Дверца рывком распахнулась, резанув по глазам чересчур ярким дневным светом.

– Атьера, – Лис, успевший нацепить поверх мундира короткое сюрко[1] со знаком Братства, подал руку, заставив обалдевшую от изумления Роен шарахнуться. – Шевели задницей, идиотка, – прошипел экзорцист, сразу став понятным и практически родным. – Владыку не заставляют ждать.

Снаружи оказался сад, такой чистеньки и прилизанный, что немедленно захотелось плюнуть: кусты выстрижены кубами и пирамидами, аллеи будто по линейке вычерчены, на просвет видать, даже розы выстроились словно по стойке смирно. А через каждые двадцать шагов стояли совершенно неподвижные рыцари ордена Разделённого круга. Если бы не перья на шляпах, с которым заигрывал лёгкий, тоже будто приструнённый ветерок, Ора приняла бы их за статуи. Которых тут тоже хватало. Причём, в основном, изображали они скудно прикрытых женщин.

– Двигай вперёд, – процедил ей на ухо Лис, – к беседке, видишь?

Ора видела и беседку розового мрамора и тучную фигуру в ярко-сапфировом облачении. Получив от заботливого экзорциста болезненный тычок между лопаток, Роен на подгибающихся ногах побрела вперёд, на ходу пытаясь сообразить, как приветствовать Владыку, Верховного жреца, Благословлённый Фламика. Реверансом? Поклоном? Сразу на колени падать?

– А вот и ты, доченька, – опередил её Владыка, улыбаясь не только губами, но всем сдобным лицом: маленькими, прячущимися за румяными щёчками глазками, кустистыми бровками и даже, кажется, до смешного крошечными ушками, чёрточками торчащими по бокам шестигранной шапочки.

Благословлённый, не заметив, что пачкает своё атласное одеяние о пыльный и заскорузлый орин кафтан, попытался прижать девушку к себе. Правда, получилось плохо, округлое и очень плотное пузцо не дало. Зато голову её – фламик оказался едва ни на три ладони ниже Роен – он наклонил очень властно, запечатлев на лбу отеческий поцелуй.

– Как же я рад видеть тебя наконец, дорогая, – умилился Владыка. – Ты представить себе не можешь, какой радостью переполняется моё старое сердце. Но, к сожалению, час счастья так скоротечен, а час дел насущных нескончаем. Присаживайся, нам о многом надо поговорить с тобой. Налить тебе чаю? Или приказать подать сока? Вина?

– Отче, – отмерла-таки Ора.

– Называй меня дядюшкой, – снова расплылся Благословлённый.

– Д-да, – Роен откашлялась. – Я очень извиняюсь, но, кажется, мне придётся подпортить вашу радость. Дело в том, что…

– Говоря «извиняюсь», ты имеешь в виду, что извиняешь себя, – Владыка надавил ей на плечи, заставляя сесть на заваленную шёлковыми подушками скамью. Несмотря на всю свою сдобность силы во фламике было с избытком. – А если ты себя прощаешь, то зачем просишь моего прощения?

– Извини… То есть, я хотела сказать, прошу прощения, – окончательно запуталась Ора. – В общем, не могли бы вы…

– Мог бы, но не буду. Даже думать об этом забудь, – неожиданно резко сказал фламик. – Никакого признания брака недействительным. Отныне и до Закатного неба ты атьера Ноэ. И я жду выполнения обязанностей, которых на тебя это налагает. – Оказалось, что глаза у Владыки вовсе не маленькие, они чёрные, жгущие не хуже крапивы, и смотрел Благословлённый как-то так, что всякое желание перечить иссякало, не успев толком появиться. – Но, думаю, я сумею подсластить эту горькую пилюлю, ведь утешение страждущих мой главнейший долг, возложенный вместе с саном Шестерыми и Одним.

Ора покорно кивнула, сомневаясь, что вкус такой пилюли вообще можно улучшить. А вот проглотить её, кажется, всё-таки придётся.

***

Ора молчала, вынуждено прихлёбывая мерзкий, жиденький, успевший порядком остыть чай, щедро сдобренный каким-то карамельно-цитрусовым привкусом. Последнее делало напиток ещё гаже, фрукты Роен предпочитала не пить, а есть.

Владыка тоже беседу продолжать не спешил, увлечённо скармливая семечки громадному попугаю, сидящему в вычурной клетке. Птица была роскошная и странная, впрочем, как и всё тут. Судя по основанию перьев, родился крылатый белым, но кто-то, а, главное, непонятно зачем, выкрасил его чёрным, а клюв и хохолок вызолотил.

