Для Осаму собственные поступки уже ушли в память. Чем же тогда они отличались от воспоминаний Кёко, созданных его рассказом? Разве не обладали они равными правами в отношении некоего опыта? Иначе какой смысл несло выражение «Осаму это испытал»?

Заканчивая с десертом, Кёко рассматривала изнурённое лицо Осаму. Он не стал излагать все в подробностях, и она подумала: «Очень возможно, что так оно и было».

Они поделили между собой память о новом положении Осаму, это добавило близости их отношениям. Не хотелось расставаться, и после еды, опять под руку, они бродили по улицам с редкими прохожими. Люди, потратив изрядные деньги на предновогодние и новогодние празднества, в большинстве своём послушно закрылись по домам, что делало улицы ещё тоскливее. В открытых магазинах одежды и женских украшений, в магазине европейских товаров покупателей не было, в нишах сверкали серьги, булавки для галстука. К утру на стёклах и этих витрин осядет иней.

— Ты не актёр! Не можешь разве идти с лицом, более подобающим любовнику?! — бодро сказала Кёко.

— Я, по правде говоря, хочу приберечь такое лицо для сцены.

Осаму захотелось, чтобы Кёко подшучивала над тем, что он никак не получит роль. Однако воспитанная женщина не станет поднимать в разговоре тему, связанную с мужским самолюбием.

— Ну, тогда уж после моих восьмидесяти лет и мне покажешь такое лицо, — смиренно проговорила Кёко.

В просвете между зданиями сверкнула искра проходившего поезда.

«Скоро наступит старость, — размышлял Осаму. — И я превращусь в пожилого надоеду, который похваляется былой силой и внешностью».

Продавщица, по виду совсем школьница, навязывала всем букет, обёрнутый в мокрый холодный целлофан. Осаму остановился и купил. У девочки из дырки в шерстяной перчатке торчал большой палец, похожий цветом на красный маринованный имбирь.

— Это мне? — спросила Кёко.

— Нет, — отрезал Осаму.

И пальцами в перчатках от «Гермес», подаренных Марико, принялся тщательно, по одному отрывать увядающие бесцветные лепестки хризантемы, нарцисса, зимней розы и на ходу разбрасывать их по дороге. Кёко ему помогала.

— Мы ведём себя как пьяные, — заметила Кёко. Они буйно веселились, делились предчувствиями, куда это может их завести.

Но предчувствия не оправдались, а все лепестки были уже оборваны.

По неписаным правилам университета, в конце прошлого года Фукаи Сюнкити ушёл с поста капитана команды. Наступил новый год, впереди маячили выпускные экзамены, но ежедневные тренировки он не пропускал. И немного занимался. Сейчас, как оберег, принёс в пансион учебник по экономике. Но из двухсот двадцати шести пропущенных заданий, которые нужно было проштудировать, ещё оставалось девяносто нетронутых.

Приближалось время экзаменов, поэтому общежитие в Сугинами перешло на режим свободных тренировок. Спортсменов на них стало меньше.

По этому поводу студент младшего курса и новый капитан Цутида выразил Сюнкити, пока ещё капитану, свою признательность. Между тренировками Сюнкити фактически оставался главным. И только на разминке теперь вместо него подавал команды Цутида.

В последней декаде января держалась ясная тёплая погода. Сегодня тренера Кавамату попросили судить соревнования в Йокогаме, поэтому он отсутствовал. Привычно бесстрастные лица боксёров не изменились, но движения перед тренировкой, когда они надевали обувь и бинтовали руки, стали свободнее.

Сюнкити, натягивая на поношенные, выцветшие синие лосины трусы с вензелем университета, разглядывал младших товарищей. Единственная наголо стриженная голова принадлежала новичку: по правилам клуба он попросил старших сбрить ему волосы.

Парнишка почти не улыбался. Источник молодости, силы, скорости был заложен в это напоминающее свежий спил, решительно резкое юное лицо. Стоит коснуться его тела, как спавшие тёмным пучком нервы, словно раскрученная пружина, запускают стремительное движение. Сюнкити сам недавно был таким.

