Вылезли Лукич и с ним ещё кто-то в туристическом комбинезоне и тёмном берете, похожем на пробковый колониальный шлем. Естественно, корреспондент, но только теперь, наверное, из самой «Правды». Могу поспорить, с утра пораньше обработанный угодником Трифоном, уж больно сиял тот важный белый человек из самой всевышней метрополии. За «волгой» командующего махновской атакующей россыпью подкатывали к тракторам и комбайнам мотоциклы с механизаторами – сплошь чубатыми и воинственными. Как там поётся в советской народной песне? «Нам хлеба не надо – работу давай!» Так вот, работа или как там тебя, держись теперь!
– Что, герой, готов? – С приличествующей случаю торжественностью пожимая Ивану руку и оглядываясь на пробковый шлем за спиной, спросил председатель. – Ничего не забыл?
– Кажись, нет, всё в порядке. Разве что вот закусь… – Не мог Иван с любимым председателем без подначки разговаривать.
– Я тебе закушу, гляди мне! – Вздрогнул Генералов, косясь на важного «правдиста» в пробковом шлеме, равнодушно поджидающего рекорд сразу и прямо тут, оприходовать побыстрее, не сходя с места. Да ещё погрозил пальцем. – И завтрак, и обед в поле подвезут.
– Косы вот ещё надо с собой прихватить запасные. Нашёл, Павел Григорьевич? – Все обернулись к подошедшему механику бригады.
– А чего их искать – здесь они, на складе.
– Так давай их сюда!
– Чего с ними таскаться по полям? Сказал, подвезу, когда надо будет, значит, подвезу. Не сомневайся, глаз с тебя не спустим. Минуты не простоишь, как заменим тебе, что хочешь. Даже самое дорогое.
– Гляди. Задержишь – мы с председателем на пару тебе голову свернём набок. Понял?! – Вот как, оказывается, без шуток, говорят с инженерами настоящие передовики производства. – Так и станешь ходить! Ладно, поехал я. Как в загонку войду – засекайте время.
Застучали, захрапели первыми, холодными, оборотами, взрычали потом на всякие-разные басы и баритоны двигатели соседних машин. Тучей взвились над полевым станом, круто пошли в почти безоблачное, поголубевшее небо две эскадрильи местных сизарей в воробьином исполнении. День и в самом деле выдавался отменный. Генералов похлопал Ивана по боевому плечу. Мустанг рекордсмена, задрав над землёй пустую, без привычного мотовила жатку, взревел мотором. Уборочный агрегат, слегка покачиваясь на ходу, в крутом вираже вывернул на полевую дорогу, а затем покатил напрямик через скошенный луг. Явно куда-то наособицу. Высунувшись из кабины, Иван издалека махнул мне рукой. Ветер принёс сакраментальное:
– Догоня-ай, пресса! – И канул, как в легенду. То есть, подальше.
Поле же, на которое один за другим в заранее подготовленные загонки входили остальные тракторы и комбайны с жатками, было рядом с бригадным станом. Всё выше всплывающее солнце наискось заливало его потоками света и, серое, подёрнутое предутренней дымкой, когда мы часом назад проезжали здесь, оно теперь буквально на глазах превратилось в золотой начищенный слиток.
«Правдист», сдвинув на ухо тот самый похожий на берет пробковый шлем, с любопытством выглядывал из окошка председателевой машины (свою-то этот жмот поберёг, оставил у правления), а потом трудолюбиво наклонялся, то ли над блокнотом, то ли диктофоном. Надиктовывал. Творил уже. Сразу видно – мастер есть мастер! Ещё ничего нигде нет, а у него допекается почти. Небось, и правки потом не потребуется! Как у Пушкина. С пылу-жару да на первую полосу к царю!
Ко мне подошёл Генералов, косясь на оставленного маршала прессы – тем уж точно не покомандуешь.
– Ивана шукать хочешь? – Наблюдательно подметил хозяин здешних полей, тяжело отдуваясь. – Он на соседний массив двинул. Здесь ему тесно будет, не развернуться. Один будет воевать на всё поле… Во-он он, смотри!
Всё-таки выделил – специально выделил председатель своему любимчику отдельный лакомый кусок. Его подвиг поэтому и должен был выйти, как задумывался.
Вот эта картина во всей реальной красе! Точнее, в действии. Справа от массива ячменного поля, около которого мы остановились, вверх по длинному пологому склону по-хозяйски уверенно двигался проворный механический мустанг. «Эх, всё вокруг колхозное, Всё вокруг моё!». Так и чудилось это всепокоряющее стальное ржанье.
