Мой скользкий друг Гирзельд оказался прав. Я стал похож на брошенную лохматую гончую, да и порой чувствовал себя примерно так же, как несчастная, преданная хозяевами псина.

Изгнанник из кеоманского клана не может стричься до тех пор, пока не заслужит всеобщее прощение и не будет принят обратно. Я понимал, что никогда не смогу вернуться и заново получить благословение старейшины. Оно мне было дано сразу после рождения и отозвано решающим словом главы Клана Стратокрылов на церемонии отречения.

Стоя под освежающе холодными струями воды, я вспоминал последний свой вечер на родной планете Кеоман. Темно-лиловое небо, усеянное белыми крупинками звезд. Узкий желтый краешек одного из трех спутников планеты. Взлетная полоса, будто прорезающая серебристый луг и уходящая за горизонт.

Сын старейшины, нацепивший на себя поверх летного комбинезона обрядовую набедренную повязку, сплетенную из тонкого серого тростника, схватил меня за волосы и выволок на середину посадочной площадки. Почти пустой, если не считать пары небольших кораблей галактического патруля. Старейшина уговорил прибывших за мной патрульных разрешить провести церемонию изгнания. Инопланетные гости с любопытством наблюдали за необычным для них обрядом. Они еще в момент задержания надели на меня ошейник-контроллер и фиксаторы, после чего публично зачитали обвинение с переводом на наш язык.

У меня не было шанса сбежать, живым бы мне точно не дали уйти. Свои хотели прикончить на месте, не доверив казнь чужакам. Но поскольку я обвинялся в убийстве разумного существа инопланетной расы, то должен был предстать перед общегалактическим судом. Местные законы надо мной больше не имели власти.

Меня поставили на колени, раздели до нижних коротких штанов. Заставили склонить голову перед старейшиной и облили ледяной водой из ритуального деревянного ведра. А потом взрослые и дети нашего клана по очереди подходили, чтобы в знак презрения повернуться ко мне задом и хлестнуть с размаху по моей спине хвостом. Да, это больно. Хвосты у нас мягкие и пушистые только на самом кончике, где кисточка. Вся их остальная часть жесткая и упругая, не хуже тростникового хлыста оставляет глубокие раны.

Отец все это видел. Его любящее родительское сердце не вынесло такого позора для единственного наследника. Рейес Элирос Амас скончался еще до того, как меня запихнули в клетку на борту патрульного корабля. Я не видел его в тот трагический момент. Мне не позволяли повернуть голову, следили за тем, чтобы я смотрел не дальше своих коленей. Только слышал его последний: тяжелый и натужный вздох, а потом негромкий шлепок на мягкий ковер серебристой луговой травы.

Наверное, если бы моя мать не погибла несколькими годами раньше в сражении с шимарадами, и она бы могла упасть рядом с отцом и больше никогда не подняться на ноги.

Для кеоманского воина нет ничего постыднее, чем изгнание из родного клана. В одно мгновение я стал чужим для своего мира. Больше для меня в нем не было места. Для сородичей я умер. Даже хуже… Павших героев почитают и многие годы спустя после их смерти. А обо мне всем полагалось забыть. Старейшина в прощальной речи отверг сам факт моего рождения под небом великого Кеомана.

Хуже всего, что контроллер меня лишил дара речи. Не будь на мне ошейника, который сдавливал горло при попытке произнести хоть слово или сформировать телепатический сигнал для передачи соплеменникам, я бы орал во всю глотку о невиновности. Но получилось, что даже перед отцом я не смог оправдаться. Мой несчастный родитель отошел к духам предков с мыслями о том, что его сын стал убийцей мирного инопланетянина и закончит свои дни в галактической тюрьме.

