Столичная юная вара, прекрасная формами и лицом, три года назад ославилась на всю Портовую слободу. Честь ее запятнал моряк, а потом шел по улице прочь, втянув уши в шею, и слушал, как несчастная бежит вослед, крича проклятье, вынуждающее немедля жениться. Дело закончилось тем, что вара споткнулась, упала и прикусила язык. Однако, местные почтенные жительницы долго еще обсуждали: как же несчастной неописуемо повезло. Потому что Морте де-конта, закон божественного возмездия, откликается лишь взывающим ему омадийцам по крови, которой у нашей вары нет ни на шейк.

В прибрежном городе Пейсилинь лет двадцать тому назад был случай — местный лекарь не спас любимую матушку одного уважаемого горожанина. Но когда вслед ему понеслось проклятие Морте де-конта, он даже не обернулся. Так и брёл со своим саквояжем, расстроенный трагичным исходом. Однако, рухнул прямо с балкона в розы тот самый уважаемый горожанин, который проклятие запустил. Сразу замертво рухнул, потому что божественное возмездие отвечает лишь чистым человеческим душам, незапятнанным тяжким грехом…

Все эти душещипательные истории я выслушивала сейчас от гневной нянюшки в совершенном молчании. Просто сидела за обеденным столом, уткнувшись носом в опустевшую давно пиалу.

— Пекки тебе подлить?

Вот же, с-сволочь. Кишмаил, в отличие от меня, чувствовал себя превосходно. То же мне, «жертва проклятья». Уже отмытая и переодетая. И мы уставились друг на друга через стол: мужчина, слишком быстро смирившийся с судьбой, и женщина, принесшая собственную душу в жертву. Да бесов чепчик! Я пожертвовала самым дорогим — традициями! Но, хоть что-то в этой сумасшедшей жизни, да срослось:

— Благодарю, сыта. Вар Кишмаил, а как вы планируете нашу экспедицию?

Брови мужские круто взмыли ввысь, потом одна, левая, криво опала (глаз же подбит):

— Планирую, — подавшись вперед, процедили мне в ответ. — Вот это вот недавнее заносчивое восклицание: «Хочу, чтобы артефакт был мой!» вы, вара Эльза, переименовали благородным словом «экспедиция»? Похвально!

— Халву ты хоть полынью назови, она останется халвой, — нахально улыбнулась я.

Киш дернул краем сомкнутого рта, гася усмешку:

— Сладкое бывает вредно, вара Эльза.

— Да что вы?! — едко изумилась я. — Остро так чувствуется ваш многолетний опыт.

— Да. Есть с чем сравнить и оценить.

— Сорта халвы между собой?

— Халвы? Причем тут…

— А-а, ляля? Ты бы села… Сядь!

Да что же это? Мы с Кишем к носу нос торчим над позабытым уж столом. И я медленно поднимаю взгляд от губ его сомкнутых. К глазам, сейчас не карим вовсе, черным. И они так странно плотоядно оглядывают мой, распахнутый от удивленья рот. Я замерла и выдохнула, наконец. Киш, вдруг, моргнул и будто отмер. Где-то сбоку кашлянула няня Риза. Мы оба сели. Молча, словно высказавшие друг другу ворох важных, но излишних слов. Пора заканчивать всю эту «трапезу»:

— Я…

— Я составлю вам, вар Рийк, сегодня список необходимого купить.

— Хорошо, вар Кишмаил, — проблеяла опасливо еще одна присутствующая сторона.

— Но, могу и сам. Где…

— Не-ет!!! — и мы так слаженно втроем все это слово прокричали.

Да, какого беса? Стража дважды сегодня бряцала оружием по нашей слободе. И эта наглая вдова, лишенная раба и Феникса, как будто снова овдовела. Причем, из-за бедствия стихийного, которое теперь накрыло город весь… Уж лучше дома пусть сидит, убийца птиц. И ведь не сказал, за что свернул последней шею. Наверняка, бесподобно много пела. Или конкурировала за внимание вдовы.

— Ну, хо-рошо, — отгородился от меня ладонями ошарашенный изрядно Киш.

