В этот момент из сада вернулся Сидней с торжествующим видом:

– Почти готово! А ваши желудки как? – бодро спросил он, хотя был насквозь мокрым. В тот день лило с утра, а поскольку Арчи был убеждённым вегетарианцем и не выносил шашлычного духа, все приготовления шли в глубине сада. Сидней с Грегом были ответственными за шашлык и изрядно вымокли.

– О, би-би-кью, хау ай лав ю! – напевал, пританцовывая, на мотив песенки из репертуара «Криденс» Грег, зашедший слегка подсохнуть, заменив романтическую «Сузи Кью» на расхожую аббривеатуру «барбикью», – Гы! – зашёлся он противным смешком, – «Криденс», к тому же – «Клируотер», к тому де – «Ривайвл», гы!

– А ты, Майк, случайно не оттуда – Клируотер? Может папашка твой играл с ними? Дайте хоть глотку смочить, белая кость! – нарочито оскорблённым тоном завопил вдруг Сидней и, припав к банке пива, масляно подмигнул Монике.

– «Монинг джю-юс –тара-та-ра-рам, монинг джю-юс», – пропел вдруг Грег невнятно сипловатым фальцетом, хлопнув по плечу Майка.

– Никакой я не «утренний еврей», – обиженно откликнулся на неразборчивые слова старой песни классического рока Майк Клируотер, раздражённо вскинув рыжие брови. (Ему послышалось вместо «джюс» – «джу», то есть – вместо «сок» – «еврей»).

– А «Пинк Флойд» и не поют о евреях вовсе. У вас, у евреев, мания величия. Это «Битлы» поют. Об утреннем соке «Флойд» пели. Гы! – засмеялся Грег, – Ты меня, право, удивил, Майк – ну при чём тут евреи? Или ты до сих пор дома по-русски с родителями общаешься? «Сок по утрам» это полезнее пива, правда, Арчи?

– Да, иной раз родители ко мне по-русски, иной – так… – совсем смутился Майк, заметно покраснев.

– Сок по утрам, к тому же – свежевыжатый – это чудо, ребята, – бодро откликнулся Арчи, – А вот ваша «мертвечина» – уж извините меня…

– Опять начинаются вегетарианские штучки! Арчи, ну не проходит твоя пропаганда в нашей стране, пойми же, наконец! – закатила смазливые серые с поволокой глазки Моника.

– Не всем дано такое универсальное содержимое черепной коробки, как тебе, Арчи, – вставил Грег, – Иным приходится компенсировать недостаток извилин животным белком.

– А назад в Россию твои родители не собираются? Не ностальгируют? – обратилась Моника с подчёркнутым участием к Майку.

– Да не больно-то любят они свою «Тётю Рейзю», – ответил Клируотер.

– Что, что?

– Россию – по-местечковому, по провинциально-еврейски, – усмехнулся Майк, – Да и с чего бы им её любить? Здесь сытнее. Ежели евреи некрещённые, то их мало что связывает с Россией.

– А где работали твои родители?

– Да не работали толком… Так – «хипповали», протестовали. Диссиденствовали по-своему. Я-то тех времён не могу помнить.

– А что, и у вас там хиппи были?

– Среди советских «хиппующих», как правило, имело место полное неведение политической ситуации. Многие и не знали, что хиппи это определённый протест и что за ним стоят идеи, а лишь рядились, блюли внешний весьма приблизительный облик. Но и в этом тоже был свой вызов нормам одежды и причёски.

– Полагаю, что качество мозгов у всех здесь присутствующих более-менее одинаковое, – откликнулся вдруг профессор на замечание Грега, – Только одни более усидчивы и настойчивы, а иные предпочитают полностью отдаваться приготовлению мясной пищи, а затем растрачивать остатки энергии на её переваривание, к тому же, залив холодным пивом. Варварство…

– Да ладно уж скромничать тебе, Арчи, – очаровательно рассмеялась Моника, – Нас не проведёшь. Одним дано больше, другие способны лишь на малые делишки.

– Каждый имеет свой запас нравственных сил. Тот, кто исчерпал их, уже по-своему достоин почтения, – вставил Фоззи.

– «Нам всем требуется всё наше время и вся наша энергия, чтобы победить идиотизм в себе самом. Остальное не имеет никакой важности» – кажется так сказал Дон Хуан Матус, тот самый кастанедовский дон Хуан, – важно произнёс Майк.

– Один известный американский астрофизик сказал, что человеческое бытиё возвысилось над уровнем жалкого фарса лишь благодаря постижению тайн Вселенной, – вставил Арчи, – Так же и биолог может заявить о своём, с тем же успехом, – махнул рукой Грег.

