И высота была взята,

И знают уцелевшие солдаты —

У каждого есть в жизни высота,

Которую он должен взять когда-то.

А если по дороге мы умрем.

Своею смертью разрывая доты,

То пусть нас похоронят на

высотах,

Которые мы все-таки берем.

НИКОЛАЙ МАЙОРОВ^[7]

МЫ

Это время трудновато для пера. Маяковский

Есть в голосе моем звучание

металла.

Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.

Не все умрет. Не все войдет

в каталог.

Но только пусть под именем моим

Потомок различит в архивном хламе

Кусок горячей, верной нам земли,

Где мы прошли с обугленными

ртами

И мужество, как знамя, пронесли.

Мы жгли костры и вспять пускали

реки.

Нам не хватало неба и воды.

Упрямой жизни в каждом человеке

Железом обозначены следы —

Так в нас запали прошлого приметы.

А как любили мы — спросите жен!

Пройдут века, и вам солгут

портреты,

Где нашей жизни ход изображен.

Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете как миф,

О людях, что ушли, недолюбив,

Не докурив последней папиросы.

Когда б не бой, не вечные исканья

Крутых путей к последней высоте,

Мы б сохранились в бронзовых

ваяньях,

В столбцах газет, в набросках

на холсте.

Но время шло. Меняли реки русла.

И жили мы, не тратя лишних слов,

Чтоб к вам прийти лишь

в пересказах устных

Да в серой прозе наших дневников.

Мы брали пламя голыми руками.

Грудь раскрывали ветру. Из ковша

Тянули воду полными глотками

И в женщину влюблялись не спеша.

И шли вперед, и падали, и, еле

В обмотках грубых ноги волоча,

Мы видели, как женщины глядели

На нашего шального трубача.

А тот трубил, мир ни во что

не ставя

(Ремень сползал с покатого

плеча),

Он тоже дома женщину оставил,

Не оглянувшись даже сгоряча.

Был камень тверд, уступы

каменисты,

Почти со всех сторон окружены,

Глядели вверх — и небо было

чисто.

Как светлый лоб оставленной

жены.

Так я пишу. Пусть не точны слова,

И слог тяжел, и выраженья грубы!

О нас прошла всесветная молва,

Нам жажда зноем выпрямила губы.

Мир, как окно, для воздуха

распахнут,

Он нами пройден, пройден

до конца,

И хорошо, что руки наши пахнут

Угрюмой песней верного свинца.

И, как бы ни давили память годы,

Нас не забудут потому вовек,

Что, всей планете делая погоду,

Мы в плоть одели слово «Человек»!

МАРК МАКСИМОВ

БАЛЛАДА О ЧАСАХ

Врага мы в полночь окружить

хотели.

Разведчик сверил время —

и в седло!

Следы подков запрыгали в метели,

и подхватило их, и понесло…

…Но без него вернулся конь

сначала,

а после — мы дошли до сосняка,

где из сугроба желтая торчала,

с ногтями почернелыми, рука.

Стояли сосны, словно часовые…

И слушали мы, губы закусив,

как весело — по-прежнему живые —

шли на руке у мертвого часы.

И взводный снял их.

Рукавом шершавым

Сердито льдинки стер с небритых

щек

и пальцем — влево от часов