– Кто это был? – тихо спросил пассажир.
– Это? Старик Акинфий Поздняков, подъесаул в отставке, ещё с японской. Активист наш и первый председатель комитета бедноты. Самый преданный вам в округе человек. Поротый белыми за то, что коня своего в степь пустил, лишь бы им не отдавать. Самооборону от банд он организовал. Три отряда из калмык. За тобой они, наверно, ехали, товарищ уполномоченный! Кобылу тебе вели!
И Матвей, наконец, дал волю смеху. До слёз истерил, до коликов в животе. Даже лошадь оглядывалась. Чуть из тарантаса не выпал. Попутчик его схватился за голову:
– Что ж ты, контра, молчал? Что же ты меня компрометировал!
– Так ты мне сам сказал: «дурак – я учитель!» Я ж тебе подыгрывал!
Уполномоченный матерился на чём свет стоял. Спрыгнул с седалища, достал из-под него кобуру, потряс ей и сунул обратно в портфель, потом бумаги и мешочек с печатями. Шахматов продолжал смеяться и плохо расслышал его слова:
– Хорошо смеётся тот, кто смеётся последний.
В придонном слое
Выслушав меня, узбек насупился. Повисла пауза. Глядя в глубину горизонта, он стал медленно снимать свои строительные перчатки. Сосредоточенно, театрально, не моргая, палец за пальцем. Выражение его лица не менялось, и я невольно подумал, уж не хочет ли он вызвать меня на дуэль? Я всплеснул руками и продолжил:
– Ты меня слышишь? Тимур! Ты хоть понимаешь, чем это сулит? Никто уже не вспомнит старого. Перепишешь и всё: достаток, Ташкент, свобода. Калым заплатишь. Новый дом поставишь. А?
– Ёк! – неожиданно внятно ответил он побелевшими губами.
Перчатки упали на мешки с цементом. Качнулся знойный воздух. Потом ещё раз, и я увидел, как небо перевернулось в его глазах. Увидел, как он пожалел о своём выборе.
Поднялся он почти сразу и, хромая, побежал к лифту. Мне показалось, что слёзы блестели у него на щеках. Слёзы ярости и бессилия. Он не знал, что делать, не знал, что ответить. Руки, пытавшиеся захлопнуть замок подъёмной люльки, заметно тряслись. Где-то далеко под ногами шипела хищной змеёю московская улица. Загородные пейзажи утопали в лучах утомлённого светила. Вместе с солнцем воздух тоже казался уставшим и каким-то пустым, и каким-то чужим, как будто я дышал им без разрешения. Не надышишься, одним словом. И в эти секунды я почувствовал на себе разочарованный взгляд Вселенной. «Эх», – вздохнул космос.
– Это моя книга! Моя, моя, моя! – прокричал Тимур без акцента и нажал кнопку движения вниз. Вниз, на родину, в безнадёжную Азию, в которой он никогда не мог найти себе места.
Севaстьян Протопопов
«Железный хромец»
* * *
«Чёрным днищем огромного ледокола над Европой нависло Позднее Средневековье. Услышал плохую рифму? Вероятно, лёд дал уже первые трещины. Ещё пара месяцев и ледокол окончательно сядет на мель. Из пробитых топливных баков смрадной струёй хлынет высокооктановая горючая жижа драгоценнее золота и смертельнее цианида. Мало кто, один, наверное, из нескольких тысяч, устоит зачерпнуть из неё бокал-другой в качестве хотя бы таких дивидендов. Не зря же мы столько лет терпели друг друга. Не зря сообща созидали стены нового храма. И из общедоступной струи каждый будет торопливо черпать и черпать свою лёгкую смерть, пока не нашёлся какой-нибудь сумасшедший и не поднёс к ней горящую зажигалку, и не превратил безболезненный, затянувшийся праздник заката цивилизации в агонию».
Перечитав несколько раз это письмо, Фёдор Ильич остался доволен. Даже закурил, забыв, что он бросил. Страшно, непонятно, загадочно. Про плохую рифму смешно. Кресло вращалось по часовой стрелке, и в его голове оформлялся ответ.
