– Им даже не понадобилось приходить вчетвером. Явились братья Запада и Юга. Пока твой дракон угрожал мне безопасностью моих детей, южный брат обездвижил меня. Они говорили, что я и мои дети уснут, что мы останемся окаменелыми на какое-то время, пока братья не решат, как предотвратить месть и успокоить меня. Они думали, что усыпили меня, но я продолжал всё чувствовать и слышать. Они думали, что усыпили моих детей, Ашарин, – Эйден протянул моё имя с болезненным стоном, пытаясь убедить в искренности своих слов.

С мучительной гримасой он запустил руки в волосы и сдавил их, словно был готов вырвать часть, но, совладав с собой, отпустил светлые пряди.

– Они ошиблись. И если я постепенно каменел, просто страдая от обездвиженности, то мои дети умирали, запертые в ловушке. Мои братья… весь процесс пошёл неправильно. Яйца не окаменели целиком, лишь их скорлупа. И когда пришло время вылупляться, они не смогли её разбить. Они умирали внутри, Ашарин. Медленно! А я слушал… слушал, но был не в силах пошевелиться, чтобы спасти своё потомство, Ашарин! – рявкнул он, а ярость почти моментально сменилась на ужас.

Я слышала слёзы в его надтреснутом голосе, и меня забила мелкая дрожь от мысли о подобной смерти. Пару вдохов Эйден сделал отрывисто, как захлёбывающийся. Его грудь лихорадочно поднималась и опускалась, но затем он вернул самообладание, лицо приобрело непроницаемое выражение. Эйден торопливо моргнул, и все непролитые слёзы горя высохли.

Теперь я отчётливо поняла, почему он желал для своих братьев бесконечной жизни, надеясь, что сможет как можно дольше причинять им страдания. Поняла, почему он мучил меня, радуясь, что Раяну от этого плохо. Я поняла, и мне стало страшно. Слёзы несдержанно потекли по щекам, меня продолжало мелко знобить.

– Значит, твоё тело всё ещё живо, а они… они все…

– Да, один из них умер быстро. Он почти и не шевелился. Трое мучились несколько дней и скончались от голода или нехватки воздуха, – лишённым эмоций голосом поделился Эйден.

Всю свою жизнь я поклонялась драконам, веря в незыблемость их благородства, щедрости и доброты. Один из них сидел в моём дедушке, а теперь и в Раяне.

Что же я должна думать?

Вопрос, на который у меня не было ответа, расшатал и без того нестабильное состояние. Я запуталась в собственных мыслях, не зная, должна ли принять чью-то сторону, если они все ужасны. Я цеплялась за воспоминания о самом Раяне и Калиде, уверяя себя, что они ни при чём, они ничего не знают.

– Твои братья ни разу не приходили тебя проверить? – чуть успокоившись, спросила я.

– Если и приходили, то слишком поздно. Тогда я уже спал.

Эйден подошёл, схватил меня под локоть и заставил встать. Вблизи я увидела засохшую кровь в его волосах.

– Наши игры закончились, Ашарин. Я хочу, чтобы ты забыла увиденное, однако приказов ты не слушаешься. Поэтому мне придётся заставить тебя забыть, особенно дорогу сюда.

Эйден умён или я чересчур предсказуема, потому что едва успела подумать о возможности запомнить дорогу по пути обратно. Не знаю, ради чего. Я бы не хотела увидеть мёртвых детей Пятого Дракона вновь. При всей моей ненависти к Эйдену и его поступкам произошедшее с его малышами ужаснуло бы любого.

Пятый Дракон до крови укусил себя за ладонь. Он поморщился и зашипел от боли, а после без предупреждения приложил свою руку к моим глазам, крепко прижал меня спиной к своей груди и надавил на лицо. Слюна вперемешку с кровью Пятого Дракона попала мне прямо в глаза прежде, чем я успела их закрыть. Нужная мысль не успела сформироваться в голове, а все последующие предположения были стёрты волной боли. Кожу начало щипать, я завопила, ощутив нарастающее жжение и нестерпимый жар. Я брыкалась, пытаясь вырваться из хватки Эйдена. Никогда ранее я не испытывала подобной боли, казалось, что кто-то сунул мне факел прямо в глаза. Они то ли слезились, то ли кровоточили, чувствительная кожа горела, а мои продолжительные крики перешли в вопли и оборвались хриплым стоном, когда я сорвала горло. Каждая секунда стала в несколько раз длиннее. Эйден дождался, когда остатки сил покинули меня, и отпустил. Рухнув на колени, я продолжила трястись от неконтролируемых судорог и принялась стирать яд с лица руками, а затем – широким рукавом, но любое прикосновение отдавалось новой болью. Всё слилось в размытые мутные пятна, а после зрение просто исчезло. Я заморгала. Или мне казалось, что моргала, потому что было невозможно разобрать, открыты глаза или закрыты.

