Старая извращенка купила кукол сразу, как издох её огромный лохматый пёс. Пен-чан проработала у неё после этого всего два месяца и подала документы на биржу. С её дипломом прислугу брали охотно. Но вдруг позвонила Сурипхон, с которой она училась в колледже, да ещё и была родом из соседней деревни, и сказала, что у её хозяина есть русский партнёр по бизнесу, и ему надо тайскую женщину с собой забрать. Пен-чан сразу почувствовала, что поедет с ним. Во-первых, хозяин Сурипхон слыл уважаемым бизнесменом, судовладельцем, и вряд ли у него в партнёрах был непорядочный человек или голодранец, а во-вторых, у неё было две подруги, которые уехали в Россию, и обе довольны.
Очень скоро, как приехала в Москву, Пен-чан поняла, что не прогадала. Платил шеф щедро, а жильё дал такое, о котором и мечтать не могла. Пен-чан работала уборщицей не только в кабинете шефа, она ещё и убирала огромный Подмосковный особняк, в котором жила Виктория, и который считался его официальным домом. Красивый дом и такой тёплый, что никакая русская зима в нём не страшна, хоть и стеклянный наполовину. Внешне Виктория, конечно, уступала искусственной красавице, но она же живая, а не резиновая. Пен-чан она нравилась — вежливая, спокойная, аккуратная, задумчивая и всегда почти грустная. Единственное, что Пен-чан не нравилось — хозяйка любила выпить, ну, да ладно, она же тихая. Так хотелось с ней поговорить, но перед тем, как её нанять, хозяин предупредил, чтобы она ни с кем не общалась, а лучше, если даже никто не знал бы, что она знает английский, не говоря уже о русском, который Пен-чан кинулась учить. Но Виктория видела, что новая домработница не дура и, приехав из Гон-Конга, не могла не знать английский. Видела и молчала. Это показалось Пен-чан очень странным. Правда, иногда Виктория давала ей задания на английском языке или просила что-нибудь помыть в студии, быстро погладить, надеясь на то, что та всё поймёт и сделает. Это была их маленькая тайна.
Спали хозяева в разных комнатах, и секса у них, скорее всего, не было. Уж она то, всю свою сознательную жизнь проработавшую в прислугах, знает, на что похожа кровать, когда там занимались сексом. А тут хозяин мог и вовсе не приезжать ночевать, и никаких скандалов или разбирательств не существовало. Рядом с кроватью хозяйки стояли фото детей, мальчика и девочки примерно одного возраста. Но это могли быть племянники, конечно, а не их дети. У хозяина никаких фото детей никогда не стояло. Да и вещей детских в доме совсем не было, разве что попадалось несколько детских книг с картинками, когда она вытирала пыль.
Виктория любила рисовать. Слева от главного входа находилась целая студия с мольбертами, полками для красок, подбитыми холстами, кисточками и всем остальным — настоящее королевство для художника. К ней и учитель приезжал, симпатичный пожилой мужчина. Они много разговаривали, пили чай, обедали. Пен-чан тоже любила рисовать, когда была маленькой, и всегда мечтала, что в старости займётся именно рисованием в домике на берегу. Накопит денег и не будет больше работать.
Время от времени шеф делал приёмы в большом доме, звал гостей, артистов. Чаще всего это были небольшие концерты классической музыки. В зале стоял огромный белый рояль, на котором и Виктория могла играть, но она редко садилась за инструмент и играла всего три-четыре пьесы, всегда одно и то же.
Виктория обладала тонким вкусом, в этом Пен-чан разбиралась. Она видела всю её одежду, бельё, все домашние подробности. А какая у них была посуда! Вот удовольствие. Внешне хозяин с хозяйкой очень друг другу подходили, но только внешне. Пен-чан почти никогда не видела, чтобы они просто спокойно разговаривали, как положено нормальным супругам. Жили же в одном доме, странные эти русские. Что за отношения? Всякое бывает, даже если у них формальный брак, почему они не разговаривали, трудно понять.
Тайка исправно, почти поминутно, докладывала обстановку шефу, стоило только попросить. Работа есть работа. Всё надо было замечать, слушать, запоминать и отслеживать. А уж чистоту и порядок она наводила самые настоящие, не придерёшься, как учили в колледже в городе Изумрудного Будды, то есть в Бангкоке.
