Погруженный в полную темноту, О’Брайен вначале почувствовал постукивание по голове. Он смутно услышал приглушенный крик. Постукивание повторилось. Затем бедуинский плащ над головой начали дергать. О’Брайен понял, что кто-то пытается привести его в чувство. Воющий рев самума прекратился. Ураган из песка и пыли прошел.

Нащупав пальцами край плаща, он стащил его с головы. И услышал резкий крик и хлопанье крыльями. Все еще ошеломленный, он осмотрелся. Большая часть пыли из воздуха уже осела. О’Брайен набрал полную грудь оживляющего воздуха, и его зрение начало проясняться. У левого крыла самолета сидел большой сокол. Его кривой клюв был раскрыт, птица словно угрожала ему.

Американец осторожно извлек пистолет и направил его на необычного гостя. Птица не пыталась ни улететь, ни напасть. О’Брайен опустил пистолет. Неужели сокола застал самум, и, как и пилот, он укрылся под защитой дворца, а потом своими криками и дерганьем привел в себя и спас его от удушья? Несомненно, это ученый сокол, с котором охотились арабские принцы.

Неожиданно пришло осознание, что он умирает от жажды. О’Брайен положил пистолет, рывком распахнул шкафчик и достал фляжку. Хоть и теплая, вода чудесным образом оживила его. Он промыл пыльный рот и горло и напился.

Когда фляжка наполовину опустела, он остановился и налил немного воды в крышку. Сокол тут же прыгнул ему на левую руку. Он вытянул пыльную, с взъерошенными перьями шею и погрузил кривой клюв в воду.

Первым побуждением О’Брайена, когда птица прыгнула ему на руку, было отбросить ее, но тут он увидел у нее на ноге металлическое кольцо. Присмотревшись внимательней, он понял, что кольцо из тонкого медного листа и покрыто вырезанными по металлу знаками. Он очень осторожно достал свой носовой платок. И когда сокол перестал пить и распрямил шею, О’Брайен накинул платок ему на голову. Птица не делала попыток вырваться или сбросить покров. О’Брайен посадил ее на крыло самолета и завязал платок на шее. Птица спокойно отдыхала.

Очень просто оказалось снять кольцо с лапки. О’Брайен распрямил металлический лист и наклонился, разглядывая надпись. Он ожидал увидеть современное арабское письмо. К его изумлению, первый же взгляд показал, что эти знаки очень похожи на древние надписи в разрушенном дворце. Ошибки быть не могло. Хоть надпись сделана полукурсивом, она не только напоминает письменность во дворце – это та же самая письменность!

Еще поразительней оказались слова, которые О’Брайен разобрал на недавно написанных строчках на меди. Вскоре он расшифровал каждое слово, потому что большинство знаков было ему понятно, а контекст позволял понять смысл остальных. Это было послание – послание, которое могло быть написано три тысячи лет назад.

Ваал, бог дня, брат Иштар, приди в Чашу! Спаси Истару, твою богиню-жрицу, от темной Тигры, жрицы твоего врага, злого Обитателя Ирема!

О’Брайен дважды перевел послание, чтобы быть уверенным, что не ошибся. И чем больше о нем думал, тем непонятней оно становилось. Надпись была такой недавней, что даже легкие царапины, нанесенные острым пером на мягкой меди, оставались четкими и хорошо видными. Но со времен Мохаммеда во всей Аравии нет ни одного араба, который осмелился бы молиться Ваалу, проклятому языческому богу предков.

О’Брайен в замешательстве подумал, что какой-нибудь исследователь нашел древнюю молитву и позабавился, копируя ее на медном листке. Возможно ли это? Но подражатель скопировал бы древние прямоугольные формы раннего арабского письма. Эта надпись сделана полукурсивом.

Еще один вопрос – сокол, несомненно, прилетел из самого сердца великой пустыни. Даже стервятники не могут пролететь над Обителью Пустоты, где нет никакой жизни. Еще менее вероятно, что сокол прилетел издалека и пересек всю пустыню. Самум захватил сокола где-то далеко от развалин, в середине обширного, не нанесенного на карты океана песка.

