Annotation
Роман зрелой уравновешенной замужней женщины с загадочным незнакомцем, начавшийся в результате случайной встречи, приводит их обоих на скамью подсудимых по обвинению в убийстве. Как это могло произойти с Ивонн Кармайкл, известным ученым и матерью двух детей? «Это история о том, как мы создаем себе иллюзорные представления о незнакомых людях, а затем упорно следуем этим представлениям, игнорируя реальные обстоятельства».
18+
Луиза Даути
ПРОЛОГ
Часть первая. X и Y
1
2
3
4
5
6
Часть вторая. А, Т, G и С
7
8
9
10
11
12
13
14
Часть третья. ДНК
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
БЛАГОДАРНОСТИ
Луиза Даути
Яблоневый дворик
Всем, кто ищет истину, зная, что она окажется совсем другой
Так же как в глазах, ушах или локтях, в геноме не просматривается никаких признаков плана — зато сколько угодно компромисса, случайности и распада. Стив Джонс, генетик
Шагая по жизни, мы слышим не то, видим не так и понимаем все по-своему — лишь для того, чтобы истории, которые мы себе рассказываем, имели смысл. Джанет Малколм
ПРОЛОГ
Настает момент — он надвигается как лавина и наконец обрушивается, — когда я понимаю, что мы проигрываем. Передо мной стоит мисс Боннард, судебный адвокат: невысокого роста, как ты, вероятно, помнишь, молодая женщина с рыжевато-каштановыми волосами, скрытыми под судейским париком. У нее холодный взгляд и негромкий голос. Черная мантия выглядит скорее элегантной, чем зловещей. Женщина излучает спокойствие и уверенность. Вот уже два дня я сижу на свидетельском месте; я устала, дико устала. Позже я пойму, что мисс Боннард сознательно выбрала именно этот час. Сегодня после обеда она потратила кучу времени, расспрашивая меня о моем образовании, семейной жизни, увлечениях. Она заглянула в такое множество уголков моей души, что я не сразу осознала, какое значение имеет эта новая серия вопросов. Неуклонно приближается момент, когда напряжение достигнет наивысшей точки.
Часы на задней стене показывают 3:50 пополудни. Воздух в помещении густой и плотный. Все, включая судью, устали. Мне нравится судья. Он старательно все записывает и вежливо поднимает руку, когда ему нужно, чтобы свидетель говорил помедленнее. Он часто сморкается и от этого кажется немного беспомощным. Он строг с адвокатами, но мягок с присяжными. Одна из них, произнося слова клятвы, сбилась, но судья лишь улыбнулся и кивнул: «Ничего страшного, мэм, не торопитесь». Присяжные мне тоже нравятся. Вполне адекватный срез общества: женщин чуть больше, чем мужчин, трое чернокожих, трое азиатов, возраст от двадцати до шестидесяти с хвостиком.
Трудно поверить, что эта безобидная группа людей может отправить меня в тюрьму; особенно сейчас, когда все они устало развалились на своих стульях. Никто из них уже не сидит, как в первое время, когда суд только начинался, выпрямившись и подобравшись, с оживленными, исполненными собственной значимости лицами. Скорее всего они, как и я, были удивлены непродолжительностью судебных заседаний: первое начиналось самое раннее в десять утра, потом шел перерыв на обед, и все завершалось не позднее четырех. Теперь-то многое стало понятным. Эта полнейшая неторопливость — вот что выматывает больше всего; сейчас мы в середине судебного процесса и увязли в деталях. Присяжные утомлены. Как и я, они не понимают, к чему клонит молодая женщина-адвокат.
