Нет худа без добра. А навоза – без передовика. Точнее так, был бы навоз – а передовик найдётся. И наоборот. Так что вполне может быть, что и этот сигнал из «Колоса» такая же дальнобойно красивая липа, Может статься, в райкоме отлично понимали это, но всё же решились придать самой широкой гласности пусть даже не совсем реальный ориентир. Почин-то дело святое, изначальное, и цель и роль его не только в конечном производственном результате, но и в высоком духовном подъёме, способном охватить тысячи других людей… Главное – взять Берлин. И он всё равно будет взят. Неважно, какой ценой. Тут главное – показать, как правильно закрывать грудью амбразуру. И потом каждый год гордиться количеством ударно легшим на неё.
К конторе колхоза я подъехал при свете фары. Генералова на месте не оказалось. Версия вредной Любки-секретаря, направлявшейся после изнурительного трудового дня домой, аж пошатывало сердешную от перенапряжения, – мол, выехал по бригадам. Во все времена суток про начальство везде один ответ, у нас по-другому не бывает. На ночь глядя выехал? Врёт, конечно. Где-нибудь у Трифона, своего исполнителя желаний, рыбу доедает в его сказочной пещере. В полудрёме. Или дома, у жены под боком – всё-таки поздно уже.
Тогда я решил выйти в свободный поиск Ивана Курилова. Первым делом куда? Ясно же. У диспетчера в конторе узнал адрес. Повезло. Он оказался дома.
– А-а! Корреспондент. Милости просим! – Нисколько не удивившись, чуть не с объятиями встретил он меня на крыльце, отпихивая ногой кобеля, молча пытавшегося вцепиться в мою штанину. – Проходь, проходь в хату. Полкан, в будку, подлец! Вот тут, гляди, не долбанись о сундук! – Это когда я уже долбанулся. – Понаставили старики своё приданое, шагу не ступишь без спотыкачки. Что, Генерал, небось, вызвал? Он это любит, славу-то!
– А то ты не любишь? – Растирал я занывшее колено.
– Эт тоже верно. – Почесал Ваня затылок. – Тут ты прав, ясен пень.
Вошли в большую и просторную, залитую ярким светом, комнату. В красном углу работал цветной телевизор, шёл футбольный репортаж – наши выясняли отношения с какой-то зарубежной командой.
– А вот новая атака советской сборной… К воротам гостей рвётся по краю Реваз Шенгелия. Обвёл Риля, второго защитника, пас в центр на Блохина. Ну-у! Это не по правилам, а судья не видит – Блохину-то бить не дают! О! Какой пас! Пяткой – Гаврилову! Удар-р-р! Штан-нга-а! Мяч откатился набежавшему Буряку… Гоооол. Какой удар! Какая сила! Какая кр-расота-а! Короче, наши вышли вперёд.
– Люблю Озерова. – Застенчиво признался Ваня. – Здорово комментирует, собака. Но завтра и мы выйдем вперёд. Увидишь! И чтоб так же написал про меня – Гооол! И я в красной маечке рву на себя штурвал, словно лётчик.
– За мной не заржавеет! Ты главное забей!
Посидели, поели, поговорили. Досмотрели до конца футбол. Дошло и до производственных секретов предстоящего подвига.
– В ней всё и дело, конечно, всё-таки в жатке. – Сознавался, смиренно допивая домашнее молочко завтрашний передовик социалистического производства. – У нас вот поговорили об опыте украинцев, всюду доложили, что поснимали с жаток мотовила, да на том и успокоились. А я действительно снял и теперь могу гнать на самых больших скоростях. И двойные косы для крепости поставил. Попробовал вот сегодня на обкосах – птицей летит моя жатка, аж дух захватывает! Да ладно, завтра сам увидишь. А пока давай постилать. Жинки моей нет, в райцентре у сестре гостит. У сестре, говорю. Завтра приедет.
Ночью на диване передовика социалистического соревнования мне снились всякие глупости, вроде Генералова за штурвалом жатки, при ближайшем рассмотрении оказавшегося сестрой Ваниной жены, которую я никогда не видел. Но в принципе, конечно, ни от чего никогда зарекаться не стоит. Может она тоже какой-нибудь подвиг нам заделает. И тогда я стану летописцем их семейного подряда на подвиги. Приснится же такая духоподъёмная красота!
