Я не стала ничего спрашивать, в надежде, что можно будет что-нибудь разнюхать, не привлекая к себе ненужного внимания.

Никто не спросил, как дела у Эмили, хотя девочки знали, что ей пришлось уйти с уроков. Все делали вид, что все идет как обычно. Хотя каждая из нас понимала, что это не так.

Несмотря на все странности, Адриенна произносила приветственное слово с небывалым энтузиазмом.

— Девочки, у меня прекрасные новости! — воскликнула она. — Сегодня к нам в клуб вступает двадцать вторая участница… и это значит, что… мы можем устроить выпускной!

Открылась дверь, и Пейдж пригласила в комнату новую участницу, демонстрируя ее мне, как домохозяйка прошлого века демонстрировала бы индейку, приготовленную на День благодарения.

Зоуи.

Она выглядела так наивно, так горела нетерпением. Я удивилась, как я могла всерьез опасаться конкуренции с ее стороны. Все в ней кричало: люби меня, люби меня, люби меня!

— Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать перед тем, как мы закончим? — спросила Адриенна.

— Эм… — проговорила Моника, подняв руку. — А где Таши?

Адриенна и Лидия озабоченно переглянулись, и я затаила дыхание.

— В общем, — начала Лидия, — дело вот в чем. Таши решила, что наш клуб ей не подходит.

Казалось, что все в комнате набрали воздух в легкие и перестали дышать.

— Поэтому… она вышла из него.

Тишина взорвалась недовольными шепотками. Я четко услышала, как Кендра сказала: «Но ведь Аральт дает нам силу!»

Послушайте, — продолжила Лидия. — В этом нет ничего страшного! Жалко, конечно, но это ее выбор. Это не повлияет на наш выпускной. И мы все желаем ей самого лучшего… Правда же?

— Да-а-а, — неохотно протянул хор голосов.

— Ну все, ребята, — проговорила Адриенна. Даже ее вечно радостное настроение сменилось унынием. — Светите, солнышки.

После собрания я пошла домой и стала готовиться к последнему конкурсному интервью. Моя рука никак не проходила, поэтому я положила на ожог кусочек алоэ, чтобы немного помочь Аральту. Когда мама спросила, что случилось, я сказала ей, что обожгла руку, пока укладывала волосы.

— Ох уж это тщеславие, — проговорила она. От него могут быть неприятности.

Да-да, конечно.

Когда я зашла в комнату, все члены жюри встали.

Я передала конверт, в котором лежали четыре новые фотографии — кадр со мной, кадр с Меган и два снимка с матча. На первом Пеппер Лэрд была запечатлена в прыжке. Яркие цвета ее формы контрастировали с темным небом на фоне. Приглядевшись, зритель мог разглядеть травинки, отлетавшие от ее кроссовок, капельку пота на коленке… На втором снимке был Картер. Высокий, с золотистыми волосами, он одновременно напоминал кинозвезду и проповедника. Свет от прожектора над его головой был похож на нимб.

Члены жюри начали вполголоса обмениваться мнениями.

— Очень хорошо, — сказал мужчина в бабочке. — Вы каждый раз впечатляете меня своими работами.

— Спасибо, — ответила я.

— В этих фотографиях видна… зрелость, — проговорила одна из женщин, миссис Лью. — Необычный выбор для подростка.

— Единственное… — второй мужчина нахмурил лоб, поднимая фотографию Картера повыше. — На этом снимке меня беспокоят глаза. Они как будто бы… пустые.

Я оперлась на спинку стула.

Фаррин подняла снимок Пеппер.

— Ты могла бы заниматься спортивной фотографией. Чем больше я смотрю на этот снимок, тем сильнее он мне нравится.

— Ti» i не хочешь попробовать снимать на цифровой фотоаппарат? — спросила миссис Лью.

Хоть я уже не поклонялась Аральту так, как раньше, внутри меня все еще жило доверие к нему. Так что я ждала, пока он подскажет мне верный ответ.

Но ничего не было. Я чувствовала себя, как циркач, который, стоя на трапеции, видит, что под ним забыли расстелить страховочную сетку. Тут в моей голове появились слова: справляйся сама.

— Алексис? — поторопила меня Фаррин.

Нужно было что-то сказать.