А ведь до ареста я и не знал о существовании во вселенной Вермиллиана Данкорда. Ни имени такого не слышал, ни хотя бы одним из разных по структуре глаз не видел этого алверийского старика, пока его портретом в траурной рамке меня не ткнул в нос старший офицер патрульной команды. Думал, он мне сломает носовой хрящ, впечатав туда ударопрочный коммуникатор, с экрана которого улыбался глава межпланетной корпорации. О ней я тоже не знал, и название “Данкорд” мне ровным счетом ничего не говорило. Я не владел алверийским языком, мои лингвистические познания ограничивались родным кеоманским и общегалактическим.

В тот момент мне казалось, что произошла дурацкая ошибка и еще не все потеряно. Я надеялся, стражи порядка во всем разберутся и поймут, что я невиновен. Позже стало ясно – это не глупое недоразумение, я стал жертвой хитроумной и до мелочей продуманной подставы. Не нужно мне было соглашаться на предложение отца и летать на Дашиойн. Все в галактике знают, что так называемая торговая планета – самая настоящая помойка, заселенная отбросами вселенной. Но я пошел на риск ради любви…

Тогда, стоя на коленях посреди посадочной площадки, окруженной залитым желтоватым светом лугом, и теперь, выпрямившись в полный рост под льющимися с потолка прохладными струями воды, я снова и снова прогонял в памяти самые яркие эпизоды своей не очень долгой жизни. Начиная с раннего детства, когда я любил бегать босиком по серебристой траве, гоняясь за шустрыми шестикрылыми стрекозами, маневренными, как истребители нового поколения.

Мерайс

Мой родной клан, названный в честь могучей и смертоносной хищной птицы, издавна славился искусными пилотами.

Я вырос в семье военных и пошел по стопам родителей, поступив в летную академию. Окончил ее с отличием, получил допуск к испытательным полетам, и легко мог провести всю жизнь на базе, обкатывая новые образцы легких боевых кораблей. Помню, как шутил с друзьями, что некуда применить указанный по результатам тестирования в моей профессиональной характеристике “Дух авантюризма, подкрепленный трезвым расчетом и крепкой психикой”.

Наверное, древние вожди нашего народа были правы, когда говорили, что не стоит искушать судьбу и дразнить всемогущих богов. Моему неуемному азарту вскоре нашлось достойное применение. Наши извечные недруги шимарады, живущие всего-то за пару сотен световых лет от Кеомана, в очередной раз решили нас испытать на прочность. И снова наши бесстрашные воины показали креветкам-переросткам, что такое традиционный кеоманский суп из ракообразных. Устроили им настоящее пекло.

Война продлилась меньше года, но принесла немало бед. Я потерял мать и двух лучших друзей, с которыми вместе учился в академии. Сам дважды выживал при крушении подбитого истребителя и один раз был очень серьезно ранен при столкновении с противником в решающем и побеносносном для нас сражении, после которого уцелевшие креветки убрались к себе в аквариум, поджав подпаленные хвосты.

Старейшина клана посмеивался, мол, младший Амас из отмеренных богами девяти жизней потратил уже три, а военные врачи твердили, что меня спасла вовремя оказанная медицинская помощь и верная команда друзей-пилотов. Но ни один талантливый медик был не в силах сотворить чудо, и к двадцати пяти годам я стал обладателем механической правой руки, протезов костей левой ноги на основе сверхпрочного пластика, стальной части черепа с кибернетическим глазом и пары искусственных внутренних органов. Хвост мне предлагали ампутировать без искусственной замены, как не самую жизненно важную деталь организма, но я наотрез отказался с ним расстаться, уговорил сделать пару металлических позвонков для сохранения его подвижности.

Помимо такого прекрасного букета биоинженерных вмешательств, после обширной травмы головы функционирование мозга не могло осуществляться без работы нескольких чипов и имплантатов, вживленных в меня в качестве экспериментального тестирования. Тогда я не представлял, какую опасность могут в себе таить все эти встроенные программы и механизмы, в один точно не самый приятный и счастливый день ставшие частью моего тела.

Из реабилитационного центра, где я провел несколько дней после операции, выходил с надеждой на то, что смогу вернуться к полетам. В мирное время продолжу испытывать новые истребители, а еще наконец-то соберусь с духом и сделаю предложение внучке старейшины.