Я ощупала кожу на лице, та была горячей, местами влажной, но без волдырей или ожогов. Болезненные ощущения сошли до саднящего зуда, однако сами глаза продолжали гореть из-за попавшего яда, словно в них засыпали молотый красный перец. Слёзы бесконтрольно текли ручьями, но и это не помогало их промыть. С губ сорвался стон, я прекратила попытки соскрести яд, исцарапав собственную кожу. Лицо опухло, и я прикрыла веки, сдавшись. Осталась сидеть на холодных камнях, переживая остаточные волны боли.

– Тебе не нравилось быть гостьей. Ты хотела быть пленницей, Ашарин, – хладнокровно напомнил Эйден. – И ты ею будешь, раз таково твоё желание.

Недели спустя

Я нехотя открыла глаза, чувствуя вибрацию в камнях. Я в пещере, где-то среди лабиринтов туннелей. Будучи на коленях в согнутом положении, я лежала лицом на почти плоском камне, будто на плахе, готовая, что кто-нибудь наконец придёт и отрубит мне голову.

После того как я нашла окаменевшее тело Пятого Дракона и его детей, Эйден посадил меня в это место, сделав его моей новой тюрьмой. Я слышала, как размеренно продолжала капать вода где-то в дальней части пещеры. Здесь сумрачно, но кое-где имелись трещины, и сквозь них пробивались яркие лучи солнца. Они резали сумрак на части, но зрение оставалось размытым. Первую неделю я не могла открыть глаза. Даже двигать ими под закрытыми веками было больно.

Позже, в один из дней, Эйден гладил меня по голове и откровенничал, что не ожидал такой сильной реакции. Основной яд сосредоточен в слюне, в крови он есть, но так мало, что способен вызвать разве что недомогание, однако смесь его крови и слюны дала более разрушительный эффект для глаз, чем Пятый Дракон предполагал. Эйден не оправдывался и тем более не просил прощения, а просто делился открытием, словно экспериментом с неожиданным результатом. Я лежала не двигаясь и слушала. Раз за разом задерживала дыхание с надеждой, что перестану дышать вовсе. Эйден продолжал говорить, не замолкая и не замечая перемен, а я задерживала дыхание до звона в ушах и невыносимо сильного головокружения. И всё же жжение в лёгких и инстинкт самосохранения каждый раз оказывались сильнее и вынуждали меня делать новый вдох.

Когда боль в глазах поутихла, мне стало легче удерживать веки открытыми, но зрение оставалось повреждённым настолько, что я практически ничего не видела. Спустя, казалось, недели появились очертания предметов. Я научилась немного различать цвета, но окружающая обстановка так сильно размывалась, что в первые дни глаза тут же наполнялись слезами, и я снова их закрывала.

Теперь я не плакала, но картинка оставалась смазанной, мне не удавалось различать лица. Среди других светловолосых эвирцев Эйдена я отличала разве что по голосу, походке или манере держаться.

Эту пещеру я знала как свои пять пальцев, потому что на ощупь, практически вслепую не одну неделю пыталась найти выход. Он существует, но кандалы на руках и толстые цепи, прикреплённые к кольцу в стене, мешали мне дойти. Здесь только один вход, есть неглубокое озеро для мытья, и длины цепи хватает, чтобы помыться, но не чтобы покинуть пещеру.

Вот он, мой нынешний дом.

Мне хотелось хотя бы усмехнуться, но, кажется, я забыла, как испытывать какие-либо эмоции. Эйден увеличил дозу успокоительного, хотя сделал это не сразу, а после того, как я притворилась утонувшей в озере. Это был мой отчаянный план нападения. Я намеревалась придушить Пятого Дракона своей цепью, когда тот приблизится. Однако первым в воду бросился один из его охранников. Какому-то незнакомому мужчине я набросила цепь на шею, но Эйден и ещё один эвирец быстро нас растащили.