Сейчас он старший и вскоре уйдёт. Пока он был капитаном команды, университет блистал. В Лиге чемпионов завоевали первенство. И в чемпионате Восток — Запад одержали победу. Свидетельства этих побед висят в новых рамках у закопчённой притолоки в спортзале.

Сюнкити верил, что новые младшие наследуют ему, перевалят через надвигающиеся опять волны. Это напоминало грубоватое и несколько застенчивое напутствие в духе студентов, без особых эмоций и сентиментальности. Слегка небрежное приветствие блистающему «ореолу славы», заключённой в медали, кубки, грамоты в золотых рамках.

Довольный Сюнкити, как верёвки, подтянул два длинных жёлтых шнурка до уровня груди и привязал боксёрские бутсы к щиткам на ногах. В этот момент в окно он увидел двоих, входящих через калитку во внутренний двор.

Одним был Мацуката, спортсмен боксёрского клуба «Хатидай», старший товарищ Сюнкити по университету. В прошлом году он потерял титул чемпиона страны в полулёгком весе. Другой — Ханаока, президент компании по производству термосов, помешанный на боксе.

Сюнкити с первого взгляда понял, для чего они пришли. Две компании, где президенты увлекались боксом, завлекали его к себе. Одна — акционерная компания «Тоёсэй», производившая термосы. Хатидай Мицуги, председатель боксёрского клуба «Хатидай», был хорошо знаком с Ханаокой и не раз просил Мацукату уговорить Сюнкити перейти в профессиональный бокс. Другими словами, если Сюнкити станет профессионалом в клубе «Хатидай», его сразу примут на работу в компанию по производству термосов, причём на особом положении: ради тренировок и матчей он сможет пренебрегать службой. Профессиональный клуб, чтобы получить спортсмена, непременно подготовит соответствующие условия для его должности.

Однако Сюнкити поразило, что президент пришёл сам посмотреть тренировку. Этот невзрачный суетливый мужчина средних лет, похожий на лавочника, никогда не занимался боксом. Но в определённом возрасте отбросил стеснение и, чтобы заполучить истинно мужские достоинства, решил стать покровителем подающих надежду боксёров. Для сумоистов у него не хватало средств. По чьему-то совету он в начале прошлой весны посмотрел боксёрский матч и загорелся мечтой взять под крыло этих молодых диких зверей. Заодно успокоился, что денег на это уйдёт меньше, чем на сумо, и всем встречным повторял избитую фразу:

— Чтобы очаровать мужчину, нужно куда больше денег, чем на то, чтобы очаровать женщину.

Ханаока каждый раз, когда клуб «Хатидай» проводил соревнования, появлялся у ринга, но в боксе до сих пор почти ничего не понимал. Например, указывая на спортсмена, который был на грани нокаута и едва держался на ногах, мог сказать: «Исход боя зависит от него». Ханаока днём раньше приходил в зал посмотреть на тренировку боксёра, которому покровительствовал, и с надеждой ждал дня, когда сможет им распоряжаться. Его протеже, новичок в профессиональном боксе, пока не был известен. Но предполагалось, что однажды он станет чемпионом. Хатидай Мицуги хотел Сюнкити, поэтому сразу рекомендовал его этому простаку.

— Эй! — рассмеялся Мацуката, заглянув в окно.

Его плохо выбритое, открытое лицо выражало достоинство и симпатию «старшего товарища по спортивной части» — чувства, которые вне встреч с Сюнкити он, скорее всего, растерял в своей жизни профессионального спортсмена. Сюнкити это смутно понимал, но глубоко не вникал. Он вообще не изголодался по сладкой, как мёд, любви.

Ханаока, который уже несколько раз встречался с Сюнкити после того, как их познакомил Мацуката, развязно объявил:

— Пришёл, чтобы ты показал мне тренировку.

— Президент очень занят, но сказал, что обязательно хочет посмотреть, — добавил Мацуката. В его голосе проскальзывала свойственная боксёрам хрипотца.

Сюнкити торопливо затянул шнурки, вышел на улицу, поклонился Ханаоке. Ему можно было ничего и не говорить. По сути, хватило показать цвет и блеск тела, гибкость плеч, работу ног, силу удара по груше с песком. Его спокойное молчание произвело на Ханаоку хорошее впечатление.