В коллаже на обложке использована иллюстрация: Marina Posp / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Романова Г.В., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Дождь строчил по огромному сугробу под окном автоматными очередями, превращая его в грязную кашу из талого снега и песка. Если бы Дима задержался тут еще на день, ему бы пришлось эту кашу грузить совковой лопатой на тележку и вывозить куда-нибудь подальше от окон начальника колонии. Потом нашелся бы еще один раскисший сугроб, и еще, и еще. И возили бы они грязную жижу до самого вечера, вычищая территорию колонии. И не то чтобы он считал подобное занятие бессмысленным. Но…

Хотя да, бессмысленно было перевозить таявший на глазах снег. От него уже завтра ничего не останется. Дождь благополучно справился бы за них с этим неблагодарным занятием. Но, как говорит начальник колонии: что бы заключенный ни делал, лишь бы замахался.

– Карелин, ты слышишь меня, нет? – поднял на него тяжелый взгляд начальник колонии.

– Так точно, слышу, Иван Игнатьевич. – Дима привычно держал руки сцепленными за спиной ниже поясницы.

– Тогда почему не радуешься? – Бескровные губы начальника колонии расползлись в подобии улыбки. – Тебя условно-досрочно освободили. Выходишь сегодня, Карелин. А ты стоишь как истукан, пойми вот тебя!

Понять его за восемь лет пытались многие, вышло не у всех.

– Я радуюсь, гражданин начальник. – Дима тоже изобразил улыбку. – Как говорится, на свободу с чистой совестью.

– Да иди ты, Карелин… – Начальник зашевелил губами, беззвучно матерясь. – Вечно ты со своими подковырками.

Иван Игнатьевич вылез из-за стола и подошел к окну. Уставился на исчезающий сугроб. Перевел недоуменный взгляд на небо, завешанное плотными сизыми облаками.

– Н-да, весна… – протянул он меланхолично и вдруг резко обернулся: – Ты, Карелин, будь умнее, а! Неплохой же парень. Умный. Бизнес с нуля поднял. И вдруг сюда попал. Да с таким сроком. Я же сразу понял, что ты не убивал ту пожилую тетеньку, за которую тебе двенадцать лет влепили.

Дима молчал. Все, что он мог, он сказал на суде восемь лет назад. Его не услышали. Сейчас зачем? В этом месте возражать и доказывать что-то было бессмысленно.

– Восемь ты отсидел. Две трети срока. Выходишь по УДО. Так уж будь любезен, не возвращайся!

Начальник колонии вернулся на место медленным тяжелым шагом. Усаживаясь, поморщился. Все знали, что у него серьезные проблемы со здоровьем. И он давно просится на покой. Пенсию заработал. Пока не отпускали. Не могли определиться с выбором, кого на его место назначить.

– Я на таких, как ты, насмотрелся за свою жизнь, – хмуро глянул он на Карелина, подписывая его бумаги. – Не хочу, чтобы ты считал, что оказался здесь из-за ошибки следствия, подставы и все такое…

– А почему я здесь оказался, гражданин начальник? – все же не выдержав, спросил Дима. – Если не из-за подставы?

– Ты здесь оказался, умник, потому, что заслужил! – повысил голос Иван Игнатьевич, запуская по столу в его сторону подписанные бумаги. – Нельзя быть идиотом, нельзя. Надо нос держать по ветру. И вовремя надо понимать, кто тебе друг, а кто враг. Нельзя клювом щелкать, Карелин! Ты вот умник, да? Талантище. А тебя как пацана сделали. Убрали с глаз подальше. Задвинули. А кто, что, за что? Ты хотя бы понял?

Карелин отрицательно мотнул головой. И это было правдой. Ему восьми лет не хватило, чтобы понять: как он мог очутиться не в том месте, не в то время. С чьей помощью?

– Вот, не понял. – Начальник глянул с сожалением. – Мой тебе совет: не начинай искать обидчика, Карелин. Не надо. Все в прошлом. Смысл? И про остывшее блюдо мести забудь. Подашь его, снова здесь окажешься. И главное помни, Карелин… Воля – это та же зона, только без охранников. Живи там так же, как и здесь.