Ещё до восхода солнца, наскоро позавтракав, мы выехали со двора. С облачного востока тянул прохладный, сырой ветер. Вот тебе и закатные приметы! Кто их только придумывал!
– Роса выпала, слышишь? – Перекрывая гул мотора, крикнул Иван. – Погодка-а!
Росы я не слышал и не видел. А вот что ветер сырой и холодный – это чувствовал, да ещё как. Всей кожей. Поэтому что «погодка-а» – это верно подмечено. То есть, пока что – ни к чёрту.
Выскочили на тракт, до блеска накатанный после недавнего дождя, и я поддал газку. Со свистом понеслись навстречу стоящие у дороги деревья, по сабельному размахивая ветками. Встречный ветер при очередном развороте за лесополосу плотным кулаком ударил в грудь, выхватил из-за пояса и раздул за спиной рубашку – точно парашют за тормозящим при посадке лайнером. Эх, красота! Если бы не такой холод!
Через несколько минут галопом влетели на полевой стан четвёртой бригады, подвернули к выстроившимся в ряд тракторам с навесными жатками.
– Стоп! – Скомандовал Иван. – Вот он, мой мустанг!
Я заглушил мотор и тут же от ближнего дома полевого стана кто-то крикнул хриплым со сна голосом:
– Иван! Ты, что ли?!
– Ни, дядь Миш, то тёть Груня к тебе на зорьку прикатила! – Засмеялся Иван. – Начальничка не было?
– Тута он, с вечера ещё. Будить, что ль?!
– Пусть отдохнёт! – Великодушно отсоветовал герой разгорающегося дня великого подвига. – Ещё намается, сердешный! Со мною-то.
Сбоку Иванушкин мустанг действительно чем-то напоминал норовистого скакуна – такой же поджарый и длинноногий. Впечатления не портила и навешенная спереди низкая жатка. Матовым синим светом поблёскивали капот, высокие подкрылки, чуть отклонённая назад кабина, в стёклах которой всё пуще пламенела утренняя зорька. Мотор, у которого Иван хлопотал, готовясь к подвигу, даже весь в свежей краске – ни пыли на нём, ни потёков горючки или смазки. Подготовились и впрямь, что надо. Даже избыточно, если иметь в виду краску на двигателе.
А вот и он – первый солнечный луч сквозь облака, запрудившие восход. Этот долгожданный товарищ всё-таки прорвался, упал косо на синие деревья и побежал к горизонту, вперёд, на запад. Вот он спрятался ненадолго в терновом буераке, потом бодро перескочил через ещё одну лесополосу, стеной вставшую на пути, и помчал себе дальше по спеющему полю – теплый, конечно, и светлый. В далёком селе – а слышно чётко – встрепенулась и грянула разноголосая увертюра начавшегося дня, в исполнении хора петухов без оркестра. И только после этого хлынула лавина солнечного огня. Она размыла тесные берега облаков и гигантским приливом света и тепла наконец захватила мир, только что казавшийся абсолютно необъятным и безнадёжно холодным.
– Новый, что ли, у тебя трактор? – Это я произнёс. Потому что требовалось что-то по-настоящему возвышенное сказать в эти волнующие минуты.
Да и не давала покоя свежая краска на двигателе. Зачем же нужно было красить его, в пыльную-то страду? Прямо как траву в армии перед приездом какого-нибудь генерала из штаба. Кого впечатляли? Под корреспондентов чистились-блистились?! Может и вправду для Генералова, но только своего? Или на самом деле настолько развитым оказалось внутреннее чувство красоты у наших механизаторов?! В таком случае, действительно поистине безбрежен и богат оказался внутренний мир советского человека! Оттого Запад так и злится на него. Ой, не напрасно он так делает! Чувствует, собака, как отстаёт.
– Да где там новый! Третий сезон ходит. А что – хорош? Считай, весь в хозяина. – Скромно заметил Курилов, слегка бронзовеющий в лучах встающего дня. – Мы с ним друг дружку не подводим… Ну-ка, поберегись! – Иван с богатырским уханьем дёрнул за шнур. Короткой пулемётной очередью простучал пускач и, словно проснувшись, глухо и невнятно, но потом всё чаще и ровней, по-танковому зарокотал дизель.
– Физкультпривет ранним пташкам! – Это рядом с трактором остановилась председательская «двадцатьчетвёрка».