Здесь же, на огороженной подобием деревянной клетки скамье подсудимых, за толстыми пуленепробиваемыми стеклами, сидишь ты — мой сообвиняемый. До того как я вышла давать показания, мы находились почти рядом, разделенные только двумя судебными надзирателями. Мне советовали не смотреть на тебя, пока допрашивают других свидетелей, якобы тогда я в меньшей степени буду выглядеть твоей сообщницей. Когда я сама заняла свидетельское место, ты смотрел на меня просто и без эмоций, и твой спокойный, почти бесстрастный взгляд действовал успокаивающе, потому что я знала: ты хочешь, чтобы я оставалась сильной. Я знаю, что когда ты видишь меня на этом возвышении — одну против всех, под осуждающими взглядами, — тебе хочется меня защитить. Возможно, тем, кто тебя не знает, твое лицо не покажется напряженным, но мне хорошо известно его обманчиво-рассеянное выражение. Я видела его много раз и прекрасно себе представляю, о чем ты думаешь.
В зале суда номер восемь нет естественного освещения, и это действует мне на нервы. В потолок вмонтированы забранные решетками флуоресцентные квадратные светильники, на стенах висят белые трубчатые. Все выглядит ужасно стерильным, модернистским и голым. Деревянные панели, откидные сиденья с зеленой матерчатой обивкой подчеркивают абсурд происходящего: драма сломанных жизней разворачивается на фоне убийственной обыденности судебной процедуры.
Я смотрю в зал. На один ряд ниже меня, перед судьей, сидит клерк с сутулыми плечами. На балконе для посетителей — Сюзанна, в компании студентов, которые пришли примерно час назад, и пожилых супругов, присутствующих здесь с самого начала, но, насколько мне известно, никак не связанных с нашим делом, — просто зеваки, любители театрализованных зрелищ, которые не могут позволить себе билет на спектакль в Вест-Энде. Даже Сюзанна, которая смотрит на меня с обычной симпатией, даже она время от времени бросает взгляд на часы. Никто не ждет ничего интересного.
— Я хочу вновь вернуться к вашей карьере, — говорит мисс Боннард. — Надеюсь на ваше понимание.
Все время, что я даю показания, она безукоризненно вежлива. Но я все равно ее боюсь — боюсь этого неестественного хладнокровия, собранности, исходящей от нее уверенности, что она знает что-то очень важное, что нам еще только предстоит узнать. Пожалуй, она моложе меня лет на двадцать, ей не больше тридцати пяти — не намного старше моих сына и дочери. Должно быть, ее звезда в адвокатуре взошла очень рано.
Один из присяжных, крайний справа, чернокожий мужчина средних лет в розовой рубашке, откровенно зевает. Я смотрю на судью: взгляд у него внимательный, но глаза полуприкрыты тяжелыми веками. Только мой собственный защитник Роберт выглядит встревоженным. Слегка нахмурившись и сдвинув густые светлые брови, он сосредоточенно наблюдает за мисс Боннард. Позже я буду гадать, не насторожила ли его кажущаяся небрежность ее тона.
— Не могли бы вы напомнить суду, — продолжает она, — когда вы впервые посетили заседание парламентского комитета? Как давно это было?
Мне не следовало облегченно вздыхать, но я ничего не могу с собой поделать — это легкий вопрос. Критический момент еще не настал.
— Четыре года назад, — уверенно отвечаю я.
Молодая женщина делает вид, будто ищет что-то в своих записях.
— Это был… комитет Палаты общин по…
— Нет, — возражаю я. — Вообще-то это был постоянный комитет Палаты лордов. — Я чувствую себя на своей территории. — Постоянных комитетов больше не существует, но в то время при Палате лордов их было четыре и каждый курировал определенную сферу деятельности. Я выступала перед постоянным комитетом по науке с сообщением о достижениях в области компьютерной расшифровки генома.
— Вы ведь работали в Бофортовском институте, не так ли? На полную ставку, прежде чем перешли на свободный график? — перебивает меня мисс Боннард.
— Э-э… Ну да, его полное название «Бофортовский институт исследования генома»… — Странный, неизвестно к чему относящийся вопрос на мгновение сбивает меня с толку. — Да-да, я проработала там восемь лет на полную ставку, потом перешла на сокращенный график, два присутственных дня в неделю, что-то вроде консультирования, и я…
