«гремучий свет не обгореть тьфу-тьфу…» гремучий свет не обгореть тьфу-тьфу и плавишься сырок на берегу как будто бы завернутый в фольгу для запеканья в солнечном шкафу сырая лень и сладость и инжир и в мягкости плывешь ты сам ты сам ездок по наступательным волнам банановый прибрежный пассажир работу тянешь пресная нуга а здесь спокойно помыслы чисты медовая абхазия остыть диктует белохлебным берегам ты арендуешь дынный жар в окно сметану что решила прокисать и виноград сходящий через сад буквально на бутылочное дно дешевый угол солнечную нить что прошивает лиственную тень ты арендуешь этот свет и лень не оплатить «Это было с нами. Этот тяжелый год…» Это было с нами. Этот тяжелый год, Кое-как пережитый, прореженный до пустот, Он запомнится тем, что рядом остался тот, Кто умеет ночь выдерживать, не темнея, Тот, кому мы были всего нужнее. Белый шов из скорых. Вирусная кайма. Нас хранила медленная тюрьма, Мы с крыльца смотрели: глухая тьма, Где спускается снег и гибнет внизу бессильно, Но страдание все-таки выносимо. И столкнувшись с этой теменью лобовой, Когда смерть берет, как преступников, под конвой, Ты острее чувствуешь, что живой. Лучше знаешь цену всему тому, Что не отпускает тебя во тьму. Лето Дежурила в тени фаланга рюмок. И горний мир просвечивал слегка Сквозь тронутые черным шевелюры Уже немолодого ивняка. Стреляли мелочь, сбившись у пекарни, Как будто прорастая от окна, Широкие раскидистые парни. (А если просторечно, то – шпана.) И от себя само скучало слово Газеты, напечатанной затем, Чтоб вскормленный бездействием Обломов Заснул на продырявленной тахте. Гудели провода под небом гжельным. Тогда все обращалось так с тобой, Как если бы готовило к сражению, Но день за днем откладывало бой. Травой тянуло с запада сожженной. Ах, кто бы знал, как выжжет наповал!.. Кислил николивановский крыжовник. А рядом человечек созревал. «Когда поймешь, что не возьмешь барьер…» Когда поймешь, что не возьмешь барьер, что ты в плену страдательных причастий, среди глаголов прошлого вр найдешь приют и разберешь на части свой собственный усталый механизм, чтоб к внутренним законам обратиться: в нем тает песня обреченной птицы, он ржавчиной, как пением, пронизан, за тяжестью, за стенками приличий шевелятся в нем винтики привычек, пружинки свойств из благородной стали, просевшие под тучными мечтами, увидишь, как – ну да – недолюбили, как не были ни нежность, ни покой, но этот слой густой таежной пыли пора смахнуть уверенной рукой. Все вычистить – от сердца до каемки, до каждого слепого рычажка, чтоб заново запели шестеренки мелодию высокого прыжка. Вместо солнца «Он тяжел был и мрачен, как лондонский смог…» Он тяжел был и мрачен, как лондонский смог, я закрыла границы свои на замок, чтоб туман этот бледный, срываясь на крик, больше жить надо мною не мог и в окно ни за что не проник. Но когда в черном небе желтела блесна, я на дне, словно рыба, лежала без сна, то мне было так жутко, так страшно-темно, и на смог я смотрела в Fb из окна. Я опять открывала окно. И по этому прошлому мраку киты проплывали с фонтанами, таяли льды, и на самых глубинах звенела земля, и тянулись к закрытым границам цветы через облачный бархат угля. И опять наступали мерцанье и гром, как на Лондон – туман в середине втором. И я заново пряталась от темноты. А тем временем в воздухе бледно-сыром за окном проплывали киты. «Словно мясо ножом – так любовь отрезает…» Словно мясо ножом – так любовь отрезает. Дотянись, дотянись до прощения. Будто стрелки в дворовой игре исчезают, Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. |
