Монарх правил твердо и решительно, часто прибегая к помощи своей обретенной дочери. Правда, он не нарек ее именем принцессы, но да Асалуг не было до этого дела. Ее любили, не били, ценили и этого ей было достаточно.

Но то ли сама девушка излишне избаловалась, или же обретенный отец осерчал, но сменилось что-то в мироздании, надломилось что-то в отношениях отца и дочери, и отец стал мало отличим от матери.

– Чему ты научилась за эту неделю, дочь моя? – вопрошал монарх, призвав к себе Асалуг.

– От моих слов еда сама становится пригодной для обеда, – отвечала Асалуг.

Пиры в монаршем замке проходили каждую неделю.

– Чем порадуешь меня, дочь моя?

– Я научилась видеть, когда люди лгут.

Темницы монаршего замка наполнились врагами.

– Что на этот раз, дочь моя?

– Я устала, отец. Каждый день я допрашиваю твоих подданых, накрываю столы для сотни человек, чищу норовистых лошадей, готовлю гончих для охоты, предсказываю грядущий день, правлю погоду и лечу твоих приближенных. Я устала отец. Быть может, мы просто посидим, да поговорим как отец с дочкой?

Монарх задумчиво покивал и отправил Асалуг в ее опочивальню.

На следующее утро к ней пришли стражи монарха. Девушка обрадовалась, решив, что отец внял ее словам. Какого же было ее удивление, когда вместо стола, сервированного на двух человек, Асалуг увидела бочку, до краев наполненную водой.

– Что это, отец?

– Твое наказание. Ты – порождение злобы и ненависти, взращенное на яде. Таким как ты, порочащим власть богов, да прекословящим воле своего монарха, не место на нашей земле.

– О чем ты говоришь? – Асалуг заметалась в крепкой хватке стражей. – Не ты ли прибегал к моим знаниям?

– Вздор! Монарх знает, что истинная сила только у богов. Люди же, посягнувшие на знания богов, лишь подчеркивают тем самым свое ничтожество.

– Если эти знания подчинились мне, так может они и не для богов, а для людей?

– Отрекаешься от богов? – взревел монарх, отчего Асалуг побледнела. – Мнишь себя лучше них? Нет никого совершеннее богов!

– Я не ставлю себя ни с кем вровень! Я человек, простой человек! – Асалуг отчаянно рвалась, но ее все ближе подводили к бочке. – Отец, остановись! Что, что я сделала не так? Почему вдруг ты стал так зол, с чего стал видеть во мне врага?

– Ваха, – презрительно выпалил монарх. – Одно теперь тебе имя. Ваха – та, что посчитала, будто может знать больше, чем положено! Ты посмела перечить мне, указывать, что делать!

– Я лишь хотела провести с тобой время, отец!

– Ты выказала своенравие, чего я не терплю. Утопите ее!

Асалуг с головой погрузили в бочку и держали ее, пока она захлебывалась. Прошла минута, две, несчетное количество времени, но она оставалась живой.

Асалуг, с одежды которой капала вода, привязали к столбу, обложив его хворостом и подожгли. Она кричала, пока пламя объедало ее платье, но не трогало ее саму. Она оставалась живой.

Асалуг бросили в вырытую яму и в четыре руки забросали землей. Прошел час или два, как она выкопала сама себя и, жадно глотая воздух, вылезла из ямы, перемазанная черной землей. Она все еще была живой.

Асалуг подвели на край обрыва и, не церемонясь, сбросили вниз. Внизу стояла целая гвардия, назначенная убедиться, что высота сделает свое дело и убьет женщину. Она осталась живой.

Монархом было принято решение заточить ее в подземелье, где она проведет свою проклятую вечность, пока сама не решит убить себя.

– Не будет тебе покоя, отец, – невозмутимо говорила Асалуг, когда монарх, старея день ото дня, приходил к ее темнице. – Издохнешь в муках, в тех, что причинил мне. Ни одного наследника у тебя не останется, весь род твой остановится на мне. И даже после смерти не обретешь ты покоя и каждый, что решит повторить твой путь, будет страдать на этой земле, покуда не будет принята простая истина, что знания – не тьма, а свет. И если бы ты знал, как должно обращаться с собственной дочерью, то мир засиял бы для тебя.

