ВЛАДИМИР СОКОЛОВ

ПАМЯТИ ТОВАРИЩА

Что делал я тогда? Снопы вязал,

А может быть, работал

на прополке,

Когда ты полем боя проползал,

Где каждый метр изранили осколки.

Меня поймет, кто был для фронта

мал,

Мальчишка, живший на Оби иль

Каме.

Он тоже географию сдавал

По карте, сплошь истыканной

флажками.

Ни на минуту друга не забыв,

Я жил, ни слова о тебе не зная.

Прошла война. Коль все ж придет

другая,

Нам без тебя являться на призыв.

Но как ты жив! Не памятью, не тенью,

А так, что кажется: ты здесь вот,

рядом, сам!

Погибший на Московском

направленье,

Быть может, самый юный партизан.

А дни бегут скорее и скорее.

Они спешат. Они торопят нас.

Не по годам, а по часам стареют

Учебники истории сейчас.

От вас года холодные все дальше,

Все глуше громы незабвенных битв.

Но ты спокойно спи,

великий мальчик!

Как и они, не будешь ты забыт.

А дни бегут. Большой весною

дружной

Украшен мир, на сколько видит

глаз.

 Как дорожить нам нашей жизнью

нужно,

Когда она во столько обошлась!

Быть может, долгий век отпущен

мне.

Я должен жизнь свою прожить

такою,

Чтобы зачлась она моей страною

С твоим коротким веком наравне.

ДМИТРИЙ СУХАРЕВ

СОРОК ДВА

Я лермонтовский возраст одолел,

И пушкинского возраста предел

Оставил позади, и вот владею

Тем возрастом, в котором мой

отец,

Расчета минометного боец.

Угрюмо бил по зверю и злодею.

Отец мой в сорок лет владел

брюшком

И со стенокардией был знаком,

Но в сорок два он он стал как бог

здоровый:

Ему назначил сорок первый год

Заместо валидола — миномет.

Восьмидесятидвухмиллиметровый.

Чтоб утвердить бессмертие

строкой,

Всего и нужно — воля да покой,

Но мой отец был занят минометом;

И в праведном бою за волю ту

Он утверждал опорную плиту,

И глаз его на это был наметан.

И с грудою металла на спине

Шагал он по великой той войне,

Похрапывал, укутавшись в сугробы.

И с горсткою металла на груди

Вернулся он, и тут же — пруд

пруди —

К нему вернулось всяческой

хворобы.

Отец кряхтел, но оказался слаб

Пред полчищем своих сердечных

жаб

И потому уснул и не проснулся.

Он юным был — надежды подавал,

Он лысым стал — предмет

преподавал,

Но в сорок два — бессмертия

коснулся.

ЕВГЕНИЙ ХРАМОВ

РОДИНА

Шли женщины — и на плечах

лопаты —

Окопы рыть под городом Москвой.

Страна смотрела на меня

с плаката

Седая,

С непокрытой головой.

Она звала меня глазами строгими,

 Сжав твердо губы,

чтоб не закричать,

И мне казалось, что похожа

На тетю Дашу из квартиры «пять».

На тетю Дашу, рядом с нами

жившую,

Двух сыновей на Запад