Она застыла с гримасой презрения и муки. Но, когда муж вышел, Таня, пометавшись по комнате, будто по чужой и опасной территории, всё-таки забрала эти деньги – никаких других у неё не было. Их хватило на два месяца съёма квартиры, а ещё на большой мешок гречки, запас мясных отходов и субпродуктов.
Таня перевозила скарб на садовой тачке с одним колесом. Трижды выталкивала её в горку среди бела дня и трижды, погромыхивая, скатывала обратно. Когда с Таней здоровались, она едва слышно отвечала и очень старалась сделать вид, что так и надо, а она занята самым обычным, всем понятным делом. Затем всё разложила и развесила на новом месте. Вымыла пузатый пустой холодильник и оконные стекла. Отскребла полы, перестелила кровать. Включила старый телевизор с рябью на экране и с жутко скрипящими голосами. Ходила-ходила-ходила по комнате и кухне взад и вперёд, два шага влево к телефону, потом три вправо – и уже готова была взвыть.
На второй такой вечер Таня не выдержала. Сначала позвонила подруга Нина, которая собиралась её навестить, но теперь сообщила, что сможет забежать только завтра. Таня глухим голосом ответила, что да, она всё понимает. Ещё постояла, замерев, а потом достала обтягивающее тёмное платье, которое ни разу не надевала после замужества, и туфли на самом высоком каблуке. Во всём этом Таня чувствовала себя совсем другой. Сосредоточенно, как индеец перед выходом на тропу войны, накрасив губы и подведя ресницы, она пошла в ближайший бар.
Там гремела оглушительная музыка. Рядом со стойкой переминался парень, похожий и не похожий на Вадима. Выше, стройнее и, кажется, без лишних понтов. Совсем ещё трезвый и пока застенчивый. Таня приблизилась к нему и заговорила. А он, кажется, не верил происходящему и с усилием решался на каждое слово.
– Угостишь меня коктейлем? – подсказала Таня.
– Да-да, – засуетится он.
«Какое же гадостное пойло», – отхлебнув, думала Таня и отворачивалась, чтобы скривиться украдкой.
– Тебя как зовут-то?
– Ваня…
– А я – Та… Тамара.
– Царица?
– Сегодня – да. Потанцуем? – махнула она рукой изумлённому парню.
И они танцевали. Ваня двигался в такт, но его тело почему-то всё время казалось отдельным от взгляда и лица. Пришлось влить в себя ещё три коктейля и два джина без тоника – тогда всё стало лёгким и насыщенным одновременно. И только музыка… му-зы-кааа… музыка! Как же всем весело… Как же?..
Теперь она купалась в этих жадных мужских взглядах – не прерываясь, долго-долго, отшвырнув туфли куда-то в сторону. Плясала, стремясь выплясать босыми ногами, выдернуть с корнем всю эту взращённую боль, которую носила в себе. Потом в изнеможении споткнулась, но чьи-то руки крепко и надёжно подхватили… Не хотелось вглядываться и узнавать, чьи они. Не было сил спрашивать, куда её ведут, уводят, увлекают. Это точно был не Ваня, нет, кто-то опытный и сноровистый. Не терпящий долгих заминок, способный срывать одежду и сжимать тело до хруста. Вокруг пульсировала жаркая темнота. Платье было задрано кверху. Кто-то безымянный делал своё дело, ритмично посапывая. Она не сопротивлялась, чувствуя, что сейчас могло быть только так. Да, ближе… да, вот так… да, без ласки… только бы знать – ей тоже что-то положено! И чтобы всё уже закончилось скорее.
Она, пошатываясь, встала с влажной скамейки. Животу и ногам сразу стало холодно.
– Проводить?
Какой же противно самодовольный у него голос!
Она, не глядя, отмахнулась. Босиком добрела до подъезда, держась за перила, поднялась на свой этаж, вошла в квартиру и без сил упала на диван. Не получалось ни сдвинуться, ни уснуть. Из-за стены отчётливо доносилось стариковское кряхтение. В другом конце комнаты часы пульсировали со странными звуками. Включался и замирал холодильник. Тело болело. На душе стало совсем пусто. Так и пролежала с закрытыми глазами…
В три часа дня явилась подруга Нина. Не разуваясь, она энергично прошлась по комнате, выглянула с кухни во двор и присела к столу выпить чаю. Пачка печенья была у неё с собой. Таня чувствовала, что подруга настроилась выслушать про их разлад с Вадимом, но сегодня она не могла об этом говорить. Надо было либо делиться всем, как на исповеди, либо не заговаривать вовсе.
