На восьмые сутки Вадим заметил, что сеть нитей под её кожей потемнела. Дурные пятна расползлись по шляпкам грибов.

– Ничего, мы попробуем снова, ― говорил он Ангелине, хотя, скорее, утешал сам себя. ― Может быть, волнушки лучше приживутся?

Через день он вернулся с инструментами и ведром воды. Удручённо оглядел скрюченные почерневшие грибы, выпирающие из разбухшего от гноя надреза. Точно полуистлевшие пальцы мертвеца. Вадим повздыхал, натянул перчатки и решительно взялся за скальпель.

Погибшие плодовые тела нехотя отделялись от плоти, распадаясь прямо в руке. Пришлось постараться, чтобы вырезать загубленный мицелий и вычистить зловонный гной из раны. Ангелина на его манипуляции не реагировала, как будто уже не чувствовала собственной кожи. Она даже не открывала глаза, но пульс ещё прощупывался.

– Если бы да кабы, да во рту росли грибы, ― нараспев бормотал Вадим за работой.

Эту поговорку он слышал от бабки, и она ему крайне нравилась.

Кровь из нового разреза сочилась густая, тёмная до черноты. Вадим собирал её в тряпку, а когда перестала идти, бережно раздвинул края плоти пальцами и поместил туда новый мицелий. Заполнил резервуары подпитки, проверил веревки ― как оказалось, они едва держатся.

– Чёртовы мыши, ― выругался Вадим, заметив на полу помёт.

Мысленно поставил себе в план сходить завтра за отравой, иначе грызуны испортят грибницу. К тому же придётся сменить верёвки.

Вадим вернулся в квартиру, взялся раскладывать инструменты по местам.

– Так, а где же?.. ― опомнился он.

Перерыв вещи, понял, что забыл скальпель в погребе. Весь день ни к чёрту, расстроился Вадим. Главное ― не забыть забрать, обязательно.

Следующей ночью он спустился в погреб с целой упаковкой отравы и парой мышеловок. Открыл дверь и, войдя, тут же запер её за собой. Ему показалось, что в угол, словно напуганные вспыхнувшей лампой, метнулись крошечные тени.

«Ну, ничего, вы у меня ещё попляшете», ― про себя пригрозил грызунам Вадим, но сперва решил перевязать верёвки.

– Как ты тут, любимая? ― проворковал он, заглядывая в ящик.

Девушка не шевельнулась. По-прежнему лежала там, как безвольная фарфоровая кукла. В тусклом свете Вадим заметил металлический блеск рядом с вяло поникшей правой кистью. Он склонился ближе, присматриваясь.

Её веки распахнулись, полный гнева взгляд цепко впился Вадиму в лицо. Ангелина так быстро метнулась из ящика, что он не успел даже дёрнуться. Резкая боль ужалила в шею справа. Вадим отшатнулся, выронил пакет, машинально зажимая рану.

– За что, милая? ― с обидой прошептал он. ― У нас же почти получилось.

Ангелина не слушала. Удары сыпались на Вадима один за другим, обжигая тело. Будто на него нападал рой огромных разъярённых ос. Он пытался отбиться, но очки свалились с носа, а без них разглядеть что-либо удавалось с трудом. Закрываясь руками, Вадим отступал, пока не упёрся спиной в проржавевшую дверь. Вслепую нашарил ручку, вот только единственный выход отсюда был надёжно заперт им же самим.

Он слабел с каждым толчком крови, а возлюбленная всё била и била наотмашь, рыча, как дикий зверь. Удивительно, что спустя больше недели в ней ещё осталось столько сил. Найти ключи Вадим так и не успел. В голове поплыло, он ополз на пол, скрючился и затих.

Задетая во время борьбы лампа всё ещё раскачивалась под потолком. Её сияние металось и пульсировало под веками почти так же болезненно, как дыры в теле. Свет то загорался, то меркнул, Вадима бросало то в жар, то в озноб. Постепенно боль отступила. Иногда он слышал голоса, будто звавшие по имени. Чужому имени, не его.

«С кем они разговаривают?» ― думал Вадим, но тут же отгонял лишние вопросы: это не важно, совсем не важно.

«Нужно найти скальпель, ― вспоминал он. ― Нельзя оставлять его в погребе, мало ли что…»

Мысли то и дело разбредались, как стадо непослушных овец. Он силился собрать их воедино, но выходило не очень.

