- Я понял это, - сказал Эдигор, спокойно кивнув. - Именно затем ты запретил мне рисовать. Мои рисунки воплощались, и Эрамир мог почувствовать одного из своих демиургов. В таком случае твоя затея провалилась бы.

Несколько секунд Аравейн молчал.

- Не всё так просто. Постоянно находясь рядом с тобой, я обнаружил, что начал... привязываться. Мне доставляло удовольствие учить тебя, я гордился твоими успехами и иногда даже забывал о том, что затеял это всё только ради Линн. И однажды я понял, что никакой ошибки не случилось - ты стал именно тем, кем должен быть стать.

- Что? - нахмурился Эдигор.

- В том мире ты был жертвой обстоятельств, твоя судьба сложилась так, что ты не имел возможности использовать свою внутреннюю силу и весь потенциал. Но тем не менее вместо того, чтобы скатиться в самый низ, как это делают многие, ты всё равно продолжал держаться на ногах и был действительно очень хорошим, цельным человеком.

Эдигор едва сдержал изумлённый вздох, когда Аравейн медленно опустился перед ним на колени.

- Вы - настоящий император, ваше величество. Самый настоящий, потому что такова ваша суть, ваша внутренняя сила. И этого не изменить. Даже если вы будете называться булочником. И я никогда не лгал вам. Особенно когда говорил о своей преданности. И я прошу прощения за то, что использовал подарок Линн. Хотя на самом деле я не жалею, и не только из-за неё, а потому что вас теперь я люблю ничуть не меньше.

Маг, нервно сцепив руки, смотрел на Эдигора, который слушал его исповедь с непроницаемым выражением лица.

А потом вдруг тоже встал на колени и положил руки на плечи Аравейна.

- В том мире я всегда мечтал об отце. С самого детства я хотел, чтобы рядом со мной был человек, которого я мог бы так назвать. Который гордился бы мной, а я гордился бы им. Но моя мечта исполнилась только в этом мире. Поэтому я тоже не жалею. Ни капли не жалею. Я не понимаю только одного. Какого чёрта ты никогда не называл меня просто по имени?!

Маг рассмеялся.

- Я пытался справиться со своей привязанностью, потому что считал это неправильным. И если бы я назвал вас по имени, это означало бы последний шаг для моей окончательной капитуляции.

Аравейн, улыбаясь, смотрел на немного озадаченного Эдигора. Сейчас он гордился им, как никогда раньше, потому что только его воспитанник мог так быстро справиться со всеми новостями, свалившимися на него сегодня, и принять их с достоинством.

- Но я обманывал сам себя. Потому что на самом деле это давно уже случилось, Эд.

Император вздрогнул, услышав это сокращение.

А потом засмеялся, потому что почувствовал, как с его души наконец упал большой и тяжёлый камень.

Они разговаривали ещё много и о многом, и, хотя Эдигор знал, что вряд ли когда-нибудь осмелится назвать Аравейна отцом, так же он знал и другое: неважно, как ты называешь кого-либо, гораздо важнее то, что ты при этом чувствуешь.

И когда некоторое время спустя Эдигор зашёл в комнату Дорианы, он уже полностью разобрался со случившимся и знал, что делать дальше.

...Императрица сидела в кресле и вязала что-то для малыша. Ана начала вязать, чтобы отвлечься от чужих мыслей и ощущений, которые преследовали её теперь даже тогда, когда рядом никого не было. Так на Дориану влиял Интамар. Он, как и мать, должен был родиться эмпатом, только чуть более сильным.

Эдигор остановился возле своей беременной жены и опустился перед ней на колени.

Дориана подняла глаза от вязания и улыбнулась. Они часто сидели так, вместе, и молчали. Императору всегда было комфортно и спокойно рядом с женой, а сама Ана могла бы сказать, что Эдигор - единственный человек, которого она понимает и так, безо всякой эмпатии.

И если бы их спросили, почему у них такие крепкие и душевные отношения, Дориана и Эдигор ответили бы: "Потому что мы так захотели".

И это было правдой. С самого первого дня, когда Ана поселилась в Лианоре, они пытались построить свои отношения и сделать их именно такими. Доверие, уважение, поддержка... Была ли здесь любовь? Как сказал Дориане однажды Эдигор, всё зависит от того, что понимать под этим словом. А ещё - от того, во что ты хочешь верить.