Семечки, а, может, и вся жизнь в целом, попугаю явно не нравились. Он косил на Благословлённого круглым глазом, совершенно по человечески вздыхал, и покорно принимал угощение, вылущивая его клювом так, что от семечки оставалась труха.

Может, это намёк? Может, это Шестеро подсказывают, мол, бери, что дают и постарайся распорядиться даром так, чтобы глотать пришлось крохи? Только вот было ли богам хоть какое-то дело до её проблем? В это верилось с трудом. Вернее, не верилось совсем.

Ора вздохнула точно как попугай.

– Как тебе чай, доченька? – тут же подал голос фламик, будто только и ждал сигнала. – Это новый сорт, листья, травы и ещё кое-какие совершенно секретные ингредиенты смешивают по моему рецепту.

– Спасибо, удивительный вкус, – пробормотала Роен, едва не подавившись «дивным» напитком.

– А знаешь ли деточка, что написано в Правильной книге?

– Про чай? – тяжко поразилась атьера.

– Про враньё, – укоризненно поправил её Владыка. – «Не солжёт язык твой, не одурманит разум мёд лжеречивый…»

Благословлённый замолчал, вопросительно глядя на девушку.

– «Да познаешь ты истину и воздастся заслужено, ибо с охотой дадут праведные, чего жаждешь», – без всякой охоты закончила Ора.

– Молодец, Писание знаешь, – одобрил фламик, довольно розовея щёчками. – Впрочем, что это я? Ты же у сестёр воспитывалась! Так чему нас учит сия мудрость?

Ора глянула на Владыку исподлобья, решительно отставила чашку, плечи расправила, чтобы выглядеть повнушительнее.

– Что ваш чай отвратный. Им бы преступников поить в качестве наказания, – заявила, внутренне готовая к тому, что на неё немедленно небо рухнет.

Но ничего страшного не произошло, только Благословлённый затрясся, колыхая пузцом – до Роен не сразу дошло, что это он смеётся так, беззвучно, зато всем телом.

– Умница, – похвалил Владыка, оттрясясь. – Правду говорить легко и приятно.

– Но не безопасно, – проворчала Ора.

– И это верно, – покивал фламик. – Только вот пока я не соберусь в Закатное небо, тебе угрожает отнюдь не собственная младенческая наглость. Она, скажем прямо, даже очаровательна.

– А что мне угрожает? – спросила Роен, решив быть очаровательной до конца. – Помереть в родах, выполняя обязанность, которую на меня налагает имя Ноэ?

«Утрахаться вусмерть» она всё-таки при себе придержала.

– Сейчас я всё подробно расскажу, – пообещал Владыка, складывая пухлые ладошки на животе. – А ты не стесняйся, спрашивай, если что не поймёшь. Итак, начнём с того, что Дом Высокого Неба, наш тобишь, имею в виду Ноэ… Я ведь тоже урождённый Ноэ. Так вот, всего каких-то двадцать-тридцать лет назад наш Дом по праву считался одним из самых могущественных.

– Догадываюсь. Недаром же вас назначили Владыкой.

– Выбрали, – поправил Верховный фламик, разглядывая собственные сцепленные в замок пальцы. – Благословлённых не назначают, их выбирает конклав. Но ты знаешь, очарование быстро приедается, иногда хочется покорности.

– Прошу прощения, – отработанно-скромно опустила глазки долу Ора.

На наставниц это обычно действовало, но, видимо, этот благодушно-страшноватый толстячок был не из доверчивых, потому что хмыкнул он очень скептично.

– Так или иначе, но ты права. Считалось, что с Высоким Небом может посоперничать только Дом Тёмного Листа. Из которого, если ты не в курсе, родом наш теперешний королёк, ну и его папаша с дедулей. – Роен глухо кашлянула в кулак, но комментировать не стала. – Но что определяет могущество рода, никогда не задумывалась? Власть, связи, богатство – всё так. Главное, сама семья. Только вот как бы ни были сильны пальцы, – фламик растопырил розовую ладошку, – по отдельности это лишь пальцы. А если их собрать вместе, – Благословлённый сжал кулак в совсем младенческих перетяжечках, но вот Оре почему-то подумалось, что Владыка им без труда кирпичную стену прошибёт. Ну или расшатает, по крайней мере. – Лишь тогда это будет сила.