– Можно ее оттуда убрать? – косилась на нее Астрид, мазюкая язык чернилами. – Я не могу средоточиться, когда она смотрит.

– Ты и без нее сосредоточиться не можешь, – рассеянно ответила мама. – Пиши условие. В трех ящиках сорок два исгодына. В первых двух вместе двадцать семь исгодынов. Сколько исгодынов в первом ящике, если во втором на четыре меньше, чем в третьем?

Астрид дописала и задумалась. Стало почти слышно, как у нее скрипят мозги.

Арифметика девочке упорно не давалась. Еще в четыре года научившись считать до ста, она самоуверенно решила, что этого ей хватит до конца жизни. За полгода в школе Астрид все-таки худо-бедно освоила четыре арифметических действия, но задачи по-прежнему вызывали у нее оторопь.

Домашних заданий на Парифате не задают, этот способ еще сильнее поработить детей здесь пока не придумали. Но мэтресс классная наставница на днях попросила Лахджу позаниматься с Астрид отдельно, потому что по арифметике она отстает, что для демоненка довольно странно.

– Странно, тоже мне, – ворчала Лахджа, рассматривая дочь в волшебные очки. – Что тут странного? Что, если демон – то обязательно умный? Да в Паргороне ровно такой же процент идиотов, что и на Парифате!

– Кстати, меня это всегда немного удивляло, – сказал Майно, учащий с Вероникой новые слова. – У вас же там кэ-сеть есть. У каждого храка полный доступ ко всем знаниям.

– А это не помогает, – хмыкнула Лахджа. – В моем мире изобрели Интернет, и там уже лет тридцать тоже у каждого храка полный доступ ко всем знаниям. Что, думаешь, у нас после этого докира умных стало? Тупых почти не осталось, думаешь?

– Полагаю, правильный ответ – «нет».

– Вот именно. Если что и изменилось, то в худшую сторону. Кто хочет учиться, тот и без кэ-сетей научится, а кто не хочет, тот и в кэ-сетях будет только на пердящих огров смотреть.

Астрид, которая как раз незаметно переместилась от задачника к ноутбуку и включила «Шрека», сердито засопела. Она не видела смысла учиться считать исгодыны, когда есть магия.

– Матти, сколько в первом ящике? – спросила она.

– Кр-ра-а!..

– Не подсказывать! – защемила попугаю клюв Лахджа. – Ща кому-то перья повырываю!

– Это террор, – укоризненно сказала Астрид. – Вероника, скажи «террор».

– Тиёй, – послушно сказала Вероника.

– Террор, – неожиданно сказала Волосня.

– Мои дети учат новые слова, – смахнула слезу умиления Лахджа.

– Это не твой ребенок! – вскочил Майно. – С меня хватит, ты обращаешься с ней, как со своим сыном… дочерью… особью!

– Да она из моей плоти и крови, – отмахнулась Лахджа.

– Я на это не соглашался, – ткнул пальцем Майно. – А кроме того, она опасна для тебя.

– Не опасна, – неожиданно заспорила Волосня.

Лахдже стало жалко это существо. Но она понимала, что муж тоже прав – это не ее ребенок, а просто случайный клон или… в общем, плод подсознательного применения демонической силы.

И неизвестно, не повторится ли такое в дальнейшем. Что же ей – каждое такое случайное порождение усыновлять и воспитывать?

– Черт, я думаю, как Хальтрекарок, – в ужасе поняла Лахджа.

Но вообще-то, в этом есть резон. Отчего бы не переправить Волосню в Паргорон? Здесь такому гомункулу и паспорт не выдадут – для этого нужно, чтобы какой-то волшебник за тебя поручился, взял ответственность за твое поведение и поступки. Если Лахджа или Астрид кого-то убьют, в Карцерику за это сядет Майно.

Брать на себя ответственность за полубезумного гомункула он точно не станет.

Но прямо сейчас Волосня в Паргороне не выживет. Она маленькая, слабая и недоразвитая.

И Лахджа приняла решение.

На следующий день, когда муж углубился в монографию, она спустилась с Волосней в подвал и сказала:

– Волосня, я не могу оставить тебя здесь. Ты всегда будешь хотеть меня сожрать. Ты мечтаешь о моем мясе. А я всегда буду это знать и не смогу расслабиться.

