Кто-то из ребят предложил:

— Что ж, давайте введем в нашем коллективе крепостное право.

Эрик смутился и хоть по-прежнему руководил строго, но особого деспотизма не допускал. Во всяком случае, он прекрасно разбирался, кто что может, и дал мне роль Тани в одноименной пьесе А. Арбузова. Сыграла я ее так, что даже рецензентка из многотиражки О. Ленская, замолчав остальных ребят, всячески превозносила меня, подчеркнув, что я и как швея-мотористка выполняю план на 130–140 процентов.

Но самым неожиданным последствием моего успеха была полная перемена отношения ко мне со стороны Эрика. После репетиций он обычно провожал Алку, всегда хорошо окрашенную блондинку, поскольку она работает в парикмахерской дамским мастером, а после «Тани» стал провожать меня. Я спросила напрямик:

— Что это значит?

— Может, ты читала или видела в кино пьесу Бернарда Шоу «Пигмалион»? Помнишь, там Хиггинс сам из простой девчонки создал чудо и сам в него влюбился. Нечто подобное происходит и со мной. Я тебя создал, и я же начинаю в тебя влюбляться.

— Но как швея я очень твердо знаю — из плохого материала хорошей вещи не сошьешь.

— Я побью тебя другим примером — краски у всех художников, в сущности, одинаковые, а картины разные.

Короче, он продолжал гнуть свою линию, — он, мол, творец, а мы только глина в его Пигмалионовых руках. На почве этой дикой самовлюбленности Эрика разыгрался и еще один эпизод.

К юбилею Островского А. Н. решили мы поставить его пьесу «Последняя жертва». И, поскольку Эрик начал в меня влюбляться, роль Юлии Тугиной получила я, а Флора Федулыча Прибыткова играл Федя Ряхин — техник с телеграфа, который и в жизни был удивительно серьезным и положительным парнем. По сходству характера роль Дульчина взялся играть сам Эрик и, надо сказать, сыграл этого проходимца блестяще. А Федю на репетициях Эрик совсем загонял:

— Как вы принимаете поцелуй Юлии? Благоговейно! А кто ваш герой? Хищник, купец! Он ведь говорит: этот поцелуй «дорогого стоит»: Сразу все на деньги переводит. Принимайте ее поцелуй хищно! Вы же мешок с деньгами.

Но милый Федя хищника изобразить не мог и от каждого моего поцелуя трепетал, как зайчик. И неудивительно, что на премьере нашего спектакля, когда он вырывал меня из когтей Дульчина, в зале загремели аплодисменты.

На разборе спектакля Эрик сказал:

— Это наш позор! Юлия отрекается от своей страстной, безумной любви, а зрители радуются. Чему? Тому, что она продается купцу?

Тут пришедший нас поздравить Игнатий Аверьянович сказал:

— Голубчик, успокойтесь! В этом месте зрители всегда и везде аплодируют вот уже около ста лет. Вероятно, во все века люди радовались и будут радоваться, когда человек, кто бы он ни был, спасает женщину от эгоиста, бессердечного обольстителя, авантюриста и пустобреха, роль которого так удалась Эрику Ивановичу Бурундукову.

Но Эрик не напрасно учил нас вскрывать подтексты. Он сразу уловил намек на его за мной ухаживания.

— Понимаю намек, — сказал он. — И во избежание всяких кривотолков скажу… чтоб сохранить здоровую моральную атмосферу в коллективе. Мое чувство к Лене святое и чистое, может, первое и единственное на всю жизнь. Все мы, Бурундуковы, скорей однолюбы, чем коварные обольстители. И, может быть, очень скоро мы вас всех на свадьбу позовем.

И вдруг Федя, не снявший еще грим, костюм и толщинки Флора Федулыча, вскричал, как на сцене:

— Это правда, Елена?

— Нет, — сказала я. — Эрик так в себе уверен, что моего согласия не спросил. Он не знает, что мы уже подали в загс заявление и через одиннадцать дней идем с Федей регистрировать наш брак.

И тут, видимо, совершенно одуревший от ревности, Федя ляпнул:

— Мы уже и малыша ждем.