— Да. Цифровая съемка — это хорошо, — проговорила я. — Вообще-то, мне только что подарили цифровой фотоаппарат. Я уже немножко с ним поигралась.

За мной следили четыре пары прищуренных глаз.

Думай, Алексис. Думай. Соберись.

— Снимая на цифровую камеру, ты… как бы сразу же получаешь вознаграждение, — сказала я. — Но это однозначно интересно. Я рада, что училась снимать на пленку, но… я понимаю, почему многим нравятся цифровые снимки.

— Почему ты рада, что училась снимать на пленку?

— Ну… — начала я. — Потому что…

И тут мой мозг как будто отключился. Я не помнила ни вопроса, ни ответа, ни того, что собиралась сказать, ни того, что уже сказала.

— Алексис? — обратилась ко мне Фаррин.

— Цифровые фотографии… — произнесла я. — Ну. Когда снимаешь на пленку, у тебя есть определенное количество кадров. И ты учишься… выбирать.

— И редактировать себя? — подсказала Фаррин.

— Да, — согласилась я. — По ходу работы. То есть как бы… это тебя дисциплинирует.

Наступила долгая, ужасная пауза.

— Ну что ж, было приятно побеседовать с вами, — сказала миссис Лью. Радость на ее лице значительно померкла в сравнении с тем, что было в начале интервью.

Другие члены жюри тоже попрощались. Почти все они старались не смотреть мне в глаза.

— Алексис, — сказала Фаррин, — можешь попросить Джареда Элкинза пройти к нам?

— Хорошо, — ответила я. — Спасибо вам всем.

— Не за что, — отозвалась Фаррин. И закашляла. Наши взгляды встретились. В ее глазах читался шок. В моих, наверное, тоже.

Девочки Аральта никогда не болели.

И у них не отключалась голова на важных интервью.

Я поспешила обратно в холл. Джаред ждал на скамеечке, изучая один из своих новых снимков. Я заглянула ему через плечо.

На фотографии маленькая девочка качалась на качелях. Ее волосы развевались, а маленькие ножки были вытянуты вперед, создавая идеальное сочетание динамики и невинности. Но на заднем плане виднелся пустырь — что-то вроде помойки. Все цвета на снимке были приглушены — в них были видны отсутствие надежды, утрата и разрушение.

— Нравится? — спросил он.

Я кивнула, не поднимая головы. Радость и свобода девочки резко контрастировали с тем ужасом, который находился позади нее. Глядя на эту фотографию, можно было ощутить одновременно и счастье, и страх, и полнейшее одиночество. Она в некотором смысле взорвала мне мозг.

— Как все прошло? — спросил Джаред.

— Нормально. — Тут я вспомнила, зачем подошла к нему. — Меня попросили передать, что ты можешь заходить.

— Хорошо, спасибо, — сказал он и убрал альбом, так что мне больше не было его видно.

Я тяжело сглотнула.

— Удачи.

— Спасибо. — Он решительно пожал мне руку. — Пусть победит сильнейший или сильнейшая.

— Да, — сказала я, и у меня перехватило дыхание.

Он помахал мне рукой и пошел по коридору. Когда звук его шагов затих, холл заполнила вязкая, практически мертвая тишина.

Победит ли сильнейший или сильнейшая?

И как мне жить дальше, если ответ придется мне не по душе?

На следующее утро я пыталась не попадаться на глаза Солнечным девочкам. Я пошла в библиотеку и начала свой рабочий день пораньше, расставляя очередные книги по полкам. Но за обедом прятаться было невозможно. Я поставила свой контейнер с едой на самый дальний конец стола.

Я думала занять место для Картера, но его нигде не было видно. Что бы ни происходило с нами — с Аральтом, — это ослабляло мое влияние на Картера. С одной стороны, это было хорошо… но я не хотела, чтобы наши отношения ослабли и развалились совсем.

Меган грохнула поднос на стол и села справа от меня. Она низко наклонилась над тарелкой, как будто хотела, чтобы ее оставили в покое. Но при этом она дышала так быстро и тяжело, словно только что пробежала марафон, и не спросить у нее, в чем дело, было совершенно невозможно.

— Эээ… у тебя все хорошо?

Она даже не подняла на меня взгляд, только хлебнула суп из ложки и процедила:

— Нормально.