Существо ничего не ответило, но взгляд его пылающих глаз был красноречивей любых слов. Лахджа вздохнула и добавила:

– Поэтому нам придется расстаться. Но отправить тебя в Паргорон такой, как ты есть сейчас, я не могу. Чтобы ты могла за себя постоять, я сделаю тебе на прощание подарок.

И она протянула существу три свертка, обвязанных подарочной лентой. С них капала кровь.

Лахджа позаботилась, чтобы эти ее обрубки не истлели сразу же. Отделила их так же, как отделяла волосы для плаща – соблюдая строгий ритуал, сохраняя глубокое сосредоточение.

Но волосы и так сохраняются гораздо дольше плоти. А вот эти куски все равно разлагаются очень быстро, так что…

– Ешь скорее, – велела Лахджа.

Волосню не надо было упрашивать. Она разорвала обертку и сначала с жадностью проглотила зуб и глаз, а потом смолотила руку.

Результат не заставил себя ждать. Гомункул на глазах принялся разрастаться и меняться. Из-под волос высунулись дополнительные руки, длинные и когтистые. Повсюду проклюнулись новые глаза – по-прежнему пылающие, но более осмысленные. Они появлялись то тут, то там, сами собой возникали и исчезали во всех частях тела.

Рот увеличился. Превратился в пасть. Широкую и клыкастую, зубы заострились и удлинились. А волос, кажется, стало меньше. Многорукое и многоглазое создание все еще было прикрыто их занавесью, но теперь уже не напоминало этакую ходячую копну. Сейчас оно скорее стало похоже на монстрообразную версию девочки из «Звонка».

– Ага, ты все-таки девочка, – неуверенно кивнула Лахджа. – Оно и понятно…

Волосня ощупала себя несколькими ладонями, поглядела на них несколькими глазами, уставилась на Лахджу и произнесла:

– Мама…

Лахджа умиленно наклонила голову. У нее немного защемило сердце.

Ее первое демоническое существо. Без возможности воспроизводиться, поскольку других таких нет, но настоящее и, кажется, эффективное.

– Тебе нужно название… и имя, – задумалась Лахджа. – «Волосня» звучит несерьезно, это больше домашняя кличка. Биологический вид я назову «аргусом», а имя… ты будешь зваться Хисаданних. По-паргоронски это значит «пучок волос». Нормальное имя для нормального демона.

Юная Хисаданних кивнула. Лахджа снова умилилась, ей стало жалко отсылать свое порождение в чужой и неуютный мир, где все друг другу враги.

Но теперь Майно уж точно не согласится ее оставить. Когда у нее такая-то пасть и когтищи.

– Я отправлю тебя к Мазекресс, – решила Лахджа. – В некотором роде она твоя бабушка.

– Вообще-то, теперь ее можно продать и подороже, – донесся голос Майно. – До этого она была просто странным и бесполезным гомункулом, а теперь Артубба даст орбов двадцать, а то и больше.

– Давно ты там стоишь? – повернулась Лахджа.

Майно пожал плечами. Он заподозрил неладное, когда жена закрылась от него ментально, а потом его все-таки достиг импульс боли. Чтобы плоть не начала сразу же гнить и истлевать, Лахдже пришлось всерьез это прочувствовать, оставить в обрубке частицу самой себя.

Так что Майно незаметно спустился, но не встревал. Это ее решение.

– Я отдала ей частицу своего духа, – сказала Лахджа. – Почти как фамиллиарщик. Рука и глаз у меня уже отросли… ну и зуб тоже.

– Это слишком щедро, надеюсь, дальше ты не будешь… прикармливать чудовищ, – проворчал Майно. – Если так одарять каждого гомункула, от тебя ничего не останется.

– Можно еще? – попросила Хисаданних, неотрывно глядя на Лахджу.

– Нет, милая, – отказала та. – С тебя достаточно.

– Кушать, – произнесла Хисаданних. – Хочу кушать.

– Ну что, продадим Артуббе? – деловито спросил Майно.

– Йа не отдавать свой франкенштейн на забава какой-то дер ворлок! – высокопарно ответила Лахджа, начиная превращаться…

– Ну не начинай! – взмолился Майно. – Ладно, ладно, к Мазекресс я ее могу отвести сам!.. хотя нет, мне не стоит в Паргорон… Ладно, Вератора попрошу, у него есть вехот.

– Да ладно, мы все сделаем проще, – пожала плечами Лахджа. – Ахвеном! Итиорбен этроог!

Из воздуха вывалился всклокоченный фархеррим. Кажется, он дрых, когда его призвали, и теперь растерянно лупал глазами.