Другой вопрос – в послании-мольбе говорится об Иреме и о Чаше Ваала, но что еще значительней, автор надписи Истара называет себя «богиней-жрицей». Такое сходство с надписями в разрушенном дворце не может быть простым совпадением. К тому же еще эта арабская легенда о Саде Ирема…

Неожиданно О’Брайен понял. Далеко в пустыне, веками отрезанный от всего мира, по-прежнему существует оазис, ставший основой легенды о рае Шеддада.

Название «Чаша Ваала» позволяет предположить, что такой оазис может существовать посредине страшного опустошения. Во все стороны – на север, юг, запад, восток – в кольце прибрежных гор и ниже их уровня лежит «дехан», или пустыня. Во время сезона дождей большие прибрежные долины несут воды паводка в сухую центральную пустыню. И если в сердце этой сухой пустыни есть низкий бассейн или чаша, здесь могут подниматься воды из-под песка, возникнет плодородный оазис.

Воображение О’Брайена разыгралось. Он представил себе заросшее пальмами углубление в сердце песчаного океана – остров в Море Истории, с языческих времен отрезанный от остального мира. И его покрытое пылью лицо загорелось восторгом прирожденного искателя приключений. С ним самолет, способный на долгий перелет, и еще сокол. Он сможет использовать обоих.

Было просто связать крылья и ноги покорной птицы. Если сокол прилетел из Ирема, он приведет его прямо домой. Убедившись в том, что его гид надежно привязан, О’Брайен принялся тщательно проверять самолет и особенно двигатель.

Через час самолет был свободен от песка и пыли, и мотор работал размеренно. Работая, О’Брайен сытно поел, и теперь ничего не задерживало его старт в неизвестное. Он посадил сокола в сидение перед собой и надел шлем с большими темными очками, чтобы защитить глаза в пыльном воздухе. Мгновение – и пропеллер завертелся.

Еще несколько ярдов колеса шасси тяжело вязли в песке, но наконец крылья подняли самолет в воздух. Он быстро поднимался и скоро был уже над облаком пыли и песка, все еще висевшем над пустыней как следствие самума.

Сокол, испуганный ревом мотора, дрожал и вел себя тревожно. Как только О’Брайен снял покров с ее головы, птица расправила помятые бурей крылья и поднялась в воздух. Взлетев, она широкими кругом облетела самолет. После второго круга сокол сориентировался. Его круговой полет стал прямой линией, и птица, как стрела, полетела в сердце огромной пустыни. О’Брайен был доволен. Сокол отвернулся от всех известных плодородных земель, он устремился в неизвестное. Американец решительно улыбнулся и полетел вслед за птицей.

Но как ни быстро летел самолет, О’Брайен вскоре обнаружил, что отстает. Однако гид летел по прямой линии, и этого было достаточно, чтобы проложить курс. Летчик по компасу проверял и перепроверял направление, пока черная точка, в которую превратился сокол, не исчезла в пурпурной дымке пыли.

С высоты почти ровная поверхность пустыни казалась огромным мелким бассейном. Изредка из песка выступали окаймленные черным вулканические кратеры, полные беловатого порошка, или одинокие хребты, поднимающиеся над обширными песчаными волнами. Однажды О’Брайену показалось, что он видит древние руины, почти погруженные в песок, но они были далеко слева, и он не был уверен.

К концу третьего часа полета солнце начало клониться к западному горизонту. О’Брайен решил садиться на ночь. Если он продолжит полет в темноте, может пролететь на несколько миль мимо или вообще не заметить большой зеленый оазис и затеряться в пустыне. Когда садящееся солнце через туманную дымку стало казаться ярко-красным, летчик неохотно начал пологий спуск.

Закат был невероятно ярким. Лучи красного света прорывались сквозь пыльную дымку, как потоки расплавленной лавы. И далеко впереди какой-то предмет сверкнул необычным светом гораздо ярче окружающего песка. О’Брайен снова поднял нос самолета и увеличил скорость. Между закатом и ночной темнотой есть еще короткий период тропических сумерек.

Да, верно! Блеск превратился в отражение красных солнечных лучей от хребта белых гор. О’Брайен, охваченный возбуждением, смотрел вперед. Перед ним не низкий кряж и не ряд холмов, погребенных в песке, но самый настоящий горный хребет.