Выпиваю где-то половину кофе перед тем, как поехать. Утренний туман укутывает газоны и фундамент домов. Крыши и дороги мокрые после ночного ливня. Хмурое небо глядит на меня со своих высот, словно осуждает. И, как бы в подтверждение этому, спускает на Мортимор очередную порцию воды. Пока дождь только краплет. Вскоре приходится включать дворники, которые оставляют на стекле изогнутые разводы.

Доезжаю до центра без происшествий. Паркуюсь дальше от территории больницы. Придётся сперва перейти дорогу и пройти по тротуару. Жалею, что не взяла зонт. Недовольно гляжу на серость улиц, как бы в поисках объяснений. Надеюсь, что завтра погода не подведёт. Не хочется опять переносить планы с Алисой.

Спокойно допиваю кофе, наблюдая за синхронной работой дворников на стекле. Дождь постепенно набирает силу, и я понимаю, что дальше ждать нет смысла. Осенние дожди в Мортиморе обычно длятся долго и нудно: то затихают, то вновь льют как в последний раз. Не зря практически на каждой улице установлены специальные стоки для воды, иначе весь город мог бы превратиться в реку. Почва и так постоянно разбухает от количества дождевой воды. Именно поэтому многие жители редко выращивают что-то у себя в огороде на территории, где живут. Предпочитают покупать дачи за городом. Там так называемая аномальная зона обрывается. Возможно, и сейчас дождь льёт только здесь.

Закидываю на плечо сумку и со вздохом покидаю машину. Сапоги из натуральной кожи легко перенесут подобную погоду, чего нельзя сказать о пальто: ни капюшона, ни надёжного воротника. Поплотнее запахиваю струящийся шарф и края верхней одежды, и быстрым шагом перехожу через дорогу. Меня провожают только фары запоздалой машины. Она проносится по асфальту, едва не окатив меня из лужи.

Чтоб тебе шины прокололо, урод!

Продолжаю недовольно ворчать ругательства, пока пересекаю тротуар вдоль чёрного металлического заборчика, обозначающего территорию больницы. Волосы успели намокнуть. Хорошо, что макияж не потечёт: специально взяла с собой водостойкую тушь, как чувствовала.

По пути встречаются одиночные прохожие, лица которых скрыты за плотными зонтами. Красными, фиолетовыми: хоть где-то в Мортиморе попадаются яркие цвета, разбавляющие въевшуюся серость.

Нужное здание нахожу без труда. Оно значительно меньше больницы: облезлая кирпичная кладка, старая металлическая дверь. На ней замечаю потёртую табличку с надписью: "Приём тел".

Полагаю, здесь и есть нужный мне вход. Нет желания обходить здание по кругу. Вдруг кто заметит в окнах больницы. Будут задавать вопросы. Помню же, что в Мортиморе даже чихнуть нигде нельзя: сразу узнают и растрезвонят. А тут, к тому же, новое лицо. Сомневаюсь, что меня ещё помнят. Хрупкая, светловолосая, семнадцатилетняя девушка с детским лицом давно осталась в прошлом.

Когда я берусь за холодную ручку и открываю тяжело поддающуюся дверь, меня охватывает странное чувство. Никогда ещё не доводилось посещать подобные здания. От одной только мысли, что за стеной находятся трупы, меня передёргивает от отвращения.

Я вхожу в вестибюль, мокрая от дождя и побледневшая от страха. С волос на пол капает вода. Пахнет вполне терпимо, но что-то не так. Сердце барабанит, отдаваясь в ушах глухим стуком. Мой самый первый опыт посещения места окончательной регистрации граждан оставляет желать лучшего.

Сжимаю зубы и двигаюсь вперёд в поисках регистратуры. Или чего-то вроде того. По пути придумываю план. Обстановка напоминает хоррор игры: всё старое, облезлое и жуткое. Пол и стены из кафеля, как в больницах. Температура не намного выше, чем на улице. Либо меня просто морозит от страха.

К счастью, регистратуру нахожу практически стразу. Это смежные помещения. Но облегчение быстро тает на фоне осознания, что сейчас мне предстоит убедительно врать. На меня льётся белый свет из встроенного в потолок освещения. Из-за него руки выглядят ещё бледнее. Вероятно, цветом кожи я никак не отличаюсь от здешних пациентов.

Пациентов… Дьявол, постарайся меньше о них думать, Лера!

