьбе Бородиным к Листу и немецкому дирижеру Карлу Риделю. И по возвращении в Петербург стал с нетерпением ждать известий о результатах поездки. Но их все не было. Тогда Митрофан Петрович не выдержал.

— Не могу я больше, — сказал он как-то Саше, — и сюиту твою новую хочется послушать. Устроим концерт сами. Я финансирую.

Увлекшись, он стал развивать этот план дальше.

— Афиш не будем делать. Пригласим только своих.

Со свойственной ему энергией Беляев принялся за дело. 27 марта 1884 года в зале Петропавловского училища состоялась «Репетиция сочинений А. К. Глазунова».

Программа концерта была не слишком обширной — в портфеле композитора для большого концерта произведений еще недоставало. В первом отделении была исполнена первая сюита и две части из неоконченной второй сюиты, а во втором — первая симфония и снова первая сюита и две части из второй.

Как Беляев и хотел, обстановка концерта носила неофициальный характер. Не расставленные рядами, стояли стулья. Немногочисленные посетители сами поставили их поближе к сцене. Однако исполнение было превосходным и успех — большим.

— Все удалось как нельзя лучше, правда? — спрашивал Беляев и счастливо улыбался, выслушивая слова благодарности. — А что, если нам каждый год исполнять твои произведения? Как напишешь что-нибудь новенькое, так и исполним.

— Нет, Митрофан Петрович. Нужно исполнять произведения и Бородина, и Римского-Корсакова, и Балакирева.

— Ну что ж, можно и так. Дирижировать попросим Римского-Корсакова. Вы согласитесь, Николай Андреевич?

— Охотно. И даже могу предложить название: «Русские симфонические концерты».

Так было положено начало делу огромной важности, потому что до сих пор исполнять произведения русских композиторов удавалось с трудом.

Наконец пришло известие о том, что Лист добился включения симфонии Саши в репертуар майского фестиваля 1884 года в Веймаре. Беляев и Саша выехали в Германию, чтобы присутствовать на концерте.

Оказалось, что в Веймаре их ждали. Приготовили билеты на все спектакли и даже предложили поселиться бесплатно в доме у одного из местных коммерсантов; но путешественники предпочли устроиться в гостинице.

Заняв предложенные им номера и покончив со всеми необходимыми мелочами, они прежде всего стали спрашивать, когда можно видеть Листа, и отправились к нему в тот же день.

Они шли по городу и удивлялись той атмосфере праздничности, которая царила в нем. Из раскрытых окон неслись звуки музыки. Блестящие бравурные пассажи и нежные пылкие мелодии заполняли улицы. Из рассказов Бородина Беляев и Саша уже знали, что виновником этого торжества был Лист.

— Каждую весну, — говорил Бородин, — вместе с весенними птицами налетают туда с разных сторон листианцы и листианки, так там называют листовскую учащуюся молодежь. И вот с утра до поздней ночи сидят они за инструментами, с увлечением и упорством преодолевая разные виртуозные трудности фортепианной игры.

— Уроки у Листа, — рассказывал Александр Порфирьевич, — бывают регулярно два раза в неделю и продолжаются часа полтора. Ни с кого из своих учеников Лист денег не берет, и попасть к нему новому человеку трудно. Но раз допустивши кого-либо, он так привыкает к ученику, что начинает интересоваться даже его личными делами.

— Неужели и я сегодня познакомлюсь с ним, — думал Саша. — Какие они все счастливые, что могут каждый день видеть такого великого музыканта.

Незаметно они прошли весь город и оказались на маленькой тенистой улице, переходящей в парк. В самом конце ее был домик Листа. Из раскрытых окон тоже доносилась музыка.

— У хозяина сейчас столько народу, что стульев не хватает, — остановила их у крыльца пожилая почтенная женщина, как они догадались, его кухарка. — Если хотите застать одного, то приходите лучше через час, — добавила она.

— Да... ведь сейчас пять часов и у него ученики. Александр Порфирьевич предупреждал нас! — спохватился Беляев. — Ну, ничего не поделаешь, придется подождать.

Наконец, прошел этот томительный час, и они увидели знаменитого музыканта. Он сам вышел им навстречу точно такой, каким его рисовали художники: высокий, прямой, в черном долгополом сюртуке и с черным галстуком. Услышав фамилию Глазунова, он любезно протянул руку.

— Знакомство с русским композитором всегда интересно, — сказал он. — Ведь если есть теперь музыкальная школа, которая имеет свою великую будущность, так это русская!

Все последующие дни были так или иначе связаны с Листом, с впечатлениями от концертов, на которых исполнялись его произведения.

Некоторыми своими произведениями композитор дирижировал сам. Почти каждый раз его горячо чествовали, преподносили лавровые венки, говорили речи в стихах.

«От музыки я просто одурел, — писал Саша Римскому-Корсакову. — Я не мог только понять, как мог Лист выносить столько музыки. Утром в 9 часов репетиция вечернего концерта; с 11 до 2 утренний концерт и с 6½ до 10 вечерний, да кроме того, у Листа [дома] часто бывает музыка».

Через несколько дней после их приезда была назначена репетиция и Сашиной первой симфонии. Лист также присутствовал на ней, и юноша сел рядом, чтобы видеть, какое впечатление произведет на него музыка. Симфония композитору, видимо, нравилась. Он аплодировал после каждой части, а по окончании репетиции подошел к Глазунову.

— Благодарю вас,— сказал он, пожимая его руку.— Я получил искреннее удовольствие. Если хотите, пойдемте сейчас ко мне. Там, наверное, меня уже ждут ученики. И захватите с собой ваши ноты.

Дома, где действительно собралось уже много народу, по приходе хозяина тут же началось музицирование. Лист поставил на рояль ноты фортепианной сюиты Глазунова на тему S—а—s—с—h—а[6] и попросил своего русского ученика Фридхейма исполнить ее. Фридхейм начал прелюдию, но она получилась у него так плохо, что учитель прогнал его от рояля и спросил, не познакомит ли их автор со своим произведением сам.