Меж тем ни о чем не подозревавший новостник продолжил:
– Пятьсот? Не… Эти снимки минимум на четыре штуки потянут… Так что готовь гонорар, Мик. За мной не заржавеет. Как раз… – тут тип глянул на наручные хроносы, – четверть часа осталась. Успею все проявить в лучшем виде. Буду ждать на набережной, как корабль причалит. Высылай магомобиль.
После этого он отключился и тут же развил бурную деятельность. Натянул тонкую веревку через всю каюту, достал из камеры пачку непроявленных чарографий, аккуратно развесил их за скрепки на бечевку. Достал артефакт-проявитель, что был размером чуть длиннее карандаша, но раз в пять шире. На одном из концов прибора тут же зажегся красный огонек. Им-то тип и стал водить рядом с каждым из снимков, проявляя изображения. Что на них – я из шкафа разглядеть не могла и подалась вперед в надежде увидеть…
И тут корабль качнуло, я ударилась о стенку шкафа, и этот звук услышал репортер. Реакция у него оказалась отменной. Миг – и он уже распахнул дверцу моего укрытия. Но, как выяснилось, в экстремальных ситуациях и я могу реагировать не только быстро, но и неожиданно. Неожиданно в том числе и для себя.
В общем, если бы были соревнования по запихиванию в рот сосок, кляпов и прочего, то на нем я не заняла бы первое место. Нет. Меня бы сразу пригласили в жюри. Сосиска точно попала в рот изумленному мужику. Незваный визитер не успел издать ни звука, как у него меж зубов уже очутился мой трофей. Тот самый, из кладовки, с которым мне не позволила расстаться моя жадность.
А в следующий миг в репортера уже полетели чары стазиса. Тип рухнул, как подкошенный. Вот прям стоял столбик и… бух! И теперь, лежа, он пучил на меня глаза и лихорадочно жевал сосиску. Видимо, надеялся, что как только с ней расправится, сможет заорать.
А я подошла к нему, стараясь, чтобы мое лицо оставалось в тени, и, изменив голос, произнесла:
– Именем схинской разведки вы… усыплены! – Это была импровизация. Потому что я не представляла, что приличествует этикетом говорить в тех случаях, когда тебя, шпионящую, застает в шкафу репортер.
Пасс рукой – и взгляд журналиста стал расфокусированным и осоловелым. А потом раздался и заливистый храп.
А я подошла к проявленным чарографиям, готовясь увидеть себя, но вместо этого… О! Сколько мне открытий чудных сегодня б стоило зарыть. А после вызвать наемников, пару демонов из пентаграммы и профилактический потоп.
– Вот гад! – вырвалось у меня, когда я рассмотрела, кто именно запечатлен на снимках.
На снимках была не я, а мой грыхтов жених! Тот самый, договорной. Джерард Стоксон. И он активно так целовался с какой-то девицей. О том, что именно лобызался, а не соринку из глаза несчастной доставал и журналист просто удачный ракурс поймал, свидетельствовало два факта. Во-первых, снимков была серия. И во-вторых, Джер красотку активно лапал. Так, что длинный подол на женской ножке задрался аж выше бедра.
Особо теплых чувств я к жениху не испытывала. Он ко мне – и подавно. При нашей первой встрече, помнится, резанул по мне неприязненным взглядом. Так, словно я была помехой его планам, глупой дурочкой, что забыла о приличиях и бросилась ему на шею.
А потом, когда мы остались наедине, этот высокомерный гад обвинил меня в том, что я должна была настоять и отказаться от обручения, переубедить отца… На этих словах я рассмеялась ему прямо в лицо. И посоветовала: если Джер настолько против этого брака, то пусть сам попробует переубедить герцога Файна.
На это предложение жених отчего-то закашлялся. И пусть ничего не сказал, но в его взгляде я прочитала: «Ведьма!» И еще несколько эпитетов из тех, которыми чаще всего сообщают окончательную и неотцензуренную правду.
В общем, между мной и Джером вспыхнуло крепкое и взаимное чувство. Ненависти. Но надо мной довлел отец, которому было выгодно породниться с семейством Стоксонов. Над женихом – неустойка в случае, если помолвка будет расторгнута по его инициативе.
