Все равно слишком медленно, говорит Генри.

И начинает распевать:

Звездочка-машинка, звездочка-машинка.

Это интересно, говорит мать.

А сегодня вечером очень холодно, как бы между прочим замечает Джордж.

Не будь занудой, Джордж, говорит мать.

Ия, поправляет Джордж, потому что этот разговор происходит вскоре после того, как она выдвинула требование, чтобы родители называли ее полным именем — Джорджия.

Мать фыркает.

Что? спрашивает Джордж.

Ты это так сказала… в общем, звучит, как какая-то шутка времен нашей молодости, говорит мать. Мы так дразнили детей из богатых семей. Помнишь, Нэйтен?

Нет, отвечает отец.

И-йа! Джордж — и-йа! тянет мать, пародируя какую-то претенциозную девчонку из прошлого.

У Джордж есть выбор: отреагировать или не обращать внимания. Она выбирает не обращать внимания.

Но мы все равно ничего не сможем увидеть, говорит она. Слишком много света.

А мы его выключим, говорит мать.

Я имела в виду не тот, что дома. Я о том свете, который по всему Кембриджу, говорит Джордж.

А мы и его выключим, говорит мать.

Наибольшей плотности поток достигает к полуночи. Да. Я знаю. Мы можем все вместе сесть в машину и выехать за город, в сторону Фулборна, и уж оттуда посмотреть. Нэйтен, что скажешь?

Мне в шесть вставать, Кэрол, говорит отец.

Ну и ладно, говорит мать. Тогда вы с Генри оставайтесь дома, а мы с Джордж — хотя нет, это же Джордж-и-йа, — съездим.

С Джорджией, говорит Джордж. Но она не поедет.

Ладно, если Джордж-и-йа не едет, значит вас уже трое, говорит мать. Хорошо. Можете оставаться дома, все, а я поеду одна. Нэйтен, он уже совсем красный, ну-ка переверни его!

Нет, потому что я хочу увидеть шестьдесят звездочек! хрипит Генри, все еще вися вниз головой. Я хочу их увидеть больше, чем все в этой комнате!

Там пишут, что могут быть даже болиды, добавляет мать.

И болиды я тоже очень хочу увидеть! говорит Генри.

Это все космический мусор. И спутники, говорит Джордж. Никакого смысла.

Мисс Зануда, комментирует отец, встряхивая Генри в воздухе.

Miз[19] Зануда, подхватывает мать.

Прошу прощения за вопиющее проявление неполиткорректности, добавляет отец.

Он произносит это ласково и старается, чтобы сказанное прозвучало забавно.

Мне больше нравится «мисс», говорит Джордж. Пока я не стану, сами понимаете, доктором Занудой.

Ты просто еще не понимаешь политическую значимость обращения «миз», говорит мать.

Эти слова адресованы то ли Джордж, то ли ее отцу. Отец моложе матери на десять лет, что означает, как любит повторять мать, что у них совершенно различные политические представления; главная разница тут — в отличиях между детством при Тэтчер и ранней юностью при ней же.

(Тэтчер была премьер-министром через какое-то время после Черчилля и задолго до рождения Джордж. Она, по словам матери, была одним из самых удачливых «потрясателей основ» и породила малютку Блэра — этого Джордж припоминает как картинку из детства. Сама картинка выглядела так: Блэр в одном подгузнике или в чем-то вроде того, абсолютно голый, стоит на ракете (как Венера на раковине), а Тэтчер надувает щеки так, что волосы у него на голове развеваются, при этом малютка Блэр стыдливо прикрывает одной рукой пах, другой — грудь, а под всем этим красуется надпись: «Рождение тщеславных нас».[20] Этот прикол, как помнила Джордж, можно было видеть тогда повсюду. Забавно было натыкаться на него в газетах и в интернете, и при этом не иметь права никому сказать, что именно твоя мама нажала кнопку и отправила его на всеобщее обозрение).

В реальности разница в возрасте между ее родителями означала, что они уже дважды расходились, а потом дважды снова сходились.