– Это как, гражданин начальник? – Дима нахмурился.

– Живи осторожно, ходи и оглядывайся. Все, свободен, Карелин!

За воротами его ждала новенькая иномарка с блестящими от дождя мокрыми боками. Не его, конечно же. Свою машину он продал по доверенности через человека, который сейчас встречал его с широкой улыбкой.

– Диман, здорово! – бросился бегом ему навстречу сосед по подъезду Леша Окунев. – Как же я рад тебя видеть!

Леша попытался его обнять, Карелин отстранился, вытянув руку для пожатия.

– Чего это ты вдруг? – удивленно поднял Дима брови, кивая в сторону машины. – Не ожидал.

– Нет, ну как! Я тебя сюда провожал. Обещал встретить. – Леша поскучнел, улыбка исчезла. Он с обидой поинтересовался: – Ты не рад, что ли?

– Нормально все, – кивнул Карелин.

Закинул свой вещмешок в багажник и полез на пассажирское сиденье рядом с Лешей.

– Значит, не рад, – проворчал Окунев, заводя машину. – Я старался…

– Что старался, молодец. Спасибо, – окинул Карелин равнодушным взглядом профиль соседа. – Но я в принципе разучился радоваться, Алексей.

– А солнцу? Небу? Оно же не в клеточку теперь! – наморщил лоб Леша, мазнув по Диме взглядом.

– Я в колонии был, Леша. Мы свободно перемещались до отбоя, спортом занимались. Неба в клетку не было. Обычное небо.

– Ты еще скажи, что и жизнь там у тебя была обычная! – недоверчиво покрутил головой Леша. – А не как на зоне.

– Обычная жизнь. Среди людей. – Карелин пожал плечами. – Только под охраной. И по расписанию.

– Среди людей?! – ахнул Леша и глянул на него сумасшедшими глазами. – Там же одни преступники!

– Разные там, Леша, – прервал его Дима, дернул за рукав красивой осенней куртки. – Так же, как и на воле. Тут тоже все разные.

– Понял, – буркнул Окунев и надолго замолчал.

Ехать было не так далеко. Он отбывал срок наказания в трехстах с небольшим километрах от Москвы. Окунев все время молчал, сосредоточившись на дороге. Карелин то притворялся спящим, то рассматривал мокрую от дождя наступающую весну за окном.

– Перекусим? – предложил Леша, сворачивая на заправку. – Тут неплохие комплексные обеды. Если что, я угощаю.

– У меня есть деньги, – удивил соседа Дима. – Но нет аппетита. Кофе, если не трудно, принеси.

– Хорошо. – Леша отвел его руку с тысячной купюрой. – Не надо. Я же сказал, угощаю.

– Окей. Жду тебя в машине.

Он с трудом признавался самому себе, а уж Лешке тем более не скажет, что немного сторонится свободного мира. И не потому, что забыл – как в нем. Нет. Он просто не знал, как этот свободный мир его примет. Такого вот – нового. Заматеревшего телом и духом. Циничного, недоверчивого.

Пока он в машине, он будто под прикрытием. Стоит ему выйти наружу…

– Не спросил, Диман, извини, какой тебе кофе брать, – суетливо сунул ему в руки трехсотграммовый бумажный стакан Лешка. – Взял американо. Сахара всыпал три пакетика.

Он хотел эспрессо. Без сахара.

Поблагодарил Лешку кивком. Снял крышку и принялся пить горячий кофе мелкими глотками. Кофе был недурен, но не тот, к которому он привык. Его кофемашина по утрам перед отъездом на фирму выдавала ему такой двойной эспрессо, что в висках начинало стучать. Он еще помнил, не забыл.

Кстати…

– Моя кофемашина цела? – покосился он на соседа.

– А что ей будет-то? Там все цело. Как было при тебе, так и осталось. Она забрала свои вещи. Твои все на местах. Ключи от квартиры…

– У меня есть. Она же не поменяла замки, нет?

Леша отрицательно мотнул головой.

– Вот и ладненько. – Дима помолчал минуту и все же спросил: – Как она вообще?

– Не знаю, – вдруг с необъяснимой печалью произнес Окунев. – Я вообще про нее ничего не знаю, Диман.