- Я горжусь тобой, - прошептал император, положив руку на колено жены. - Никем я не гордился так, как тобой, Ана.

- Что-то случилось? - спросила девушка, убирая вязание на столик. - Почему ты вдруг заговорил об этом, Эд?

Он вздохнул.

- Я столько всего говорил тебе все эти годы. Как нужно держать спину, как правильно пользоваться столовыми приборами, какое платье надеть на приём к Старшему лорду, а какое - к Младшему. Как правильно смеяться, как разговаривать со слугами, какие книги читать в первую очередь, что можно рассказывать в письмах, а что нет. Я учил тебя, Ана, воспитывал, я отчитывал тебя и иногда хвалил. Но ни разу не сказал, что горжусь тобой. Ты, маленькая девочка, сумела убедить весь Эрамир в том, что императрица не просто может, она должна быть мирнарийкой.

- Ещё не весь, - улыбнулась Дориана, сжав в руке ладонь Эдигора. - У меня пока есть недоброжелатели.

- У меня они тоже есть и всегда будут. Совсем без них невозможно. А знаешь, что меня всегда восхищало больше всего?

- Что?

- Твоя эмпатия. Находиться с подобным даром в постоянном окружении людей действительно очень сложно. Как ты не сошла с ума под таким количеством чужих эмоций?

Подавшись вперёд, Дориана осторожно обняла мужа, и он погладил её по голове, словно утешая и защищая. Как если бы она по-прежнему была просто маленькой мирнарийской принцессой.

- Ты говоришь так, будто собираешься куда-то надолго уехать.

- Так и есть, - он грустно улыбнулся и начал рассказывать.

Императрица слушала его, не перебивая. Она не задала ни единого вопроса, пока Эдигор рассказывал ей про свою другую жизнь. Только прижималась к груди и обнимала обеими руками.

А когда Эдигор закончил свой рассказ, Дориана подняла голову и сказала, глядя своему мужу прямо в глаза:

- Я знала, что ты не такой, как остальные. Другой мир... кто бы мог подумать.

Он рассмеялся.

- Пожалуй, действительно никто.

- Что ты собираешься делать?

- Как и всегда, Ана, - Эдигор, улыбнувшись, погладил её по щеке. - То, что должен.

- Два мира, - вздохнула Дориана, по-прежнему смотря на императора очень серьёзно и немного печально. - Два долга. Две жены. Какой долг важнее, Эд? Я не могу представить, что ты в итоге выберешь, но, наверное, ты должен выбрать?

- Нет, Ана, - Эдигор встал с пола, продолжая прижимать к себе императрицу, а затем опустился в кресло, усадив Дориану на колени. - Не я буду выбирать. Ты.

И рассмеялся, услышав её тихий удивлённый вздох.

... Чуть позже, когда Эдигор возвращался в свои покои, чтобы вымыться и переодеться перед ужином, он наткнулся на Ленни. Девочка поднималась по лестнице, направляясь, видимо, к Аравейну.

- Здравствуй, - сказал император, улыбнувшись. - А я думал, ты не пользуешься лестницами.

- Добрый вечер, ваше величество, - Ленни кивнула. - Порой врываться к кому-то в комнату без предупреждения означает приобрести вечного врага.

Некоторое время Эдигор рассматривал девочку, словно пытаясь найти в ней то, чего не замечал раньше, но всё было как всегда - невзрачное платье, тяжёлые башмаки на ногах, похожие на огромные ореховые скорлупки, прямые тёмные волосы, очень спокойные и серьёзные карие глаза. Ленни встретила взгляд императора прямо, не таясь.

- Ты считаешь меня жестоким, Ленни?

Девочка удивлённо моргнула.

- Что?.. К чему вы это, ваше величество?

- Эллейн ведь рассказывала тебе обо мне. Ты знаешь, как я с ней поступил. Так что, Ленни? Ты считаешь меня жестоким?

На одну секунду взгляд девочки дрогнул, словно в смятении перед какой-то настойчивой мыслью, но затем вновь окаменел.

Эдигор даже не заметил, как непроизвольно сделал шаг вперёд - с таким нетерпением он ждал ответа Ленни.

- Нет, ваше величество, - сказала она наконец очень тихо. - Я не считаю вас жестоким.