В ночь с 5 на 6 апреля 1920 года во всех населённых пунктах, где находились совместно японские войска и партизаны, японцы вероломно напали на партизан и, пользуясь внезапностью, сумели причинить немалый урон. Кроме того, они захватили владивостокский партизанский штаб, возглавляемый видными революционерами-большевиками: Лазо С. Г., Луцким А. И., Сибирцевым В. М и Цапко А. Т. Такое выступление произошло и в селе Шкотово. Вечером 5 апреля, по случаю праздника Пасхи партизаны устроили вечер, на который пригласили, кроме жителей села, и японских солдат. Глубокой ночью, когда все уже спали беспечным сном, японцы ворвались в казармы партизан и начали дикую резню. Те, не понимая со сна, что случилось, выскакивали на улицу в одном белье и падали, сражённые пулями интервентов. В этой бойне погибло более половины партизан, стоявших в Шкотове, спастись удалось немногим: некоторые убежали в сопки, другие спрятались в домах местных жителей.

Большинство сельчан ещё ночью, услышав стрельбу, крики раненых и дикие вопли на японском языке, поняли, что происходит и, не дожидаясь, пока явятся японцы в поисках бежавших от расправы партизан и «бурсуиков», запрягли телеги, оседлали лошадей и, похватав ребятишек, а также кое-что наиболее ценное из имущества, до рассвета умчались в ближайшие сопки.

Утром, с восходом солнца, японские солдаты и сопровождавшие их полицейские – предатели, большей частью из корейцев, бросились вылавливать и выискивать беглецов. Но большинству из бежавших от побоища в казарме удалось скрыться. С теми же, кого японцам всё-таки удалось поймать, они расправились самым зверским способом, надругавшись даже над трупами убитых. В числе погибших оказался двоюродный брат Акулины Григорьевны, Семён Калягин. Он был горбат, японцы ему разрубили горб и вырубили из туловища голову. Многие трупы были изуродованы штыками до неузнаваемости. У всех убитых и даже ещё живых тяжелораненых партизан японские солдаты отрезали уши. Вероятно, они учинили бы и более жестокую расправу над оставшимися и сильнее надругались бы над трупами погибших, но убежавшие партизаны и жители села донесли вести о вероломном нападении японцев в Шкотове до партизанских отрядов, находившихся поблизости. Эти отряды, размещённые в мелких селениях, где японских гарнизонов не было, соединились и быстро двинулись в Шкотово. Японцы натиска партизан не выдержали и, погрузившись на поезд, удрали во Владивосток, больше они в Шкотово не возвращались.

В течение последующих 3–4 дней партизаны и вернувшиеся жители села подбирали трупы погибших по склонам и кустам гарнизонной сопки и хоронили их в братской могиле, выкопанной в центре сельского кладбища. Удалось найти и спасти несколько человек раненых. Разгром отряда в Шкотове нанёс ощутимые потери партизанам Сучанского и Шкотовского районов, но в то же время пополнил их ряды многими добровольцами-крестьянами, возмущёнными вероломством и зверством японцев.

Всю весну и начало лета 1920 года японские войска безуспешно пытались сломить сопротивление партизан в ДВР, не помогли им и такие приспешники, как атаман Семёнов и другие. В июле 1920 года Япония вынуждена была заключить с ДВР перемирие, по которому японцам пришлось вывести свои войска из Забайкалья, а части Народно-революционной армии, опираясь на поддержку РСФСР, немедленно ликвидировали семёновское белобандитское гнездо. Правительство ДВР переехало в г. Читу. В Амурской, Хабаровской и Приморской областях ДВР японцы ещё продолжали держать свои войска, хотя и сосредоточили их в крупных городах: Благовещенске, Хабаровске, Спасске, Никольск-Уссурийске и, конечно, во Владивостоке.

В конце лета 1920 года в Шкотово вернулся Андрей Пашкевич. Мы уже говорили о том, что команде сторожевика № 7 пришлось покинуть свой корабль и разойтись по домам, или уйти в партизанские отряды. Андрей, вероятно, тоже ушёл бы в какой-нибудь из отрядов, но решил прежде побывать дома, ведь около трёх лет никакой связи с домом он не имел и не знал, как живут его родные. Вместе с ним в Шкотово направились и два его товарища – матросы Сергей Игнатьевич Маркин и Иосиф Ильич Петров. Они были немного старше Андрея, но никакой родни не имели. Подружившись с Пашкевичем, эти два матроса решили поехать с ним, чтобы вместе навестить его семью, а затем податься в партизаны.

