Железная коробка, наполненная холодным светом, дребезжа, повернула на безлюдную улицу. Мягкими хлопьями летел беззаботный апрельский снег и люди, подчиняясь природе, раньше возвращались домой и укладывались в тёплые постели смотреть сны.

Вечерний автобус остановился на перекрёстке у блеклого фонаря. Взгляд пассажира бессмысленно задержался на единственном светлом окне в доме. Что-то необычное было в этом окне. Что-то, что вызвало у пассажира улыбку, которую он не собирался сегодня дарить этому миру.

Автобус тронулся с места и увёз улыбку пассажира с собой. А окно продолжило греть уютным светом. Сквозь плотные занавески просачивалось волшебство. Человек с бутылкой кефира замедлил шаг у окна и сделал глубокий вдох, словно хотел забрать с собой немного спокойствия и магии.

Когда на улице снова стало тихо, из окна просочились звуки. Шуршащие мягкие, размеренные. Кто-то выводил пером слова. Одно за другим они складывались в словосочетания, окружались запятыми и точками – только так они не выпадут с бумаги. Потом шелест затихал, перо окуналось в чернила, и новые – жирненькие, пухлые и юные слова появлялись на листе. Рука писала без помарок и остановок, будто ей кто-то нашёптывал строчку за строчкой, страницу за страницей.

С каждым новым листом свет абажура становился чуточку ярче и цветы на обоях поворачивались к нему всё сильней. Постепенно снег, улица, автобус, прохожие и даже абажур растворились. Откуда-то донёсся запах моря, послышались тихие шаги на песке и шум прибоя. Скрип пера поглотился в набегающей волне. На берег вынесло слова "в небе зажглась первая звезда". Человек на берегу поднял глаза к небу.

Когда последний жёлтый лист, описав дугу, приземлился на разворошенную повозками чёрную дорогу, в небе зажглась первая звезда. Она давно наблюдала за этим листом, а он всё кружился и кружился, пока наконец не прилип к луже, тогда звезда нетерпеливо выскочила на небо так шуcтро, что на мгновение даже раздался хлопок. Задремавший под ясенем путник услышал хлопок и проснулся. Он посмотрел на небо и увидел зардевшуюся от восторга звезду. Вторым, кто приметил новую звёздочку, был крестьянин, коловший двора. Он выдохнул, выпрямился, вытер пот с бровей, поднял глаза и зачарованно промычал что-то в бороду. Третьей эту звезду увидела молодая принцесса, волею судеб оказавшаяся в такой ситуации, что кроме неба и звёзд видеть она ничего и не могла (заперта была своим строгим отцом в высооооокой башне, такой высокой, что земли оттуда не видно). Вот и сидела принцесса в башне, расчёсывала волосы да глядела на звёзды, постепенно старея и стремительно сходя с ума.

Тем временем во дворце король закатил пирушку с вепрятиной и заварными пирожными. В приглашённых значились знатные дамы и сеньоры королевства, и особенно, феи (без кавалеров). Феи были чудо как хороши, но пришли на пир далеко не все: кто сидел на диете (никаких пирожных), кто на другой (никаких вепрей), а кто посчитал оскорблением приглашение на пир без кавалера. К последним относилась фея Одамин. Кстати, у неё у одной было такое странное имя, всех остальных фей звали попроще: Шошо, Умикян, Дорозее, Жешица, Мууавда. В детстве фею Одамин всегда пытались обидеть из-за её имени, но почему-то никак не получалось, – она была совершенно необидчива. Да и не понимала, какое отношение все остальные имеют к ней и к её имени. Пока мелкие прыщавые феи, науськанные играющими гормонами, кидались в Одамин цветами помидоров, она совершенствовала себя духовно, ведя глубокомысленные беседы с жуками и стрекозами.