Монарх, изрядно сдавший, не находил слов для ответа. Он боялся собственной дочери, но не мог найти на нее управы. Он взялся было воспользоваться ее силой, но осознав ее превосходство, рискнул извести ее, на чем и потерпел поражение.

На разных языках имя ее имело разные значения. От «прекрасной» до «дырявый сапог». У разных народов внешность ее воспринималась по-разному, от первой красавицы до жуткой уродины. Но все одинаково к ее имени прибавляли презрительное «ваха», что во всех языках означало «ведьма».

Кто такие ведьмы, откуда они взялись – доподлинно неизвестно. Принято брать за основу одну из первых наиболее убедительных историй, описанных выше.

***

Застреваю среди ярких павильонов в цепких пальцах торговцев. Ничего с собой не могу поделать, наваждение диковинных вещей так и манит, заставляя рассматривать все вокруг и крепко держать руки в карманах.

Я иду против потока, меня то и дело толкают, отбивая плечи. Одна особо рьяная дама протаранила меня, даже не извинившись. Думаю, такие дамы для того и приходят, чтобы толкаться, а сумки свои забивают покупками для утяжеления, но никак не для других нужд.

Однако, если бы эта дама меня не толкнула, не увидеть мне еще одной чудесной вещицы. Стоит сказать, что близится весна, а у меня за домом как раз разбит небольшой сад. Я часто приобретаю саженцы, чтобы разнообразить свой Эдем.

– Подходите, не стесняйтесь! У меня есть цветы в горшках, вазах, сухоцветы, долгоцветы, экзотические растения, целебные для всех хворей! – суетится молодая торговка с глазами цвета родонита.

– В этом горшке, – показываю на большой черный горшок. – Яблоня?

– О, вы разбираетесь в деревьях? – оживляется торговка. – Все считают, что первым деревом была яблоня. Отчасти, они правы. Это дерево можно назвать яблоней.

Торговка говорит быстро, уверенно, убеждая меня, что высохшая палка в горшке и правда яблоня. Я смотрю на крючковатые ветки, и даже могу представить, как на них зреют багровые плоды.

Если и есть в мире истинные искатели приключений, то родились они непременно в заводи реки Яви, где раскинулся городок, закрытый от всего мира с трех сторон горными пиками, а четвертую его сторону прикрыло широкое и мерное течение воды.

Отчего именно это место служит местом рождения для самых пытливых искателей чудес мира? Ну, во-первых, так повелось, а во-вторых, именно в этом городке родился тот, кто поставил себе целью повидать не просто мир, но даже то, что находится за его пределами.

– Услышите еще мое имя! Пройду от востока до запада, от Небесных Чертогов до самой Бездны!

– Побойся Бездны, Тре. И вообще, перейди сначала реку, потому как горы тебе уж точно не пересечь, а там уже видно будет, насколько долго тебя хватит!

Но Тре не боялся, а как пересечь реку Явь в самом спокойном ее месте он уже давно спланировал.

С раннего детства Тре любил отправляться с отцом на охоту в горные леса, с дедом на рыбалку, а с братом в соседние города, чтобы сбыть все пойманное с дедом и отцом. Так, с малых лет Тре познавал мир, с искренним интересом распахивая глаза, когда доводилось увидеть что-то новое. Ему нравилось рассматривать дома, храмы, животных, природу, лица и одежды людей. Не меньшее удовольствие он получал, когда ему доводилось услышать новую историю о пока еще незнакомом месте, которое он тут же вносил в свой мысленный список желаний.

Так, будучи в соседнем поселении вместе с братом, Тре впервые услышал, что за горами есть не просто другие города, – это и так было очевидно для Тре – а другие миры, сотканные из эфира и снов. К таковым относили Небесные Чертоги, обиталище созданий солнца и добра, называемых иначе ангелами, потомками Богов Добродетели и Творцов Миров. В противовес им существовал и мир темный, сотканный из тени и страданий. Там, в Преддверье этой обители мрака роились демоны, порождения таинственных уголков Бездны, именуемые Чернобогами-отступниками, чей облик поражал своей схожестью с людьми, но при этом глаза их говорили сами за себя, а также Бесы Низин, плавающие в тенях, дабы вводить людей в кошмары наяву.