Когда Андрей и его друзья появились в Шкотове, то застали семью Петра Пашкевича в очень тяжёлом материальном положении. После трагической смерти Василия, о которой Андрей узнал только по возвращении домой, Пётр Яковлевич стал запивать чаще и продолжительнее и почти совсем забросил хозяйство. Акулина Григорьевна, связанная маленькой дочкой Верой, родившейся в конце 1917 года, отдаваться полевым работам в полную силу не могла, остальные члены семьи – девочки были ещё настолько малы, что ожидать от них серьёзной помощи в хозяйственных работах было нельзя. Старшая Людмила, с 1919 года учившаяся в шкотовской учительской семинарии, крестьянскую работу не знала, делать её не умела и не любила.

Пришлось Андрею думать не о партизанском отряде, а о том, чтобы как-нибудь поскорее вновь наладить хозяйство: убрать посеянный ещё Васей урожай, заготовить корм для скота, начать готовиться к сельскохозяйственным работам на будущий год. Его друзья, видя бедственное положение этой семьи, а может быть, и прельстившись возможностью спокойно пожить в мирной крестьянской обстановке, остались с ним.

Акулина Григорьевна обрадовалась возвращению Андрея, но в то же время постоянно беспокоилась за него. Она боялась, как бы он не поддался на уговоры некоторых друзей-односельчан и не ушёл бы в партизаны. Боялась она этого отчасти потому, что положение её с семьёй «без мужика в доме» стало чрезвычайно трудным, но, главным образом, потому, что боялась потерять в каком-нибудь бою второго и последнего своего сына. Он же, работая по дому, также, как и его друзья, всё время опасался мобилизации какого-нибудь из белогвардейских правительств, постоянно появлявшихся в Приморье. Именно поэтому почти сразу же по возвращении Андрей и его друзья уехали в лес, поселились в зимовье и находились там почти всё время.

Акулина Григорьевна задумала привязать сына к дому и другим известным материнским способом, она решила его женить. В доме уже знали, что парню понравилась одна из подруг её старшей дочери, тоже выпускница семинарии, уроженка села Романовки, Наталья Клименко. Андрея уговаривать не пришлось, и свадьба состоялась в начале 1921 года. Наташа Клименко стала Наташей Пашкевич, семья молодых заняла в доме бывшую Васину комнату.

Между тем многие из наиболее дальновидных городских и сельских богатеев всё больше и больше убеждались в непрочности существовавших властей: поддерживаемые японскими штыками правительства сменялись во Владивостоке и Хабаровске чуть ли не ежемесячно. Эти люди понимали, что вскоре японцы вынуждены будут уйти с ДВР восвояси, а с ними рассыплются, как карточные домики, все эти правительства. Из сопок придут партизаны, а с ними и их власть. Эта власть спросит с тех, кто наживался во время японского хозяйничанья, и придётся не только расстаться с неправедно нажитым богатством, но тем, кто так или иначе боролся с партизанами, поплатиться свободой, а может быть, и жизнью.

Все эти крупные и мелкие хищники начали под любыми предлогами покидать насиженные обжитые места, удирать в разные стороны и, прежде всего, за границу. В числе этих людей находился и Михаил Яковлевич Пашкевич. В эти годы он сотрудничал с одним крупным лесопромышленником, хищнически вырубал приморский лес, при помощи своего компаньона, а вернее, шефа, сбывал его японцам, получая при этом солидную прибыль. Кроме того, его сын Гавриил был активным карателем, белогвардейцем – надо было как-то спасти и его, да и самому избежать ответственности. В руках Михаила Пашкевича к тому времени собралась порядочная сумма, с ней можно было бы укатить в Харбин или в Японию, бросив всё шкотовское имущество на произвол судьбы. Но такие люди как Михаил, видимо, до самой последней минуты своего существования будут пытаться выколотить дополнительную прибыль из того, что есть. Так с ним и произошло.