– Истина в познании, как утверждали гностики. Для эллина единый бог был хуже змия, ибо он запрещал познание, – заученным тоном вставил Майкл.

– Имеет смысл, наверное, лишь охрана природы, по большому счёту. Наши усилия во имя неё, – философски заметил Мило.

– Для нас имеет смысл то, к чему лежит душа, – поправила его Бэсси.

– А ты, Майк, говоришь и по-русски? – спросил Мило Клируотера, желая переменить тему.

– С каждым годом все хуже и хуже, – отмахнулся лаборант, покраснев сильнее самого Мило.

– Овец в Новой Зеландии стало раз в десять больше, чем людей. Овцы пожрут, нас – киви, как тощие коровы – толстых, – произнёс вдруг Аллан.

– Не кати бочку на овец. Их становится всё меньше. Выгоднее стали коровы, – поправила его Бэсси, томно поведя волоокими очами, – Лучше про поссумов вспомни.

– Они хавают наши национальные цветы-коуаи, эти австралийские выродки! Скоро всё сожрут, как за семьдесят миллионов перевалят, – добавил Сидней.

– И семидесяти хватает… Долбанный кистехвостый поссум чёртов! Бич, чума… – вздохнул Аллан.

– Надо бы заставить всяких бродяг и алкоголиков ловить для нас побольше поссумов, – усмехнулся Грег, – Маловато нам поставляют. Скоро понадобится ещё больше.

– Палкой пьянчуг в леса загнать что ли? – шепеляво хихикнул Майк.

– Как поёт Нина Симоне: «У него пыль вместо мозгов…» – пропел вдруг Грег.

– Ты у нас нынче неповторимо музыкален, Грег, – сложила губки бантиком Бэсси.

– Невыносимо, а не «неповторимо», – засмеялся профессор.

– Прошу всех в сад! – грянул Сидней, – Барбекю поспел! – и он, опустошив очередной стакан пива, первым шагнул под непрекращающийся дождь.

– Сколько можно хлебать, Сидни, ты же толстеешь! – возмутилась Бэсси.

– Ежели жир в генах, от него не уйти, – философски ответил маори, – Мой пуку – моя гордость, – похлопал себя по надутому пузу.

– Пиво с мясом – это катастрофа для организма, ребята, – начал вновь Арчи.

– Ешьте почаще ханги – самую здоровую пищу в мире и ничего не будет страшно, даже бренди! – откликнулся из сада Сидней.

– А что это такое? – спросил Мило у Бэсси.

– Ханги – это запечённые в глине овощи и мясо. Традиционное маорийское блюдо, – Бэсси мило улыбнулась голландцу, но без заигрываний, свойственных Монике, – А «пуку» по-маорийски – «живот», «брюхо», «чрево», если угодно.

– А что ещё любят поесть в вашей стране?

– Все киви считают деликатесом мелкую рыбешку вайтбайт. По утрам её частенько добавляют в омлет, поливая расплавленным сливочным маслом, – продолжала улыбаться Бэсси.

– Жаль, что ты, Мило, ещё не был с нами в начале месяца. Я бы сводил тебя на Кайтайя – фестиваль маорийской кухни и искусств. Каждый чётный год, – крикнул мокрый Сидни, проходя мимо.

– Ничего, сводим Мило на Пасху на Международный фестиваль джаза и блюза, – улыбнулся Аллан, – Это покруче будет. Летом будет и кинофестиваль.

– Летом будет лето… то есть – местной зимой, – хохотнул Сидни, исчезая в саду.

– Я так сказал, чтобы Мило было понятнее, тоже мне, – буркнул Аллан.

Все высыпали в сад, похватали палочки шашлыка и расположились – кто-где, кое-как прячась от дождя, сосредоточенно жуя. В комнате остались лишь профессор и Мило.

– А ты, что же, Мило? – спросил Арчи, – Остынет…

– А я не такой уж мясоед. В Северной Европе мяса стали есть меньше… Но я не отказался бы… Да и не удобно – Сидней с Грегом старались – обидятся, – протянул Мило.

– Конечно, не смущайся, а я даже рад побыть пару минут в тишине, – улыбнулся профессор, усаживаясь на диван с тарелкой дымящейся пиццы, которую он вынул из микроволновки.

– Заметь, что все, кроме Морица и Кейси, в кепках козырьком к затылку, – расхохотался Арчи, глядя в сад, – Это какой-то «панкивизм» – так одевать кепку! И за едой нередко.