И вся светится от счастья.

— Как вы меня нашли? — спросила она удивлённо.

— Старался. Все общины Красного Креста обошёл. Спрашивал: не значится ли у вас ученицей Аграфена Тимофеевна Михайлова? Та самая, что отважно пустилась в путешествие из-под Стародуба прямёхонько в Петербург?

Он говорил шутливо, подтрунивая над ней и над собой, преувеличивал трудности, связанные с её поисками. В глазах — весёлые искорки: гляди, мол, какой я герой. Потом уже серьёзным тоном сказал:

— Я ведь, Груня, искренне был уверен, что ты поступишь учиться, добьёшься своего. Спасибо тебе. Когда поверишь в человека и не обманешься — вроде дорогого подарка получил. Ты согласна со мной?

Груня смутилась и промолчала. Ей хотелось сказать о многом: как она благодарна ему, как ждала, разговаривала с ним в мыслях. Но произнесла совсем не то:

— Я скоро верну вам долг, не беспокойтесь.

— Вот тебе и на́! — укоризненно проговорил Добрый человек. — Разве я за тем пришёл? Мне хотелось повидаться с тобой, узнать, может, помощь тебе нужна.

— Спасибо, Михаил Николаевич, — растроганно проговорила она. — Мне так хорошо, так хорошо!

— Ну и славно. — И спросил: — У тебя есть свободное время?

— Нисколечко, — вздохнула она и пошутила: — Хоть бы взаймы где взять, да отдавать потом будет жалко. Нисколечко нет времени, — повторила она. — Надо назавтра заучить всё, что нынче объясняли. У меня уже много чего записано в тетради.

— Молодец, серьёзно относишься к учёбе, — похвалил её, как маленькую, Михаил Николаевич. — Корень учения горек, а плод его сладок. И дальше постигай свою науку с усердием. Но сегодня позволь себе поблажку. Я хочу показать тебе Петербург, и поговорим дорогой; расскажешь, как тебе живётся.

Груня растерялась:

— А уроки?

— Ничего с ними не случится. Позанимаешься подольше вечером, не поспишь, — решил за неё Михаил Николаевич. — Ступай, отнеси тетради домой, я тебя внизу подожду. Договорились?

— И то правда, — охотно согласилась Груня. — Успею — выучу, всё равно долго не засыпаю, на белые ночи гляжу, диву даюсь, отчего они такие.

Она поднялась в свою комнатушку и вернулась тотчас, будто боялась, вдруг это ей всё привиделось. Глянет, а Доброго человека вовсе и нет. Но глянула — не привиделось ей: стоит Добрый человек, ждёт её.

НА НЕВСКОМ ПРОСПЕКТЕ

День был необычный для Петербурга, на редкость солнечный, хотя и не жаркий. Как радостно было идти по Невскому проспекту, самой красивой улице города, не одной, а с Добрым человеком, идти и разговаривать с ним. Всё ему, оказывается, интересно знать о ней: и когда родилась, и где жила, про братьев Егора и Фёдора и про то, как она задумала идти учиться, чтобы её взяли на войну. Груне и самой удивительно, как ей легко говорить с ним. Слова сами находятся, и робость куда-то отступила. Видно, оттого, что он слушал вдумчиво, серьёзно и в то же время успевал подбодрить её улыбкой, неожиданной шуткой. Вокруг было много народу, но она видела только одного его на шумной улице.

Но вот Михаил Николаевич взял Груню за руку и сказал:

— А сейчас помолчим, будем переходить на ту сторону. Смотри в оба.

Не простое дело — перейти Невский проспект. Груня едва сдерживалась, чтоб не броситься бежать. Ей казалось, что все экипажи летят на неё, только чудом проносятся мимо. Наконец они благополучно переходят дорогу, оказываются на другой стороне Невского. И её уже больше не пугает топот лошадей, звон подков, крики кучеров. Она во все глаза смотрит вокруг, всё запоминает, удивляется про себя.

Груня уже успела за то короткое время, что живёт в Петербурге, кое-что подметить из жизни столичного города. Как и Матрёновка, он просыпался рано. Только в Матрёновке все поднимались с петухами и занимались одинаковой крестьянской работой, а здесь всяк знал свой час. Раньше всех проезжают куда-то ломовые извозчики по Калинкиному мосту — ей видно из окна. Потом лавочники открывают свои лавки, кухарки идут с корзинками за провизией. Подносчики воды вдвоём несут кадушку с водой. Идёт простой люд.