«Хорошо, – написал Фёдор Ильич, – так хорошо, что у меня появилось необъяснимое желание в слове «агония» исправить букву «а» на букву «о». Шутка!» И он нажал кнопку «отправить». Сам же продолжил писать дальше: «Хорошо, но не актуально. Разве кому-то нужны сейчас экологические пророчества? Вчерашний день. А думать и писать надо о ближайшем завтрашнем! Так же с волнением и поэтическим ужасом, с животным страхом, с переоценкой угрозы и её последствий. Уверен, у вас получится. Садитесь сей же час и так же по-экклезиастски, но на злобу дня! Дайте нам пару дополнительных кубиков адреналина. В долгу не останемся.
P.S.
А вот про ледокол больше не надо. Я, конечно, изменю сам, хотя бы на авианосец, но на будущее учтите: европейцы имеют очень смутное представление о том, что это за зверь – ледокол».
Ещё раз кнопка «отправить», и кресло завращалось против часовой стрелки. На третьем витке краем глаза Фёдор Ильич заметил, как на экране пульсирует строчка «Новое письмо». С готовностью он отстранился от спинки кресла и протянул руку к компьютеру. Навёл курсор на нужную строку, вскрыл её и поднял брови от удивления. Письмо пришло на электронный адрес, которым Фёдор Ильич не пользовался уже лет шесть после того, как решительно покончил с академической карьерой преподавателя в педуниверситете. Только привычка называть себя по имени и отчеству осталась с ним с тех странных времён. Фамилия отправителя Слежанков казалась знакомой, но только и всего. «Авторы на этот ящик писать не могут. Кто же это?» – думал Фёдор Ильич. Письмо открылось после прикосновения указательного пальца.
«Здорова, Глазунов! Давно не виделись. Шифруешься? Неделю не могу тебя найти. И это с моими связями! Не очень рассчитываю на то, что ты сейчас читаешь это письмо, но других концов у меня не осталось. Телефоны меняешь, по месту прописки не живёшь. Бабы нет… Ты зачем с Таней развёлся? Бес в ребро? Эту электронную почту я нашёл в твоей визитке, которую ты на двадцатилетие выпуска оставил Надьке Соколовой)
Ладно. Если письмо дошло до тебя, ответь. Очень надо!!! Твой Слежанков Семён. Жду».
И наконец прозвучавшее имя отправителя освежило память Фёдора Ильича и сдуло пыль с фамилии знакомой, но не более. Он вспомнил широкую спину своего одноклассника. Они стояли рядом на уроках физкультуры, и при команде «направо» он упирался в неё взглядом. Лицо помнил смутно. Что-то такое с хитрецой. Усы раньше всех начал брить. После армии поступил в высшую школу КГБ СССР, а закончил Академию ФСБ РФ. Фёдор Ильич почесал переносицу, и руки потянулись к клавиатуре.
«Здорова, если не шутишь! Чем могу?»
Конечно, Глазунов был заинтригован и немного напуган. И немного было приятно. И очень чесались руки написать больше, а в голове извивались недосказанные на том памятном вечере встречи выпускников мысли. Но он решил быть подчёркнуто сдержанным. Отправив шесть слов, ждал. О чём пойдёт речь? Чем он мог заинтересовать сотрудника ФСБ? Ничего крамольного в его блоге никогда не публиковалось. Молодая шпана часто пытается подбить его на размышления о дне сегодняшнего дня, но это скучно. Это не его тема. Это для недоумков. Ну, брал заочное интервью у Нахального, у этого пожизненного оппозиционера после его отсидки, и что? Говорили же только об искусстве. Ну да, с двойником Нахального был косяк, но он же уже объяснился. Коронавичюса печатал и опять же, и что? Мнение автора не всегда совпадает с мнением блогера. Мосфильм, вон, по его фантастике кино снял, в котором все передохли. «Ладно, не буду гадать, – решил Глазунов, – скоро всё разъяснится».
И снова вращалось кресло, и снова одухотворённо скрипело радио «Барокко бэст».
«Глазам не верю! – читал Глазунов минут через десять. – Я тебя эврика, наконец!»
«Как-то не вяжется наш школьный юмор с твоими погонами. Я тоже глазам не очень верю».
«Так я уже год на пенсии, чувак. Официальными должностями не отягощён. За своим лексиконом могу не следить».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