Не скрою, мне не раз хотелось послать жениха к низвергнутым, но я понимала: реши взбрыкнуть – отец начнет давить, пока не прогнет меня. Поэтому я сделала вид, что смирилась с обстоятельствами. Стала покладистой дочерью, насколько это вообще было возможно. А все для того, чтобы мне дали возможность нормально доучиться.
Джер тоже изображал образцового жениха: никаких публичных скандалов… Я, конечно, не сомневалась, что у него есть интрижка, а может, и не одна, но, как выражалась моя мама, пока это не достояние общественности, этого и нет.
И вот сегодня такой плевок мне в лицо. Я хотела сначала уничтожить чарографию, а потом подумала: это же отличный повод, чтобы разорвать помолвку! К тому же в таком свете моя практика в Долине Холмов будет логичной: расстроенная изменой невеста уехала из столицы, подальше от предателя-жениха.
Мне нужно будет лишь остаться у дивных. На пару лет. И, думаю, с этим проблем не возникнет. Артефакторы – штучный товар. А артефакторы-алхимики – и подавно.
Я повесила снимок обратно на прищепку.
А потом посмотрела на мирно спавшего щуплого журналиста, на его ботинки и…
Когда корабль причалил, дверь каюты открылась, и на пол ступили эти самые коричневые мужские ботинки. Правда, сейчас в них был не журналист, а я. Плащ репортера сидел на мне мешковато, но это не столь сильно бросалось в глаза. Шляпа, очки, что позаимствовала у новостника, – я оказалась серой мышкой среди других журналистов, что спешили на берег. Безо всякого отвода глаз, который порой может не скрыть мага среди своих коллег, а лишь привлечь к нему больше внимания.
Идя по нижней палубе, я щелкнула пальцами, снимая собственные заклинания стазиса и сна. Надеюсь, папарацци успеет со своей сенсацией.
Как выяснилось чуть позже, он таки действительно успел.
Уже садясь в машину, я увидела, как мчится по трапу, а потом и по набережной в сторону неприметного серого чабиля знакомый тип, сверкая красными, в желтую полоску, носками и прижимая к груди стопку снимков.
А я, усмехнувшись, подумала, что этот вечер не такой уж и отвратительный…
И так я думала вплоть до следующего утра, когда проснулась с дикой болью в горле. Все же купание в холодной воде дало о себе знать. Теперь из всех приемов ораторского искусства я могла использовать лишь выразительное молчание.
И молчала все то время, пока мама выговаривала о моей безответственности. Как?! Как я могла уйти с приема столь возмутительным образом, ни с кем не попрощавшись, поправ нормы приличий?! Что на это скажет мой отец, который был вчера явно недоволен моим поступком? Для нее сейчас это было единственным по-настоящему важным. Ведь за проступки дочерей наказывались не только, собственно, дочери, но еще и герцогиня Файн. Как та, кто плохо нас воспитала и допустила конфуз. Папа легко мог урезать ей расходы на неделю, а то и две. А для той, кто привыкла ни в чем себе не отказывать, это было серьезным ударом. И маму это не устраивало.
Она не скрывала, что вышла замуж за отца по любви. К деньгам.
Чуть больше двадцати лет назад красавица-графиня из обнищавшего рода, вынужденная работать секретарем, с радостью согласилась на предложение герцога Файна стать его супругой. Еще бы: не дряхлый старик, а статный красавец, при деньгах, положении… А то, что у него характер тяжелый, как могильная плита… Так должен же быть у почти идеального жениха хоть один маленький недостаток?!
В общем, для той, у кого из приданого были одни безупречные манеры, воспитание, милое лицо и куча семейных долгов, этот брак стал отличным вариантом. Мама приняла правила игры – быть блистательной великосветской дамой, чья репутация вне подозрения, и подарить отцу наследников. С последними, правда, не сложилось. Родились мы с Тиной. Но тут уж, как говорится, претензии не к нам с сестрой, а к производителям.
– Нечего ответить?! – под конец своей тирады раздраженно спросила мама, тем выдернув меня из размышлений.
За свою жизнь я приобрела много умений, в том числе и делать вид, что внимательно слушаю собеседника, и думать о своем.