В то время, как король играл в шарады и щекотал румяных фей, крестьянин колол дрова и мычал в бороду, путник лежал под ясенем, а принцесса ковырялась в носу (ой, неужели вы не знали, что принцессы тоже это делают?), Одамин гладила непослушное море по загривку и пела ему песню о грядущих холодах. На всё это безобразие задорно глядела звезда. Одно ей было непонятно: почему же фея не смотрит на неё?! Уже даже король, уединившись с феей Шошо на балконе, обратил её внимание на яркую звезду, горящую на небосклоне и "создающую прекрасный романтический фон для влюблённым сердец"…

Звёздочка и так повернулась, и эдак, и протёрла волшебной пылью свои золотые грани, так, что они стали слепить глаза башенной принцессе и она ещё больше приблизилась к сумасшествию. Но Одамин, казалось, не замечала звезды. Это стало жутко раздражать звезду и она, чтобы избежать очередного нервного срыва, быстро скатилась по небосводу в океан. А принцесса, увидев падающую звезду, начала загадывать второпях все желания подряд. Даже страшно представить, что бы было, если бы эти желания взаправду сбывались. Но фея Одамин, хотя и смотрела точно в то место, куда упала звезда, её не видела. Просто это была единственная в своём роде фея, которая не могла видеть звёзд! Если б она только это знала, наверное, сильно бы расстроилась, ведь звёзды такие красивые! Но она понятия не имела об этом, ведь мало кто в анкете на работу спрашивает, можете ли вы видеть звёзды (на мой взгляд, абсолютно зря – это бы решило многие кадровые проблемы).

…

Красные тени танцевали на стенах королевского дворца Залесья, медленно и зловеще они раскрывали объятия к запозднившемуся пешеходу. Луна вышла вовремя – тени чуть было не забрали пешехода к себе в театральный призрачный мир. Фея Одамин возвращалась домой с берега моря. Она была неестественно счастлива (неестественно для всех, кто никогда не был по настоящему счастлив). А поводов для счастья было предостаточно: глухое бормотание волн, шёпот ветра в листьях, волшебный свет луны и упругая влажная земля. Одамин шла вдоль стен королевского дворца, иногда она оглядывалась, нет ли пешеходов, а потом припрыгивала и смеялась, кружась в ворохе опадающих листьев. Фея всегда ярко чувствовала, могла перескочить от безудержного счастья до безнадёжной тоски за пару минут. Другие люди вроде были и счастливы, и вроде горевали, но обычно всё с ними шло нормально. У Одамин вечно какие-то крайности. Иногда она даже расстраивалась из-за этого, причём, как понимаете, очень сильно расстраивалась.

…

Её дряхлый дом кряхтел и поскрипывал, бормоча себе под крышу сварливые замечания: "Ишь куда пошла. Весь день бродит-колобродит. Не то, совсем не то было при старой хозяйке. Что за беспутные времена. Чтобы за день и ни разу домой не придти. А бывало и на несколько дней пропадёт. А я её тут дожидаюсь". Ветер тихонько скользил по полу, пробирался под кровати и вытаскивал оттуда затхлые листы с заклинаниями, расшитые кривыми розами носовые платки и вывалившиеся во сне мысли. В печке суетился домовой, укладываясь поудобнее и причмокивая. На столе дикая кошка отдыхала от своей дикости, распластавшись вдоль колбочек с маслами и шишками, все жёлуди со стола она уже скинула и дремала, слегка подрагивая лапками. Право, будто вовсе и не дикая.

Всё в доме дышало покоем, сны роились под потолком, рождая еле заметные разноцветные пузыри, которые опускались на пол и, немного подумав, бесшумно лопались. Дом не дождался хозяйки и задремал. Льняные занавески время от времени тихо поднимались и так же тихо опускались. Дом дышал легко и спокойно, и тут отворилась дверь. Кто-то проскользнул мимо печки и шмыгнул под кровать, немного пошуршал мыслями и присоединился к всеобщему сну.

Когда Луна заглянула в окошко, Одамин ещё не вернулась. Дом иногда просыпался, тревожно посматривал вокруг, но сонливость его одолевала, он забывал о своей хозяйке и впадал в омут волшебных мелодий своей юности, когда хозяйки ночевали дома, в саду копошились кучи детишек, а по вечерам собирались шумные весёлые компании друзей…

Существо под кроватью перевернулось на другой бок, из-под его плеча освободился лист с заклинанием, который тут же подхватил ветер и понёс как срочную депешу к синему лесу, что зловеще таился за королевским дворцом.