Досада-змея как будто только и делала, что питалась мыслями девушки, и разрослась уже до таких размеров, что у Люды начало предательски щипать в носу и зачесались глаза. Она стряхнула морок, как стряхивают пыль со стола, и полезла в телефон, посидеть в соцсетях.

На перроне было мало народу, приближалась зима, карантин, да и для многих поездки стали невыгодными и ненужными. Люда спустилась с поезда и сразу увидела маму. Она стояла в стареньком пальто и вязаной серой шапке, и вглядывалась подслеповатым взглядом в лица прохожих.

Люда смотрела на нее, и что-то теплое, обволакивающее, как облако, начало заполнять ее сердце, выгоняя змею. Теплое, как парное молоко, которое она пила в деревне, а мать мазала зеленкой ее сбитые до крови коленки, и дула на них, чтобы они меньше болели. Обволакивающее, как свитера и носочки из мягкой шерсти, которые она ей вязала до самых 15 лет, пока девушка не сказала, что она в этих вещах похожа на статую «Рабочий и колхозница».

Мать увидела дочку и подошла к ней немного ковыляющей походкой. В ее глазах стояли слезы. Люда ничего не сказала, просто обняла маму.

Осенний ветер пронес мимо них остатки золотых листьев, оставив после себя голые ветви, готовые распуститься следующей весной.

Когда мы с мужем поняли, что мечты о частном доме так и останутся мечтами, ибо чтобы заиметь нормальный, отвечающим нашим требованиям, отнюдь не заоблачным, дом, надо либо продать все четыре почки, либо работать до 300 лет, а потом еще 100 строить, потому как найти строителей, которые сделают все с первого раза приемлемо почти как освоить жизнь на Марсе, мы решили не мудрствовать лукаво и купить квартиру в многоэтажке.

Утром выхожу на балкон, попить «кофею» с булочкой, а с соседнего лоджия высовывается мужичонка лет 50, в майке-алкоголичке и затянутый в рюмочку, и спрашивает так вкрадчиво:

– Что, простыли? Уж не корона ли?

Я вздрогнула и чуть не уронила булочку в кофе, а кофе на кафель.

– С чего вы взяли?

– Да чихал с вашей стороны кто-то всю ночь. Акинькиных знаю, они уже переболели, бабуся-ягуся с 45-ой точно здорова, давеча видел, как волокла доски с помойки и не чихала, значит новенькие жильцы.

– Не болеет у нас никто. И вообще, с какого вы вмешиваетесь в частную жизнь. Вы кто?

– Я Степан Михайлович, пенсионер. А вы?

Тут я повторно чуть не уронила и кофе, и булочку одновременно. По дороге возле дома шла вся скрючившаяся до асфальта бабулька и волокла три огромных мусорных мешка больше ее раза в два.

– Она ремонт делает, – не дожидаясь моего вопроса, сказал сосед. – Вот и волочет все с помойки, стройматериалы ищет. Купить-то не за что.

И тут бабулька начинает истошно кашлять и чихать одновременно, не спрашивайте, как ей это удавалось.

– Ой блин, еще заразит. Прощевайте. – Взвизгнул Степан Михайлович и скрылся в своей квартире.

Бабка почихала, покашляла, не выпуская из рук пакеты, и поволоклась дальше.

Ночью мы с мужем смотрели фильм с бокальчиком белого сухого, выходной, лето, как сквозь наушники в уши ворвался истошный детский плач. Мы уже и звук увеличивали, и наушники плотней надевали – ничего не помогло. Час этот плач не оставлял нас ни на минуту. А утром пришла кашляющая старушка:

– Это вы ребенка ночами мучаете?

– У нас нет детей.

– Как это нет, плач от вас шел, – и стала отодвигать меня, чтобы просочится в квартиру, но я стала Цербером на охране нашего покоя.

– У нас никто никого не мучает, но если вы не уйдете, я помучаю вас.

И тут по лестнице стала подниматься молодая женщина с коляской.

– Извините, что не давали вам спать, у Коленьки зубки режутся.

– Еще одна новенькая, – прошипела бабка, зыркнула на меня тусклым глазом и поплелась восвояси.

Собрание дома – это отдельный филиал ада, на который мы не пошли, а только наблюдали из окна. И мы хотели рвануть на помощь, когда та самая бабка полезла в драку к молодой девчонке только за то, что та осмелилась сказать, что цветы у придомовой территории высаживать не будет. Ну ё-мое, 21 век, а все еще насильственное садоводство.

