— Ладно, поговорим об этом в другой раз.

— Нет, давай поговорим об этом сейчас, — возразил ты, и я про себя усмехнулась: нет лучшего способа удержать тебя рядом, чем намекнуть, что я что-то скрываю.

Я вспомнила, как Сюзанна однажды сказала мне: «Есть определенный тип мужчин. Их очарование заключается в их предсказуемости». Я процитировала бы тебе это замечание, но подозревала, что ты оскорбишься.

— Давай, — наклонился ты ко мне.

Я слегка покачала головой, но улыбнулась.

Ты нежно, но ощутимо ткнул меня пальцем в лоб:

— Что творится у тебя в голове? Вот прямо сейчас что там творится?

Я огляделась по сторонам и сказала:

— Мы тут довольно близко…

Я имела в виду, что мы довольно близко от твоей работы и есть шанс, что мимо пройдет кто-то из твоих знакомых. На самом деле я просто пыталась увильнуть от ответа: когда мы целовались в парке на набережной, близость твоей работы меня не волновала.

Ты скрестил руки и сердито уставился на меня, играя роль злого следователя:

— Лучше честно признайся, что у тебя на уме, не то мы еще долго здесь простоим.

— Ну хорошо… Скажи тогда… Что для тебя значит рискованный секс? — спросила я, понимая, как беспомощно звучит вопрос.

Надо отдать тебе справедливость: ты выслушал его не моргнув глазом.

— Да ничего не значит. — Ты пожал плечами. — Просто мне это нравится. Кому-то нравится секс по утрам, кому-то — в ванной, кто-то любит наряжаться… Некоторые любят, ну, я не знаю, анальный секс. Это ничего не значит.

Мимо нас, цокая высокими каблуками, пронеслась компания девушек, едва не сбив меня с ног. Пришлось тебе взять меня за локоть и увлечь в сторону. На нас по-прежнему никто не обращал внимания. Мы были просто парой, мужчиной и женщиной, которые о чем-то разговаривали, прежде чем разойтись.

Я в каком-то смысле оказалась в тупике. Мне хотелось знать, водил ли ты в тот узкий переулок другую женщину, и я подозревала, что, спроси тебя об этом, ты ответил бы положительно; мало того, в прошлый раз приключение наверняка увенчалось успехом, потому что происходило в более позднее время. Но спросить об этом я не могла, чтобы не выдать свою слабость. Так или иначе, я подозревала, что ты вот-вот и сам догадаешься, как неуверенно я себя чувствую, и эта мысль казалась мне невыносимо унизительной. Я решила отвлечь твое внимание и сказала:

— А хочешь знать, о чем я мечтаю?

— Конечно.

— Чтобы меня похитили пришельцы.

Ты вытаращил глаза.

Я улыбнулась и кивнула.

— Да! Я представляю себе, будто меня похитили инопланетяне я лежу на круглом белом ложе, разумеется, обнаженная, а вокруг стоят пришельцы и смотрят на меня, на мое голое тело — маленькие человечки с вытянутыми головами.

— Ты все выдумываешь.

Я засмеялась:

— Ну конечно, это же мои фантазии.

— Нет, я имею в виду, выдумываешь сейчас, на ходу. Ты меня дразнишь.

Я покачала головой.

— Нет, честное слово, нет. Именно эту картину я часто вижу во время, ну, сам знаешь чего. Я на круглой белой кровати, и мне тепло.

— С вытянутыми головами?

— Я понимаю, очень банально, да?

Ты озадаченно поскреб затылок.

— Не знаю, почему-то мне казалось, что у одного из ведущих ученых страны должны быть более изощренные сексуальные фантазии.

— Изощренные — вроде темных аллей в час пик? Последовала короткая пауза.

— Один-ноль в твою пользу.

Мы уже улыбались друг другу, напряжение спало. Я доказала тебе, что в такого рода поддразнивании мы равны. Мне удалось избежать унижения. Гордость — ужасная штука. Она заставила меня отвернуться от тебя в тот момент, когда мне больше всего хотелось пройтись с тобой, держась за руки, вдоль реки, дойти до Саут-Бэнк и посидеть там в баре Королевского фестивального зала, послушать, если получится, джаз, потом поужинать в каком-нибудь ресторанчике, где мы могли бы соприкасаться коленями под столом. Гордость заставила меня уйти, даже не спросив, согласен ли ты на такой сценарий. Мне так безумно хотелось всего этого, что нестерпимо было думать, что ты можешь мне отказать. Муж пошел на концерт. Ничто не мешало мне уйти из дома на весь вечер. Может, и тебе тоже? А что, если ты привел меня к метро только потому, что считал, что мне пора домой? Что, если мы упускаем редкую возможность провести вместе целый вечер просто потому, что ни один из нас не решается предложить это первым?