26
Шоколадный торт
Орлов, войдя в тайную комнату, окончательно допил содержимое бутылки, которую держал в руке, и медленно посмотрел на стеклянный журнальный столик. На столике стоял свежий букет мелких белых роз, и ему это показалось таким милым и волнующим, что он тут же начал раздеваться: скинул пиджак, расстегнул и бросил на пол рубашку, потом галстук, потом брюки и всё остальное. Трусы полетели последней нотой.
— Марго, что ты думаешь о сексе? — опьяневшим голосом спросил Орлов.
— Секс — это прекрасно. Это полезно и волнующе, — ответила Кукла-Марго.
— Особенно для тебя, — хихикнул Орлов.
— Открывай свой накрашенный ротик и делай всё, что умеешь, — проговорил заплетающимся языком Орлов.
— Гена, ты хочешь оральный секс? — уточнила Кукла.
— Я всё хочу и сразу, моя королева! Снимай с себя тряпки, распускай волосы! Давай я тебе помогу, — он быстро стянул с неё трусики и притянул к себе. — О! Ты уже тёпленькая! Когда ты успела нагреться так быстро!
— Я ждала тебя и включила обогрев двадцать минут назад, — сказала кукла, как старательная ученица.
— Умница! Теперь повторяй: «Мы наконец встретились, дорогой!»
— Мы наконец встретились, дорогой! — повторила Кукла.
— Я ждала тебя целую вечность!
— Я ждала тебя целую вечность!
— Я пойду за тобой на край света!
— Я пойду за тобой на край света!
Орлов говорил и смотрел ей в глаза. В её стеклянные кукольные глаза, ничего толком не понимающие. Но он всё равно смотрел.
— Меня никто не сможет остановить. Наше время пришло!
— Меня никто не сможет остановить. Наше время пришло!
Орлов положил Куклу-Марго на кровать и лёг сверху. Она сама раздвинула ноги, и он вошёл в искусственную плоть, представляя себе что-то своё, то, что жило в его голове, возможно, даже не связанное с настоящим.
Ночевать к Виктории в дом Орлов не поехал. Проспал в комнате до семи утра, отключил куклу, выпил воды, постоял в душе минут двадцать, одел свежую одежду, что всегда была наготове в шкафу, потом спустился вниз завтракать.
Рядом с офисом открыли много закусочных и ресторанчиков на любой вкус и кошелёк. Он любил на завтрак яйца всмятку, немного сёмги или трески, зелёный салат и жидкий чёрный кофе без сахара. Обычно по утрам он заходил в кафе «Каренин». Там было немного пафосно — скатерти, серебряные приборы, свежие цветы на столиках и жадные до чаевых официанты, зато кормили отменно. За завтраком опять стал думать о Горбунове и о предложении, которое собирался ему сделать.
Ещё у него была мысль прижать последнего серьёзного в стране конкурента по логистике, но там картина уже прояснилась, они шли на продажу без особого сопротивления. Они давно поняли, что Орлов их сожрёт с потрохами и, прежде всего, задавит скоростью услуг и качеством складов. Да и то, какими он пользовался технологиями утаить становилось всё труднее, его персонал язык за зубами особо не держал, договоров по неразглашению тоже не подписывали, кроме Севостьянова и его команды, так что всё когда-нибудь становится явным.
После покупки он, конечно, прикроется подставными фирмами, и какое-то время никто ничего не поймёт. У конкурентов имелся отличный флот из четырёх крупных и современных грузовых кораблей, бороздивших моря и океаны. Это очень радовало. Со сделкой стало всё понятно, и Орлову уже не хотелось тратить энергию на решённый вопрос. Он опять вернулся к Горбунову. Мозговитый пацан, додумался до очень правильных вещей и опередил время. Но это часто бывает и ошибкой — слишком вырваться вперёд, так как инвесторы вечно сомневаются, побаиваются, мало ли. Парню нужны бабки, как пить дать. И я их ему дам, сколько захочет.
Орлов достал из кармана мобильный телефон и послал сообщение Пен-чан на английском, чтобы та пришла в офис и убралась до двух часов дня. Пен-чан тут же отправила отчёт за вчерашний день. Виктория весь день пила вино с художником, а после того, как он уехал, напилась до почти бессознательного состояния. Кидалась кисточками, тюбиками с краской и прочее. Ей пришлось остаться и уложить Викторию в постель. Студию надо ремонтировать, писала Пен-чан. Вызывать ли ремонтную бригаду? «Да, немедленно!» — ответил Орлов.