Молча соглашаюсь с собой, ведь разбивать голову о кафельный пол и пачкать его кровью особо не хочется. Здесь и так хватает такого добра. Но состояние недалеко от обморочного.

Прежде, чем подойти к стойке регистрации, глубоко вздыхаю и привожу мысли в порядок. Из персонала застаю только медицинского регистратора: тучную даму пенсионного возраста с зализанными в тугой пучок волосами.

Заметив меня, она поднимает удивлённый взгляд, словно никак не ожидала моего появления. Я плохо вижу её глаза, спрятанные за линзами очков, поскольку в них отражаются квадратные люстры. Но стараюсь выглядеть так, словно всё в порядке, и я на своём месте. Хотя по моему виду такое вряд ли скажешь.

— Добрый день, я могу чем-то помочь? — спрашивает она низким прокуренным голосом.

Я коротко киваю прежде, чем ответить. В моей голове поначалу был другой план: прикинуться студенткой медиком, которая пишет курсовую работу на тему медицинской патологии. Пришла якобы для сбора статистических данных. Но в последний момент решила отказаться от этой идеи. Слишком высока вероятность облажаться. Я не знаю медицинских терминов, да и практически ничего из того, что должен знать студент медицинского университета или колледжа. Плюс нет студенческого билета, без которого и так никто не поверит в мою легенду.

Поэтому решаю сыграть роль родственницы Германа. Якобы появились вопросы к заведующему отделением. Тоже может не прокатить: наверняка спросят данные, захотят проверить личность. Но я хорошо знаю Германа половину его жизни. Как-нибудь выкручусь. Да и какое им, собственно, дело? Лишь бы поскорее отделаться. А я буду упрямой и противной. Всё равно придётся позволить поговорить с заведующим, чтобы ушла. На худой конец буду ломать комедию со слезами и скорбью.

Придерживаясь плана, я здороваюсь с медсестрой за стойкой регистрации и стараюсь, чтобы голос звучал отстранённо и печально. Стараться особенно не приходится: я без усилий выгляжу так, словно у меня кто-то умер.

— Здравствуйте, я бы хотела поговорить с заведующим отделением! — сообщаю я максимально невинным голосом. — Буду очень благодарна, если подскажите, где его найти.

Медсестра удивлённо откидывается на спинку мягкого кресла. За толстыми линзами очков на мгновение блеснули глаза.

— А по какому вопросу, дорогая? — уточняет она. — Может, я могу помочь?

Её вальяжный тон очень раздражает, но я успешно скрываю это за маской печали и отпечатка скорби. По моему мнению, выглядит убедительно.

— Возможно, Вы помните поступившего три дня назад Германа Мартынова. — с лёгкой заминкой предполагаю я. Язык не поворачивается назвать его "покойным" или более тривиально "телом". — У меня возникли кое-какие вопросы по результатам вскрытия.

Она не может скрыть лёгкий смешок: конечно, помнит. Не удивлюсь, если об этой трагедии буквально знает весь город. Все обмусолили эту тему вдоль и поперёк. Вскоре забудут, но всё равно как-то неприятно, что о Германе сплетничают совершенно чужие люди. Они ведь даже не знают, что на самом деле произошло.

— А кем Вы ему приходитесь? — интересуется медсестра. — Мы имеем право излагать информацию только близким родственникам, официальным представителям или по заверенной доверенности.

— Я знаю. Я его сестра! — знаю, что потребует паспорт. Главное, заговорить зубы, чтобы выдала нужную информацию. А дальше что-нибудь придумаю. Посмотрим, что представляет из себя заведующий патологоанатомическим отделением.

— Вся необходимая информация о медицинском заключении есть в свидетельстве о смерти! Оно уже было выдано родителям Вашего брата два дня назад.

Моё терпение понемногу лопается. Стараюсь сделать акцент на своей утрате, чтобы немного сбить её с толку. Выжимаю несуществующие слезинки. К счастью капли дождя создают нужный эффект. Даю понять, что эта тема для меня болезненна.

— Простите, но именно по свидетельству о смерти у меня и возникли вопросы! — надломленным голосом признаюсь я. Добавляю больше экспрессии. — Родителям этого достаточно, но я считаю, что произошла какая-то ошибка! Понимаете, я знаю своего брата и убеждена, что всё написанное в заключении — не про него. Он не мог… Просто не могу перестать об этом думать. Мне правда нужно поговорить с заведующим.