— Я, пожалуй, пойду, — сказала я, поворачиваясь.

Даже не попытавшись обнять меня на прощание — невинно, как добрую знакомую, ты помахал рукой и отпустил. В вестибюле метро я задержалась под тем предлогом, что мне надо обновить транспортную карту, а на самом деле надеясь, что ты последуешь за мной, но, конечно, ты не появился. Мне едва хватило сил, чтобы не побежать за тобой. Впрочем, я даже не знала, в какую сторону и куда ты направился: домой, в офис, на заранее назначенную позднюю встречу, на вечеринку с друзьями или… или на свидание с другой женщиной. Почему бы и нет, ведь совсем стемнело и аллеи опустели. Я ничего не знала и не имела права задавать вопросы.

Когда я проходила через турникет, загудел телефон, который ты мне дал. Ты прислал сообщение: «Когда вернешься домой, пришли фото, что ты делаешь, когда думаешь о человечках с вытянутыми головами. Пожалуйста!»

Я против воли улыбнулась, потому что поняла, что нужно принимать все как есть и не забывать, что жизнь — это благо. Пусть полное путаницы, огорчений, разочарований, но все равно — благо.

* * *

Вечером мы легли спать, но примерно через час я проснулась. Муж лежал, повернувшись ко мне спиной, и тихонько похрапывал. Я смотрела на его тень на стене в зеленом отсвете висящих на потолке электронных часов. Мы оба любим, чтобы в спальне горел слабый свет, — наследие тех лет, когда мы оставляли ночник включенным, а дверь полуоткрытой: вдруг кто-то из детей ночью проснется. Одеяло сползло вниз, открыв его широкую рябую спину. Вид поредевших волос на затылке мужа вызывал желание его защитить. Я улыбнулась, подумав о том, как трудно его разбудить, особенно в первый час сна. Мой муж погружается в сон легко и быстро, как аквалангист ныряет в море.

Я трахаюсь с агентом спецслужб.

Это объясняет все: легкость, с какой ты попадаешь во все уголки Вестминстерского дворца; свободу распоряжаться своим временем, пока тебя не вызовут по неотложному делу; твое молчание. Это объясняет твою адреналиновую зависимость и твое нетерпение. Когда ты меня хочешь, то осыпаешь градом звонков и сообщений, чтобы получить свое сию минуту, сейчас, а в остальное время кажешься почти равнодушным. Это объясняет твою скрытность и таинственность, явно неадекватную в условиях обычного адюльтера, — все эти трюки с предоплаченными телефонами, запрет на электронную почту, мелодраматический антураж наших отношений. Возможно, так ведет себя в личной жизни человек, который тесно связан с делами национальной безопасности.

Теперь я понимала, почему ты хочешь так много знать обо мне, но так мало рассказываешь о себе; почему ты так категорически, самонадеянно, уверен, что можешь убедить меня сделать все что угодно, разумеется, самым приятным для меня образом; почему ты так много знаешь о камерах видеонаблюдения и уличной маскировке. От всех этих мыслей меня охватила нервная дрожь — то ли восторг, то ли страх, но скорее причудливое сочетание того и другого. Если ты агент, то что произойдет, если ты подумаешь, что я от тебя прячусь? Можешь ли ты отследить местонахождение телефона, который мне дал? Почему ты запретил письменные контакты между нами? Не хочешь подвергать меня риску? Что произойдет, если — мелькнула новая мысль, — что произойдет, если я захочу с тобой порвать?

Муж что-то сонно пробормотал, перевернулся лицом ко мне, пролепетал еще что-то и снова отвернулся. Я вспомнила, каким серьезным было твое лицо, когда ты отдавал мне предоплаченный телефон. А что, если я в тебе ошибаюсь? Существует ли вероятность, что ты способен стать мстительным или опасным, что под угрозой может оказаться мой муж или, не дай бог, дети? От этой мысли у меня участился пульс, я попыталась глубоко дышать, внушая себе: «Не будь идиоткой… Никакой опасности нет… Сейчас ночь, ночью многое кажется не таким, как есть. Это хорошо известный факт».