– И тебе мир, благодушный и мудрый посол Парфии. Мир тебе и твоей прекрасной и необыкновенной семье! Искренне рад познакомиться с вами, со столь интересными людьми, прибывшими с востока, коим, как верно тебе указала Готарз, твоя красавица дочь, я с истинным наслаждением и почтением интересуюсь! Я – это Владиус Рутилий, являющийся пока что только простым римским гражданином и учеником.
– Учеником?! Это же прекрасно! Знаешь, Владиус, я всегда уважал у ещё молодых и не испорченных жизненной рутиной людей искренний и безмятежный дух познания. Хм, вижу, ты сам по себе очень любознательный юноша. Что же, посему смею предположить наперёд: судьба тебя впереди будет ожидать не менее захватывающая, Владиус. Я, конечно, не искусный провидец, но сказанное мной предшествующее изречение в отражении глаз твоих, полных бесстрашия, я отчего-то сейчас ясно вижу и чувствую. Хотя могу и ошибаться. Ведь человеку свой ственно это, поэтому думаю, что будет благоразумно и вернее весь наш путь видения на будущее отдать на откуп Богам. Ха-ха! Признаюсь, ты весьма интересный и занятный собеседник! Будь моя воля, я бы ещё раз с удовольствием встретился с тобой и поговорил о мирных и сущих вещах, чего, к превеликому и горькому сожалению, не могу продолжить сейчас. Дела, мой римский друг. Мы и так уж излишне засиделись на этом дивном вечере. Пора отправляться в путь, потому как дальняя дорога уже ожидает нас. Мне и, как я также уверен, моей жене и дочери было приятно познакомиться с тобой, римский ученик. Набирайся мудрых навыков, закаляй свой внутренний дух познания, зорко береги бесстрашие в глазах своих, и кто знает, быть может, по сущей воле великих богов наши пути когда-нибудь ещё соединятся. По крайней мере, я буду рад этому. Если окажешься вдруг в столице Парфии, в Ктесифоне, меня там найти будет несложно. Да сохранит великий Митра мир между нашими двумя землями и народами, – с подступившей грустью в голосе проговорил Готарз и, грустно вздохнув, добавил: – Удачи тебе, Владиус!
– Удачи, римлянин! – тут же подхватив посыл посла, едино произнесли стоящие до сей поры в молчаливом спокойствии Эфина и Симин.
– Спасибо, Готарз! Спасибо вам, милые женственные прелестные души! Знайте, сердце моё римское полно взаимности! Мира вам, добрые люди! И хорошего удачного пути! – только и успел промолвить в ответ Владиус, прежде чем семья парфянского посла, увлекаемая, к выходу её главой, полностью растворилась в общей массе гуляющей знати.
И что же, вы думаете, сия осуществлённая, возможно, по лихому случаю, а может быть, и по воле самих Богов полная необыкновенной притягательности, а также пьянящего дурмана встреча двух молодых душ противоборствующих миров должна была закончиться вот так просто?! Ха-ха-ха! А вот и нет! До того момента, как парфяночка тихо и неумолимо скрылась в гуще расслабленных патрициев и матрон, Владиус до самого последнего мгновения точно вслед бесшумно упархивающей девушке всё не сводил вожделенного взгляда с её удаляющегося женственного силуэта, попутно ловя ответный мимолётный взгляд жгучих миндалевидных карих глаз, полных стеснения и грусти. Он не сводил вожделенного и утопающего в неге уныния и безнадёжности взгляда одновременно с пылким душевным порывом, точно дожидаясь чего-то неведомого. Неведомого и значимого действа, под стать ранее свершённой удивительной встрече! И дождался! К своему внутреннему нестерпимому порыву, сначала заметив, а затем и подобрав в небольшом отдалении от раскинувшегося выхода из огромного зала виллы несколько мгновений назад в яркости красовавшуюся на шее Симин, а ныне отражающуюся блеском утраты изящную восточную драгоценность в виде попеременно искусно сложенных золотых и серебряных ячеек змеевидной цепочки. Цепочки, не по цене, а по существу своему, как тотчас мысленно предположил встрепенувшийся Владиус, являющейся очень дорогой и знаковой вещью для Симин. Но отдать сию прекрасную драгоценность её владелице было уже не суждено, и поэтому молодой римлянин ещё раз взглянул на цепочку и в обрамлённом отражении серебра и золота вдруг ясно ощутил для себя знакомое, чуть ранее испытанное одурманивающее чувственное веяние с одновременно всплывшим в мыслях образом Симин. Да-да, то самое одурманивающее и чувственное веяние, кое явилось в душу молодого римлянина как раз перед самой встречей с прекрасной парфянской незнакомкой. И вот теперь оно безмерно отображалось в осознании вместе с ласкающими и притягательными частичками силуэта словно никуда и не девавшейся восточной красавицы, попутно сея в воспалённом юношеском нутре семена мира, спокойствия и тишины. Тихонечко прижав к груди посланный не иначе как свыше драгоценный знак богов, Владиус ещё больше возрадовался столь неслучайной находке и с улыбкой на устах, уже когда готов был предаться полным загадок и надежд новым светлым мечтательным помыслам, вдруг услышал слегка сердитый и встревоженный дядин возглас:
– Ах, Владиус, ну наконец-то я к тебе смог протиснуться! Ох, Луций разговорами о политике мне всю душу наизнанку вывернул! Как ты, родной?! Надеюсь, пока меня не было рядом, ты здесь не заскучал? А? Или?.. Что-то ты какой-то странный! Что-то случилось?