Эрик сразу сник. Но не сказал ни слова. И с этой минуты резко переменился. Режиссерской властью не злоупотребляет, роли распределяет по справедливости и, что самое удивительное, очень дружит со всей нашей семьей. Вчера, когда он принес из детской кухни молоко для нашей дочурки, я не удержалась и сказала:

— Спасибо, деспот!

АНГЕЛ С НЕБА

Эту историю мне рассказали летчики. Мы, два пилота и я, ехали в одном купе пять суток, а за такой срок иные разговорчивые люди могут выложить не только свою биографию, все необычайные события и происшествия за всю свою жизнь, но и перейти на безудержную фантастику. Летчики всегда были мастерами травить самые невероятные байки из небесной жизни для простаков, рожденных ползать по земле. И проверить все, что они говорят, абсолютно невозможно, ведь все летные рассказы полны загадочности и таинственности, поэтому и я не стану отступать от этих традиций.

Итак, в Н-ской области, в районе Н-ского аэродрома, один пилотяга осваивал н-ский аппарат для катапультирования. Видите, сколько здесь загадок! По имени были названы только герой события Федя и деревня Березовка, близ которой все разыгралось. Военная тайна была соблюдена абсолютно, поскольку и Федь и Березовок в нашей стране тьма тьмущая.

Однако к делу. На Н-ской высоте Федя прощается с пилотом-инструктором и робкой, еще неопытной рукой нажимает кнопку. Его выбрасывает в эфир. Но вместо затяжного прыжка, который надлежало совершить, он быстро рвет кольцо, парашют раскрывается на большой высоте, и его относит ветром черт знает куда. Опускался Федя на землю злой и ожесточенный. А когда все земное достигло ясной видимости, пилот заметил, как прямо по изумрудным осенним зеленям к месту его приземления катится на мотоцикле что-то удивительно шустрое и пестрое. Только Федя приземлился, даже не успел купол погасить, как рядом выросло курносое, конопатое существо неопределенного пола, ведь резиновые сапоги, спортивные шаровары, синтетическую куртку и космы, до плеч носят теперь и парни и девушки.

Но голос прозвучал женский:

— Самолета вроде не было. Откуда же вы взялись?

— С Марса, — мрачно отрезал Федя.

— Я только что читала статью одного ученого, он утверждает, что жизнь на Марсе невозможна.

— А другой утверждает, что возможна. И потом зачем нам спорить: я же сам оттуда.

— Может, вы документы предъявите?

— А мы, марсиане, даже не знаем, что это такое.

Тут он неловко повернулся, сделал несколько шагов и невольно захромал.

— Что с вами? — забеспокоилась мотоциклистка. — Ногу повредили?

— Пустяки. Видимо, оступился.

— Разувайтесь, я осмотрю.

— А что вы в этом понимаете?

— Как-никак я ветеринарный фельдшер.

— Но у меня-то ноги, а не копыта.

Все это сам Федя рассказал. А о том, как дальше разворачивались события, ходят разные слухи. Из вертолетчиков, подобравших Федю, одни утверждали, что он был насильно повален на землю, разут и отбивался от телячьей фельдшерицы босой ногой. Другие рассказывали, что, наоборот, он лежал в самозабвении, закрыв глаза, а девушка массировала ему ушибленную ножку.

Одно бесспорно: Федя, прыгавший с самолета без энтузиазма и с явными ошибками, на второй день умолял своего инструктора снова- сбросить его в районе Березовки, что только здесь он может совершить образцовый, затяжной, прицельный прыжок в ту же точку. Инструктор потом рассказывал, что после прыжка Федя летел к земле так стремительно, что он опасался: а не забудет ли безумец вообще раскрыть парашют? Однако парашют раскрылся, и на месте, где Федя приземлился, снова как из-под земли выросла мотоциклистка.

Все Федино авиаподразделение было в курсе, все знали, что прицельный прыжок удался, и вертолетчики даже не особенно торопились подбирать попавшего в заранее намеченную точку пилота. Однако по разноречивым сведениям, полученным от вертолетчиков, Федя делал на земле самые живописные виражи вокруг ветфельдшерицы. Попрощались они на глазах у пилотов с теплотой, сердечностью и чувством глубокого взаимопонимания.