Нина, понятное дело, удивилась её молчанию о главном, но постаралась не подать виду. Перевела разговор на свою работу – она не первый год была кинологом в питомнике. С собаками Нина вела себя требовательно, а с людьми деликатно. Окончательно поняв, что откровенного разговора сегодня точно не случится, она двумя глотками допила чай из чашки и тут же вспомнила, что именно сегодня ей надо зайти на почту. На прощание она раскрыла сумку и протянула Тане книжку с нездешними безумными глазами, прорисованными на чёрной обложке, и белыми буквами «НОСТРАДАМУС».
– Вот, почитай. Там про будущее – ничего не понятно, но очень интересно.
Таня приподняла и перевернула ведро над мусорным баком. И тут же заметила его – высоченного тощего дога с опущенным хвостом и потерянным взглядом. Не заметить его было нельзя – он выглядел разорённым аристократом, доведённым до самой последней крайности. Бока ввалились, а рёбра выпирали, едва не протыкая шкуру. Его пошатывало от голода. Дог принюхивался к рваному целлофану и картофельным очисткам.
Вдруг он заметил Танин взгляд и резко вскинулся, как от пощёчины. Всё это было для него нестерпимым позором. Таня осторожно приблизилась. Негромко поцокала языком, затем дотронулась пальцами до загривка. Он дал себя погладить, безучастно уставившись куда-то в точку.
– Ну, хороший мой, пошли, пошли, – позвала его Таня.
Дог недоверчиво оглянулся и последовал за ней. В подъезд он вошёл первым. На каждой площадке останавливался и спрашивал взглядом – здесь? Они поднялись на третий этаж. Таня раскрыла перед ним обе двери, вторая была полупрозрачной и открывалась внутрь. Подозрительно озираясь и принюхиваясь, пёс вошёл в квартиру.
– Как тебя звать-то? – спросила Таня.
Дог приподнял голову и коротко стукнул хвостом.
Таня закинула мелко нарезанное мясо в самую большую кастрюлю, залила её водой, досыпала гречки и стала варить.
Под крышкой забурлило. Запах распространялся всё сильнее. Дог сидел в коридоре, но вытягивал шею насколько мог и нетерпеливо заглядывал в кухню.
Насыпав дымящейся мясной каши в большую миску, Таня немного выждала и наклонилась, чтобы поставить её на пол. Он не мог дольше сдерживаться и мгновенно рванул к еде. А Тане вдруг показалось, что ещё горячо, и она выставила перед ним свободную руку. Пёс глухо зарычал, оскалив зубы.
Перепуганная Таня со стуком выпустила миску и медленно сползла по стене, сквозь мутную пелену неотрывно глядя на эту огромную ощеренную морду. Снизу вверх. Она тут же вспомнила, как подруга-кинолог Нина настоятельно предупреждала, что допускать этого нельзя никогда – любая собака, посмотрев сверху, чувствует себя вожаком, хозяином положения. Но Таня уже ничего не могла с собой поделать. Все слёзы последних месяцев вдруг вырвались и потекли разом.
– Ах, ты! Кобелина! Т-такой жеее… как все мужики! Я тебе мясо варю… покормить хотела… А ну-у-у уйди от меня! Жри и убирайся отсюда!
Но он никуда не ушёл и даже забыл про еду. Его взгляд прояснился. Он аккуратно присел рядом и вылизал её лицо тёплым шершавым языком.
Прошло три месяца. Дог, которого Таня назвала Малышом, заметно поправился. Теперь он резво сбегал по ступенькам, носился по двору, по улицам и парку, чудом вписываясь на своих длиннющих лапах во все повороты.
А иногда – осторожно вставал на задние ноги, и, будто приобняв Таню за плечи, влюблённо и преданно заглядывал ей в лицо. Дома он почти всегда лежал на коврике, а если передвигался, то с крайней предупредительностью.
Таня выходила из квартиры всё с тем же ведром. Она едва успела прикрыть вторую полупрозрачную дверь и задвинуть шпингалет снаружи, когда заметила незнакомого мужчину лет под пятьдесят с седыми волосами по плечи, который поднимался на их площадку. С его правой руки свисал потёртый поводок с широким кожаным ошейником. Пустым.