А к полудню начиналась другая жизнь. Улицы наполнял служебный народ: чиновники, офицеры, конторщики. Их Груня обычно не видит, в это время она занимается на курсах сестёр милосердия. Зато сейчас увидела, как живёт Невский проспект в Три часа дня.

По Невскому проспекту прогуливались богато одетые люди, одни — пешком, другие едут в роскошных каретах. Знакомые раскланиваются, но большинство идут важно, ни на кого не глядят.

Груня почувствовала себя здесь не на своём месте, будто без спросу вошла в чужой богатый дом.

— Выше голову! — сказал вдруг Михаил Николаевич. Всё-то он понимает. — Знаешь, куда мы сейчас с тобой пойдём? На Мойку. К дорогому для всех русских людей месту. Смотри и запоминай, что увидишь.

Они вышли на Мойку, и Михаил Николаевич сказал:

— Вот здесь, Груня, не так уж и давно, лет сорок тому назад, проходил великий человек, Александр Сергеевич Пушкин. Ты слыхала когда-нибудь о нём?

Груня даже обиделась.

— Разве есть люди, кто бы его не знал? Я даже его стихотворение помню наизусть.

— Ты ещё всего Пушкина прочитаешь, — сказал Михаил Николаевич. — И не только его. А теперь посмотри — вот дом, где он жил последние годы. Здесь он и умер, смертельно раненный на дуэли. В то время нашему гениальному поэту шёл тридцать седьмой год. Как это мало! Я сюда часто прихожу. Будто близкого человека идёшь проведать. Да так оно и есть! Пушкин всем нам очень близок. Без него нашу жизнь невозможно себе представить.

— Я запомню этот дом, — пообещала Груня, сдерживая волнение. — И другим буду про него рассказывать.

— Этого мне и хотелось, — сказал Михаил Николаевич.

От дома на Мойке, где когда-то жил Пушкин, они направились к Сенатской площади, посмотреть памятник Петру Великому. Об этом прославленном царе Груня слыхала ещё в Матрёновке и своей крепкой памятью запомнила имя основателя Петербурга.

Сначала они подошли к Исаакиевскому собору, царившему над Невой. В солнечный день он был особенно прекрасен со своим величественным куполом, сияющим на солнце.

И вот знаменитый памятник. Конь взлетел над гранитной скалой, на коне Пётр Великий в тоге — римской одежде, в руке фельдмаршальский жезл. Конь топчет копытом змею.

С восторгом и некоторым страхом глядела Груня на памятник Петру Первому. Какая сила в нём могучая! За ней наблюдал Михаил Николаевич, его обрадовало, с каким интересом смотрит она на памятник.

— Послушай, Груня, — сказал он и стал читать стихи:

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн,

И вдаль глядел. Пред ним широко

Река неслася…

Знаешь, кто это написал? Пушкин, — пояснил он.

— Всё тут правда! — воскликнула Груня. — Вон какой задумчивый и грозный стоит царь, Нева перед ним, а он на город рукой показывает.

И, оглядев снова памятник со всех сторон, заметила:

— Хороший здесь мастер работал, навеки поставлено. И красиво.

Михаил Николаевич быстро взглянул на неё и неожиданно подумал: «А ведь Груня не так уж давно в крепостных числилась, до трёхлетнего возраста. Её могли продать или подарить кому вздумается. Не отменили бы крепостного права, она бы так и значилась чем-то вроде живой вещи у своего хозяина. Вздор какой-то». И заботливо спросил:

— Не устала?

— Нет, нет, — поспешно ответила Груня. Ей не хотелось расставаться с ним так скоро.

— Тогда давай заглянем в книжную лавку, — предложил он, — это совсем рядом.

— Заглянем! — обрадовалась Груня.

Они зашли в лавку, и Михаил Николаевич отобрал несколько книг, полистал и протянул небольшой томик ей.

— Возьми на память о нашей прогулке по Петербургу, — сказал он.

Груня взяла книгу.

— «Пушкин», — прочитала она.