– Сидай со мной. – Позвал Генералов. – Чего мы будем издаля на него любоваться? Хоть и не терпит Иван, чтобы кто-то глазел на его работу, это редкий мужчина позволит, пока она не сделана, но нас, надеюсь, всё же не прогонит – как никак руководство колхоза и пресса. Да ещё такая…
Он опять покосился за спину, то ли уважительно, то ли всё-таки с неприязнью – иное ж дело, свои ребята-борзописцы, с ними и раков полные трусы наловишь и чертей навтыкаешь за милую душу, без всяких последствий. А вот генералу с маршалом не сильно дружится, ясный пень! Впрочем, маршал от прессы, «правдист» благоразумно остался на бригадном стане. Основное этот корифей наверняка ухватил и наговорил в диктофон. Всё было ему, конечно, ясно-понятно и теперь только оставалось добрать какие-нибудь штрихи. Впрочем, можно и опытной машинистке в секретариате велеть это сделать. Нанести стандартные завершающие мазки. Оживотворяющие. А у меня в блокноте ещё и конь не валялся. Так что недостаток мастерства и должности восполняю ногами. Что поделаешь, так устроена жизнь!
Через несколько минут мы оказались у места подвига. Ваня рассекал его пополам прямым, будто по линейке отчерченным прокосом. Словно пирог к празднику резал.
– Во, глазомер! – Лукич восхищённо почмокал. – Силён, однако! Хоть и поругиваю иногда Ивана, но лучше его я механизатора ещё пока не встречал. Не работает, а песню поёт, артист, да и только! Глянь – натуральный пробор заделал! Почище столичного парикмахера!
– А помните, как вы его тогда, у комбайнов, шерстили?
– И что? – Снисходительно улыбнулся Генералов. – Я ж тебе и растолковываю, заслужил он тогда, вот я его и шерстил, родимого. А теперь на весь район подниму. И тоже – за дело. Я – такой. В почёте и славе будет у меня ходить. То дело наше, семейное, когда мы ругаемся, а на людях нам это ни к чему. Только тебе говорю, как своему, – и никому больше. Вот так-то вот! Запомнил? Хорошенько запомни! А тогда и поймёшь, что писать и как.
Такова она и есть на самом деле – родимая школа мастерства! Всё, конечно, до боли знакомо, а тем не менее как-то совсем по-новому прошибает! Душевно, с надрывом всего и вся. Как от пули со смещённым центром тяжести. На должности дежурной бабочки внутри.
Снизу по золотому склону прямо на нас ходко выплывал синий как бес Ванькин трактор. Даже пыль отскакивала от его пугающе свежей краски. Точно – дьявол. Где-то под ним и над самой землёй скользили его невидимые стальные косы. Попадись только мышка или суслик. За высокой стеной ячменя не было видно и самой жатки. И только сбоку от трактора крутым буруном вздымались и сразу же спадали, сваливались в круглый валок решительно скошенные жёлтые стебли. Эти вот попались.
– Видал, что делает, гад, а? – Восторженно толкал меня в бок Генералов, «правдиста», небось, не толкнул бы. – Пиши, Виктор, пиши, как оно и есть -вот он, настоящий герой настоящей жатвы. Вот какие у нас механизаторы есть! Да им не жалко и всю страну доверить! А что?! Вот это мысль! Ты чего не пишешь?! Запиши её! Только механизатор спасёт Россию! Записал? Наш, с юга! Попомнишь ещё мои слова! Он ещё возглавит страну!
Что ж, конечно, запишу на всякий случай. Мне не жалко, может и попомню. Для того в конце концов и прислан. Пусть себе спасает страну. От сусликов. Она, наверное, того и заслуживает – чтобы её спасал именно механизатор. Впрочем, про такие дела пусть тот, в пробковом шлеме, пишет. Это по его епархии. В ней кого угодно раскрутят.
Близко, совсем близко мустанг грядущего победителя, вступающего в своё ослепительное, суверенное бессмертие. Почти рядом вскипает выхлопной бурун из шелестящего, почти настоящего золота. Стебель к стеблю, колос к колосу лёг поперёк поля второй хлебный валок. Иван величественно махнул нам рукой, как римский триумфатор, что-то подобающее крикнул почти как «Аве, Генерал! Идущий на рекорд приветствует тебя!» и, круто развернув уборочный агрегат, снова вошёл, буквально вплавился в янтарную стену ячменя.