И, наверно, те дни, когда ты относился ко мне корректно с точки зрения феминизма, давно прошли, но я не в претензии, потому что это не важно, так как история феминизма вообще учит не ожидать любезностей; а когда будешь укладывать этого парня, не ставь его на голову, чтобы он шею не сломал, говорит мать, не отрывая глаз от монитора. И, Джордж. Или как там тебя. Если ты не поедешь со мной смотреть на звездопад, тебе придется жалеть об этом весь остаток жизни.

Не буду я жалеть, говорит Джордж.

Нет, не говорит. Сказала.

В газете «Independent» напечатали некролог, потому что хотя мама Джордж и не была такой уж важной персоной, как те, о ком обычно пишут некрологи, и хотя она уже там официально не работала, но у нее была очень важная работа в мозговом центре, и она время от времени публиковала колонки со своими мыслями в «Guardian» или «Telegraph», а иногда и в американских газетах или их европейских версиях, и гораздо больше людей узнали о ней, когда газеты раскрыли правду о ней и о ее «партизанской» деятельности в Сети. Доктор Кэрол Матино, журналист-экономист, интернет-партизанка. 19 ноября 1962 года — 10 сентября 2013 года (в возрасте 50 лет). В первом абзаце сказано, что она женщина эпохи Возрождения. Также: детство провела в горах Кэрнгормс в Шотландии; образование получила в Эдинбурге, Бристоле, Лондоне. А еще: статьи и интервью; идеология; соотношение в оплате труда; различия в оплате труда квалифицированных и неквалифицированных работников; литература и идеология; последствия распространения бедности в Соединенном Королевстве. И такое: диссертация при поддержке МВФ, признание неравенства и замедления в росте и стабильности. Упомянут там и персональный монстр — заинтересованность исполнительной власти в низкой оплате рабочей силы. Не забыто также основанное Матино три года назад влиятельное анонимное сатирическое движение «подрывных» картинок в Сети, породившее тысячи поклонников и последователей.

Под конец сказано: неожиданная летальная аллергическая реакция на стандартный антибиотик.

Все это означает смерть.

Все это означает: мать Джордж исчезла с лица земли, вернее, в лице земли.

Каждый день перед работой мать Джордж, пока была жива (ведь сейчас она этого делать не может, потому что она, понимаете ли, умерла), делала зарядку: упражнения, растяжки. Под конец она всегда танцевала в гостиной под песенку, которая звучала из ее телефона.

Начала она делать это года два назад. И каждый день ей приходилось мириться с тем, что все насмехались над ее движениями вокруг мебели и наушниками, закрывавшими уши.

Каждый день, решила Джордж, начиная с этого первого дня года, когда ее матери уже нет на свете, она будет не только носить что-нибудь черное, но и исполнять «шестидесятнический» танец в ее честь. Проблема заключалась в том, что Джордж при этом должна слушать те же песни, а вот этого она уже не может делать, не ощущая в груди почти болезненной тоски.

Телефон матери Джордж — это одна из тех вещей, которые в панике и хаосе вокруг случившегося куда-то пропали. Он так и не нашелся, хотя в доме по-прежнему было полно ее вещей, которые так и лежали там, где мать их оставила. Наверно, у нее там будет телефон. Он пропал где-то между вокзалом и больницей. Его номер кто-то заблокировал — наверно, отец. Если его набрать, услышишь записанный голос, который скажет, что данный номер в настоящее время не используется.

Джордж думает, что телефон матери, наверно, забрали какие-то шпики.

Отец Джордж: Джордж, я же тебе говорил. Я не хочу слышать от тебя эту параноидальную чушь.

Миссис Рок: Так ты считаешь, что телефон твоей матери забрала тайная полиция?

Все мамины плейлисты остались в том телефоне. Она на удивление интимно относилась к своему телефону и никому не позволяла даже посмотреть, что там.

Джордж всего раз или два украдкой туда заглянула (и оба раза ей было стыдно — по разным причинам). Этих плейлистов она в глаза не видела. Просмотрела только парочку эсэмэсок и мэйлов. Поинтересоваться музыкой ей даже в голову никогда не приходило. Это же наверняка какая-то фигня. А теперь Джордж понятия не имела, что за песни, что за музыку мать слушала ежедневно, когда танцевала, или в поезде, или на улице.