О том, что мы с мужем хотим детей и вовсю над этим работаем, знали все ближайшие соседи, хотя мы ведем себя крайне тихо и не из тех, кто закатывает сцены из немецкой порнухи. Но я стала «шалавой» у всех подъездных бабок, хотя делаю это с законным мужем, а все мужики от 4-х до 88 подмигивали моему супругу.

О бабках надо сказать отдельно. Один раз они меня записали в лесбиянки только потому, что я обнялась с подругой на прощанье и долго втирали мужу, что я непутевая и скоро его брошу ради этой «дредастой».

В общем, можно было бы написать книгу, но я, пожалуй, остановлюсь на том, что со Степаном Михайловичем мы-таки подружились, хоть он и верит в масонский заговор и жидкое чипирование.

Петя Коробейкин был классическим неудачником. Еще в школе на физкультуре у него обязательно развязывались шнурки, и он разбивал нос, на труде бил себе молотком по пальцам, на геометрии колол пальцы циркулем, когда стал старше и начали нравиться девочки, он пытался подойти познакомится и обязательно в это время чихал или кашлял, и девочки со смехом убегали.

Даже мама Пети все время говорила ему: «Ну, красивый ты мальчик, только неуклюжий какой-то. Собранней надо быть, сынок». Но Петя не мог стать собранней, потому что так становилось еще хуже. Когда он поступил в университет на компьютерные технологии, он так тщательно выполнял задания, что высовывал язык и вечно его прикусывал. Шнурки продолжали развязываться, а розетка несколько раз била парня током, хотя он соблюдал все меры безопасности и уж точно не лез туда чем не просят.

С девушками Пете так же очень не везло. Одна не очень красивая барышня, наверно отчаявшись найти себе кого получше, согласилась пойти с ним в кино. Когда после кино они пришли к нему домой, а родителей дома не было, они собирались продолжить вечер, и собирались начать целоваться, как гром среди ясного неба, соседи решили, что самое время для ремонта и принялись стучать, сверлить и громко материться. Ну никакой романтики, разумеется. Девушка даже на чай не осталась, собралась и молча ушла.

Коробейкин не смог устроиться по профессии, и пошел сначала менеджером по продажам, но, разумеется, продать ему ничего не удалось и через месяц его уволили, не заплатив. Он еще помыкался по разным фирмам страховым агентом, логистом, помощником на стройке, где чуть не выбил себе зубы и не лишился пальцев, и вот, наконец, удача улыбнулась ему, и его взяли сисадмином в одну некрупную компанию. Зарплата не бог весть что, но все же лучше, чем ничего.

Неудачи все равно продолжали преследовать Петра. То среди ночи разбудят бухгалтера с криком, что у них окно не открывается, а им надо отчет в семь утра сдать. То, опять же, пресловутый удар током.

Все изменилось, когда в их компанию пришла секретаршей юная нимфа Светочка. Она была полупрозрачная, летящая, легкая, как перышко и почему-то сразу запала на Коробейкина. Стала таскать ему плюшки на обед собственного приготовления, кофе ему варить, когда начальник занят и ее не дергает.

Петя не верил своему счастью и боялся его спугнуть, но через год они поженились. Легкая Светочка была просто хозяйкой от Бога – она готовила, как шеф-повар, в квартире было чисто, как в отеле, и выглядела она всегда, как фея. И терпела, что у мужа всегда все валилось из рук и он вечно что-то портил.

Однажды, когда они решили заняться супружескими делами, Петя свалился с кровати и сломал ногу. Ходя после этого на костылях, он начал ныть и однажды спросил жену:

– Светик, зачем ты за меня замуж вышла? Я некрасивый, неуклюжий, неудачник, одним словом. А ты – богиня!

– Я такая, потому что считаю себя такой. А ты считаешь себя неудачником. Один раз споткнулся, второй и поверил. И это стало закономерностью. А теперь подумай, что может это и не неудачи вовсе, – помнишь девушку, с которой ты чуть не переспал – она была больна и могла тебя заразить. Она сама не знала, что больна, потому что ее заразил бытовым путем отчим, через общие тарелки, но ты мог подхватить. Помнишь, как ты отбил себе палец на труде – и когда ты отвернулся и собрался идти в медпункт, на то место, где ты стоял – упала люстра.