– Ты не вернёшься в настоящее, покуда амулет сковывает меня. Большая часть моей энергии исчерпана, а амулет не даёт её пополнить. Этих остатков не хватит, чтобы исцелить твоё мелкое сознание. Если не отдашь мне амулет, мы останемся здесь навсегда, и твоё тело высосет из меня последнюю энергию.

– Ты снова лжёшь, – не совсем уверенно произнёс Йост. – Я не могу тебе верить.

Юрол стоял неподвижно, но Йост чувствовал, как нарастает раздражение древнего духа. Щупальцы тёмного тумана хаотично дёргались, каждый раз заражая тёмной скверной новый участок поляны. Природа быстро погибала, превращаясь в серый пепел.

– Ты поплатишься за это унижение, человек. Страдания твои будут бесконечны, – прошипел Юрол, вытягивая левую туманоподобную руку вперёд. В ней заклубился дым, и на ладони духа появился плоский камень, весь исписанный непонятными рунами.

– Что это? – Йост с интересом смотрел на странный камень.

– Камень Души, – произнёс Юрол; он как будто уменьшился в размерах, да и голос его был уже не таким грозным.

– Души?

– Моей души: в нём хранится моё естество. Возьми его и приложи к амулету.

– Зачем мне это делать? – Йост не хотел брать из рук духа зловещий камень.

– Как только ты приложишь камень к амулету, моя тюрьма рухнет. Я смогу вернуть часть сил и исцелить твоё сознание. Тот, кто держит в руках Камень Души духа, получает контроль над ним – я не смогу поработить твоё сознание.

– Ты бы не стал делать этого, – Йост, не отрываясь, смотрел на камень: причудливые руны то и дело мигали тёмно-красным, отчего всё вместе напоминало вырванное из груди сердце.

– Ты меня не слушаешь, – прошипел зло Юрол. – Если не верну силы, твоё тело погибнет, а вместе с ним и моё естество будет стёрто навсегда. Проклятый артефакт связывает нас неразрывными узами.

– Если я это сделаю, что помешает тебе вырваться в наш мир и начать убивать всех вокруг?

– Если возьмёшь камень, я останусь связан с тобой. Ты получишь власть надо мной, и мне придётся подчиниться, – почти не размыкая своего безобразного рта, ответил Юрол. – Это мой единственный способ сохранить свою сущность, спастись.

Хоть это и звучало странно, Йост вдруг поверил. Юрол был загнан в угол и искал любой способ, чтобы выжить.

– Хорошо, я согласен, – выдохнул Йост, не отрывая взгляда от камня.

Юрол ничего не ответил, лишь протянул туманообразную руку с Камнем Души. Йост взял камень, неожиданно оказавшийся невероятно холодным, и замер, глядя на быстро-быстро замигавшие красные руны.

– А-а-а-а-а-а! – Йоста оглушил полный боли и злобы вопль.

Фигура Юрола задёргалась, а из разинутой пасти вырвался оглушительный крик. Чёрный туман сжимался и расходился кругами вокруг духа, пульсируя в такт Камню Души.

– Быстрее!

Йост едва услышал эту прорвавшуюся сквозь вопль мольбу. Он поднёс камень к груди и приложил амулет Ювены к Камню Души. На мгновение по его телу пробежала волна холода, а затем уши заложило от нечеловеческого крика боли. Юрол начал корчиться, а поляна вокруг продолжала терять краски. Деревья, кусты, трава рассыпались серым пеплом. Через мгновение Йост уже по колено увяз в бесцветном песке. Юрол всё извивался, а его пасть была раззявлена в беззвучном крике. Внезапно камень в руке Йоста мигнул, и Юрол взорвался клубами серого пепла.

Земля ушла из-под ног, и Йост с воплем полетел вниз. Тьма обступила его.

***

Йост медленно открыл глаза и прищурился, привыкая к свету. Над ним мерно качался масляный светильник, отбрасывая причудливые тени на деревянный потолок. Парень приподнялся на локтях, поморщившись – голова раскалывалась. Он лежал на тюфяке в какой-то крохотной комнатушке без окон и со всего одной дверью. Йост напряг память: последнее, что он помнил – это Тар Верона. Тот рыцарь всадил ему меч прямо в грудь. Йост спешно откинул тонкое одеяло: на шее по-прежнему висел амулет Ювены; видимо, его решили не снимать или не смогли… Весь торс от живота до шеи был перебинтован желтоватыми бинтами. Такими же бинтами были покрыты и обе его руки, включая каждый палец. Йост удивлённо оглядел себя и поднёс палец к носу: бинты пахли какой-то мазью. Зацепив край бинта на большом пальце, Йост начал разматывать его, но увидеть свои увечья ему не дали. За дверью послышались тяжёлые шаги и мужские голоса.

