Кого я пыталась обмануть? Я буду помнить эту дорогу до самой смерти.
Еще несколько поворотов, и я добралась до дома Лидии. В октябре он выглядел слегка запущенным. Теперь же, в январе, создавалось четкое ощущение, что еще чуть-чуть, и он развалится. На двери в гараж виднелись вмятины, как будто в нее кто-то врезался. В крыльце не хватало одной ступеньки. Перед входной дверью высилась гора мусора, над которой роились мухи.
Я помнила, что звонок не работает, поэтому тихонько постучала. Я досчитала до пятидесяти и уже собиралась уходить, когда дверь приоткрылась на несколько сантиметров. В щели показалось осунувшееся лицо с темными кругами под глазами.
— Миссис Смолл? — спросила я.
Она посмотрела на меня стеклянным взглядом, как будто совершенно меня не слышала.
— Я подруга… была подругой Лидии, — проговорила я.
Миссис Смолл открыла дверь и отошла в сторону, чтобы я могла пройти. На ней была длинная ночнушка, порванная внизу. Наверх она накинула халат по колено длиной. Пояс не был завязан, и его концы волочились по полу.
В доме стоял мрак — все жалюзи были опущены. В воздухе висел тяжелый запах сигарет, пива и испорченной еды.
Я прерывисто вздохнула и заставила себя заговорить:
— Примите мои соболезнования.
Это привлекло ее внимание — вроде бы. Но у нее все равно никак не получалось сфокусировать на мне взгляд.
Я хотела попросить вас… — Хоть я продумала эту историю и прорепетировала ее раз десять, я с трудом выговаривала слова. — Лидия кое-что у меня одолжила, и я хотела бы это забрать… Чтобы эта вещь напоминала мне о ней.
Как по мне, эти слова прозвучали странно и фальшиво, но мама Лидии указала рукой на лестницу.
— Спасибо, — сказала я и стала подниматься наверх, оставив ее в коридоре.
На втором этаже я увидела три двери. Все они были закрыты. Я зашла в ту, на которой висел плакат группы «Дэд Кэннэдиз».
Спальня Лидии выглядела гораздо чище, чем весь остальной дом. Ее шкаф был распахнут, так что я увидела шеренгу туфель и ровные ряды юбок, рубашек и платьев. Никаких рваных джинсов и растянутых черных футболок, которые она носила в девятом классе — в тот короткий период, когда мы дружили. Конечно, она все их выкинула. Солнечной девочке они были абсолютно не нужны.
Ее украшения были разложены в специальной коробочке, стоявшей на комоде. На крючке в стене висели три сумочки — черная, коричневая и красная.
На кровати валялись две вешалки, и я поняла, что на них раньше висели вещи, в которых похоронили Лидию — серая шелковая юбка и черный шерстяной свитер.
На секунду я закрыла глаза.
Как бы ужасно ни поступала Лидия в последние дни своей жизни (для справки: поступала она кошмарно), я не могла забыть слова, сказанные Картером на похоронах: «Она была просто несчастной девочкой».
Только вот теперь она не была «просто несчастной», раз начала пытаться убивать людей.
Я начала обыскивать комнату, хотя мне было трудно даже предположить, что могло стать ее силовым центром. Я не представляла, с чего начинать. Что мне было делать — уничтожить все вещи в ее комнате?
Я была на грани полнейшего отчаяния, когда позади меня открылась дверь и в комнату вошла миссис Смолл. Она недоуменно озиралась по сторонам, как будто ее только что высадили из машины в незнакомом месте и она искала, кого бы спросить, куда идти.
Раньше у нее был свой салон красоты. Один из тех, где есть специальный служащий, который припаркует вашу машину, и где вам нальют шампанское, пока стилист будет укладывать ваши волосы. Но в прошлом году, когда люди перестали платить по двести долларов за стрижку, салон пришлось закрыть. Теперь миссис Смолл выглядела потускневшей копией себя. Похоже, она не причесывалась уже неделю. Седина разливалась по ее макушке, как река, вышедшая из берегов.
— Что ты ищешь? — спросила она.