«Обязательно забрать скальпель и сходить за вином. Ангелина придёт буквально через пару часов, а я совсем не готов. И не забыть выбросить дурацкий бабкин половик. Во сколько там похороны старой карги? Вроде бы в десять…»

В голове образовался настоящий винегрет из дат, событий и имён. Сложно было понять, какие воспоминания ― сегодняшние, а каким уже дни, недели и годы.

«В субботу попасть к мастеру на маникюр и завивку, а в воскресенье ― свидание с Вадимом. Кажется, в девятнадцать тридцать…»

Стоп.

«Ведь Вадим ― это я и есть. С кем же тогда у меня свидание?»

Терпкий запах лекарств и антисептика ударил в нос. Вадим открыл глаза, заморгал, чтобы картинка настроилась. Его окружали бледно-зелёные стены, тело накрывала белая простыня. Вадим понял, что лежит на узкой койке в помещении, похожем на больничную палату. На переносице не ощущалась привычная тяжесть очков, но каждая деталь интерьера просматривалась вполне отчётливо.

Он опасливо пошевелился, ожидая боли в многочисленных надрезах, но той не последовало. Оглядев предплечья, убедился, что ран действительно больше нет. Такое могло произойти только если очень долго оставаться в беспамятстве. Или, может быть, в коме?

Вадим хотел встать, схватился за край покрывала и только тут обратил внимание на ярко-алый лак на ногтях. Да и пальцы были совсем не его. Слишком тонкие, почти без волос.

– Так значит, у нас, ― неожиданно звонким голосом пробормотал он.

Неуверенно ступая босыми ногами по холодному полу, Вадим добрёл до туалетной комнаты. Как он и ожидал, там над раковиной обнаружилось большое зеркало. Из отражения глянуло бледное измученное лицо Ангелины. Некогда пышная укладка истрепалась в паклю, вокруг губ рядами темнели подживающие дырочки от ниток.

– Получилось, ― выдохнул он, закончив мысль.

Вадим распахнул больничный халат. Из-под девичьей груди вниз к животу тянулся ряд волнушек. Их нежные шляпки розовели в тон соскам.

– У нас получилось, любимая, ― повторил Вадим. ― Теперь мы будем вместе. Навсегда.

― Свинья вонючая!

Ефим ошалело смотрел, как крошечный рот изрыгает отборные ругательства в его адрес.

– Бз-з-з! ― муха, что билась в оконное стекло где-то там, за побуревшей от пыли занавеской, истерично вторила тоненькому голоску.

Оба звука сливались в сплошной противный писк, отдаваясь болезненным звоном в его голове. Прямо как от криков соседки. Да, точно, опомнился Ефим. Свинья вонючая. Именно это заносчивая сучка выкрикивала, когда они виделись в последний раз. Вот только почему она кричала, он никак не мог вспомнить.

– Ты меня вообще слушаешь, урод?!

Он дёрнулся и даже охнул от боли, когда особенно яростный плевок раскалённого масла со сковородки достал его. Ефим опустил взгляд, безучастно оглядел свои руки, все в красных пятнах. Медленно, как изображение на старой плёнке, проявлялось осознание происходящего.

Вокруг по-прежнему его кухня, совсем крошечная, всего три-четыре шага от старого тарахтящего холодильника до окна с видом на унылый двор. Она, как и вся его однушка, больше напоминала захламлённую подсобку, нежели что-то жилое и уютное. Между раковиной и кухонным шкафом зажата плита, вся покрытая слоем заскорузлого рыжего жира. На ней в старой сковородке калилось масло. Слишком долго, уже вьётся дымок.

В общем, на первый взгляд ничего примечательного. За окном темнел вечер, Ефим возился с ужином. У него не было жены или хотя бы девушки, так что рассчитывать приходилось только на себя. Обычно он готовил макароны, картошку, а если заведутся деньги ― то и приличные пельмени. Сегодня его ждало особое блюдо. Настоящая, сочная, из чистого мяса…

Котлета.

Ефим окончательно вспомнил, зачем он стоит посреди кухни с кулинарной лопаткой в руке. Сглотнул набравшуюся в рот слюну ― душный аромат палёного сала неимоверно будоражил аппетит. Посмотрел на Котлету, а она ― на него.