Йост быстро поднялся и чуть не упал – качался не светильник, как ему показалось ранее, а вся комната вздымалась и опускалась в такт неведомому ритму. Спотыкаясь, он добрёл до двери и прижался к углу дверного проёма. Йост прислушался: у него будет всего одна возможность застать посетителей врасплох.

– Мёртвый он. Чего мы возимся? Даже дыхания, считай, нету, – послышался голос из-за двери.

– Заткнись, Харис. Лорд Рован приказал нам ухаживать за мальчиком.

– Зачем? После таких ран не выживают, а его пронзило насквозь, да ещё и огнём колдовским приложило.

– Он прикрыл нас на том пирсе. Я был там, Харис, и, если бы не он да девочка-маг, мы бы сейчас кормили воронов.

Йост облегчённо вздохнул и отошёл от двери на середину комнаты. Он не в плену, а на корабле Рована. Значит, им удалось выбраться из Тар Вероны.

Через пару мгновений дверь со скрипом отворилась, и вошли двое.

– Всеотец, помилуй! Он очнулся, – воскликнул рослый воин с рыжей бородой и лысым черепом. Одна его рука была перевязана, а во второй он держал поднос с кувшином и обрывками ткани.

– А ты не верил, Харис, – улыбнулся во весь рот с кривыми зубами второй мужчина. Он был низкорослым и очень широкоплечим; если бы не отсутствие бороды, его можно было бы с лёгкостью принять за гнома. – Беги за Гедвигом! Доложи, что парень очнулся.

Оба воина были облачены в походные доспехи, сильно потёртые и заляпанные грязью. Из ножен каждого виднелась рукоять короткого меча.

Рыжебородый (которого, как понял Йост, звали Харис) кивнул и нырнул обратно в дверь, оставив поднос на полу.

– Как ты себя чувствуешь? – широкоплечий подошёл к Йосту, внимательно осматривая его, – Лучше вернись в постель: раны не могли ещё зажить полностью.

– Я в порядке, – ответил Йост; он и вправду чувствовал себя отлично. Головная боль успела исчезнуть, и сейчас он ощущал небывалый прилив сил. – Сколько я так проспал?

– Четвёртая ночь пошла. Мы уже начали думать, что ты не очнёшься.

– Четвёртая? – Йост был ошеломлён тем, что так долго оставался без сознания. – Но как я…

За дверью послышались торопливые шаги, и через миг в комнату вошёл немолодой мужчина в потёртой стальной кирасе; его серебристые волосы и густые бакенбарды, казалось, блестели в свете лампы. Крупное лицо пересекал белёсый шрам от подбородка до правого уха.

Он рассмеялся басистым хохотом, увидев перед собой Йоста.

– Живее всех живых! Мальчишка сумел обмануть смерть.

Затем хлопнул широкоплечего по спине, чуть не повалив его, и продолжил смотреть с улыбкой.

– Господин Гедвиг, мальчику стоит остаться в постели. Ему нужен покой и время, чтобы полностью излечиться от ран.

– Ха, какие раны, Ральто? Как по мне, так он полностью здоров, раз стоять может.

– Но, господин, прошло всего четыре ночи и…

– Парень, как ты себя чувствуешь? – перебил Гедвиг.

– Думаю, что я здоров, – ответил Йост; он и вправду чувствовал себя прекрасно, несмотря на все эти бинты, за которыми явно скрывались ожоги.

– Вот видишь, – Гедвиг ещё раз хлопнул Ральто по спине. – Ты свободен, лекарь. Парня хочет видеть Рован.

– Как прикажете, – не стал перечить Ральто, хоть и было видно, что он напряжён. Лекарь поклонился и ушёл, прикрыв за собой дверь.

– Вы не знаете, где Трисса? – спросил Йост.

– Все вопросы потом; накинь это и живо за мной.

Йосту протянули холщовую накидку с капюшоном. Он тут же облачился в новую одежду.

– Идём, – повторил Гедвиг и первым вышел из комнаты.

Йост устремился следом. Покинув комнату, он очутился в малом трюме. Здесь стояли бочки и ящики, но он не знал, что в них. Несколько воинов спали в дальнем углу, а единственная масляная лампа под потолком качалась в унисон с судном. Они прошли через малый трюм и оказались в главном трюме корабля. Здесь было очень много людей. Воины спали, развалившись на натянутых гамаках или просто на деревянных досках трюма. В спёртом воздухе стоял неприятный запах, исходящий от такого количества немытых тел. Йост увидел широкую спину Ральто: тот стоял на коленях чуть поодаль и влажной тряпкой обтирал лоб одного из раненых воинов. Когда несчастный заходился в приступе кашля, он убирал тряпку, а потом продолжал свою работу, что-то тихо бормоча себе под нос.