— Эээ… рубашку, — ответила я. — Но я ее нигде не вижу, так что лучше я…
— Перед смертью она избавилась от многих вещей. — Голос миссис Смолл подрагивал. — Она могла кому-нибудь ее отдать или… Конечно, выбрасывать твою вещь она бы не стала…
— Нет-нет, все хорошо, — поспешно заговорила я. — Теперь я припоминаю, что вроде бы разрешила ей одолжить эту рубашку другой девочке. Все в порядке. Мне уже пора идти.
У меня было такое ощущение, что мои легкие сжались, и, сколько бы я ни вдыхала, наполнить их воздухом не получалось.
Я была решительно настроена разобраться с призраком Лидии, но это оказалось для меня как-то чересчур — вот так ворваться в место, наполненное грустью, которая являлась прямым следствием моих собственных поступков. Весь план был большой стратегической ошибкой. Я оказалась в стане врага, не имея при себе ни единого патрона. Пришло время отступать.
Но миссис Смолл присела на краешек матраса и подняла на меня взгляд.
— Ты одна из девочек, которые состояли в ее клубе?
Я не знала, что делать: сказать правду или начать отнекиваться. В итоге я сдалась и кивнула.
— Я была рада, что она нашла так много хороших друзей. — Миссис Смолл взялась за краешек халата и начала перебирать его пальцами. — Я беспокоилась за нее. А потом она начала общаться со всеми этими девочками — с вами — и стала такой… красивой. Она казалась счастливой. Так что я ни во что не вмешивалась. Но сейчас я думаю: возможно, стоило… Не знаю.
У меня появилось ощущение, что я задыхаюсь. Я уже хотела извиниться и уйти, но теперь, когда миссис Смолл заговорила, слова текли из нее рекой.
— Врачи сказали, что догадаться было невозможно. Развитие аневризмы нельзя заметить. Но ведь мать должна понять, если с ее ребенком что-то не так? — Она потянулась за одной из вешалок и, схватив ее, сильно ударила себя по ноге. — Я относилась к ней невнимательно. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз говорила ей, что я ее люблю. Если бы можно было вернуться в прошлое хотя бы на одну минутку…
Значит, она не винила меня…
Она винила себя.
У меня в глазах стояли слезы.
— Мне правда пора идти.
— Они не забыли ее, правда? — спросила миссис Смолл. — Другие девочки? Они вспоминают о ней?
— Я вспоминаю. — Наконец-то я могла сказать правду. — Я постоянно о ней думаю.
Если честно, я не знала, думают ли о Лидии Солнечные девочки. Разумеется, в повседневных разговорах ее имя не упоминалось. А вдруг только я о ней и вспоминала? И если да, что могло быть печальнее этого?
— Я хочу верить, что люди ее не забывают. — Миссис Смолл не отводила от меня широко распахнутых глаз. В них читались усталость и мольба.
— Я уверена, что они готовят что-то, чтобы почтить ее память, — проговорила я. — Страничку в школьном альбоме, что-нибудь такое.
В ее глазах зажегся крохотный огонек надежды.
— Да, возможно… это так много значило бы для нее.
Да, — с трудом выдавила я. Лидии всегда было плевать на школьные альбомы. — Я в этом уверена.
— Ты не могла бы… — Было видно, что ей страшно говорить, но она собралась и продолжила: — Ты не могла бы узнать, собираются ли они это сделать? Не могла бы сказать, как это важно?
Что? Я должна была пойти в кабинет, где занимались составлением школьных альбомов, и официально запросить страничку в память о человеке, который пытался разрушить всю мою жизнь?
Ни за что.
Но тут я посмотрела на миссис Смолл. В первый раз за все время, что я провела в доме Лидии, она стала напоминать живого человека. Я ничего не могла с собой поделать.
— Да, хорошо.
— Я бы предложила заплатить за что-нибудь, но у нас сейчас туговато с деньгами.
— Ничего не нужно, — сказала я. — Не беспокойтесь. Я уверена, что это бесплатно.
— Спасибо, — проговорила она, вставая и направляясь к комоду. — Я так рада, что она завела таких хороших друзей… хоть и в самом конце.
Она повернулась ко мне, легонько поглаживая пальцами какой-то крохотный предмет. Заметив, что я смотрю на него, она протянула мне руку и уронила в мою ладонь что-то маленькое и прохладное. Это оказалась тонкая золотая цепочка, на которой висел амулетик: черная стеклянная птичка с красной головкой.