– Да всё хорошо, дядя! Не волнуйся почём зря. Я просто невольно предался одной очень глубокой и пьянящей мысли, вот и всё.
– Да, я вижу, что мысль, пленившая твой разум, не так уж и проста. Да это что же получается, когда я оставил тебя наедине с Валерием, то тогда был один Владиус, а когда вернулся, передо мной вдруг предстал уже совершенно другой. Чудеса, да и только, не находишь?! Так, ну-ка давай рассказывай, мой юный друг, что такого произошло, пока меня не было здесь, рядом с тобой? – не опуская пристального взора с побледневшего и растерянного юношеского лица, процедил Овидий, ещё чуть повысив и без того хмурый и громкий голос.
– Признаюсь, дядя, пока тебя не было со мной, и впрямь успело кое-что произойти. Этот Валерий, сенаторский сынок, тоже почти что всю душу мою всколыхнул своими отъявленными и гнилыми суждениями о жизни и чести как таковой. Хотя в его глазах честь видится намного отличной от того, какой на самом деле по сути должна быть. В общем, дядя, прости, но общего сколько-нибудь здравого языка я с Валерием Тицинием найти не смог. Возможно, он пожалуется на наш, скажу прямо, огненно-непримиримый разговор своему отцу. Что ж, если это произойдёт, так я и не удивлюсь, ведь такова его сущность, но я в своё оправдание скажу лишь одно: понимая свою правоту, я просто не смог стерпеть.
– Ага! Так, хорошо, Владиус! Продолжай. Насчёт Валерия я не удивлён. К сожалению, о нраве сына Луция я пусть и слегка, но наслышан. Скажу так. Ты верно поступил, услышав праведный зов сердца своего. Я тебя не осуждаю, а наоборот, полагаю, что Валерий по правде, сказанной тобой, получил то, что заслуживает, и, как мне кажется, возможно, в будущем ещё не раз получит своё как назидание от сущих богов. Ведь так наивно думать, что излишнее богатство и роскошь будут всегда служить лишь во благо. Поэтому, Владиус, себя боле не кори в каком бы то ни было невежестве, а лучше поведай-ка мне о том, что произошло позже. Ведь неужели ты думаешь, что я поверю в то, что пленительная мысль, въевшаяся так крепко в твоё осознание, имеет общую природу с этим невежественным патрицием Валерием?! Нет! Здесь что-то другое, а вернее, кто-то замешан? Ведь так, Владиус?
Немного поразмыслив и затем таинственно улыбнувшись ожидающему ответа дяде, молодой римлянин с лёгким выдохом тихонечко проронил:
– Ах, дядя, ты точно волхв и чародей! Как же сложно от тебя скрыть мои душевные и столь одурманивающие помыслы. Да, было ещё кое-что уже после мрачной беседы с сыном хозяина. Ты прав, дядя! Представляешь, мне посчастливилось познакомиться с очень интересной и благопристойной семьёй парфянского посла. Ах, какие удивительные и притягательные люди, оказывается, эти парфяне!
– Кто? Парфяне? О боги! Да, они люди весьма притягательные и, что самое страшное, очень обольстительные.
– Постой-ка, дядя! Ну зачем ты так?! Ты же ведь их не видел, а так ненавистно говоришь? Мне вот эта семья посла показалась весьма культурной, доброй и искренней.