— Отлично, — удовлетворенно заявила я.

Так продолжалось еще пару бесконечных суток. Киш собирал поклажу для пустынного похода, мы с няней продукты и обмундирование. Только душа всё сильнее и больнее ныла. И я пока лишь плюсовала дни, стоящие между свободой братской и его портовою тюрьмой.

Город Олом,

Окраинная слобода.

Серьезный разговор с моим подельником и проводником состоялся накануне нашего отъезда. Просто выяснилось наиважнейшее обстоятельство, о котором я лишь трусливо догадывалась — мы двинем в экспедицию вдвоем. Почему? Во-первых, вару Рийку некого нам предоставить (кроме себя с радикулитом). Количество прислуги в доме, «спящем» без хозяев, традиционный минимум, а родственников вара Рийка привлекать в подобные дела, отдачами замаешься. Это, во-первых. А, во-вторых, артефакт «хрустальные очки» не та вещица, ради которой надо собирать отряд. Как Киш сказал: «Это тоже самое, что толпой толочься у запретной двери». Ну что ж, поверим. И переживем… Но, только чую я зудящейся рукой, размеры кочерги, которой отхожу Эдвара, растут неимоверно с каждым днем. С каждым часом!

Вторым вопросом в нашем серьезном разговоре был будущий маршрут. Но, на него ответ я получила… да, получила. И спасибо хотя бы за: «Я впереди, а ты за мной». Наверняка, сие есть девиз любого отважного проводника. Ну что ж, согласна. Проклятие не даст ему свернуть с пути… Проклятие. Я будто прокляла саму себя. И этот бесов браслет, который вовсе не браслет, а лишь татуировка на руке между запястьем и изгибом локтя. Полоса, раскрашенная в красный цвет с мелкими иероглифами: «Да воздастся справедливость»… Не думать об этом. Я постараюсь все забыть. И Киша первым.

Но, состояние душевного «раздрая» преследовало меня постоянно и притуплялось лишь в моменты наших стычек с Кишем. О, вот тогда я не жалела ни о чем! Однако, как назло, тот будто окончательно смирился. И в отношениях наших произошли перемены от взаимного неприятия до искреннего любопытства. Да и бес со всем этим терзаньем! Забуду Киша первым. Я ж решила!

В день нашего отъезда мой «раздрай» достиг апофеоза. Нет, я старательно пораньше встала, плотно поела, оделась во всё походное. В бесстыдные (по мнению нянюшкиному) брюки, которые при отсутствии движения сойдут за юбку, и блузку из льна, на которой в замену рюшам множество карманов. А еще на палец нацепила перстенек проверенный, на шею артефакт — кулон. Вот именно про это я не позабыла. Зато забыла про… расческу. Обыкновенную расческу для волос. И как теперь об этом Кишу рассказать?

Мы уже практически покинули столицу. Справа отражала облака река Гейдаш, на дощатом спуске к которой с визгом носились дети. А слева в ряд стояли неприметные двухэтажные дома и лавки Окраинной бедняцкой слободы. Мы на своих конях неспешно проезжали мимо. А к чему спешить? Пусть Кишмаил и был как пустынник упрятан по глаза в куфию, а я повышенного интереса не испытывала на себе, но, жизнь вокруг, по-утреннему еще неспешная и приглушенная, предписывала и такую же умеренную скорость. Вот выедем из города, а там…

— Ну, говори.

— О чем? — от неожиданности пискляво уточнила я.

Киш, стиснув губы, шумно выдохнул:

— Эльза, ты ёрзаешь три последних улицы. Говори, что не так. Седло неудобное? Штаны живот сдавили? Ботинки узкие? Или я не так себя веду?

— Я…э-э… забыла…

— Что?

— Мою расческу, — ну вот и сказала!

Мужчина на мгновение оторопел:

— Расческу? Ну и что?

Вот это правда жизни, бесов чепчик!

— Как это «ну и что»? Я волосы свои два раза в день как минимум расчесываю.

— Ну и воспользуешься моей теперь, — учтиво сообщили мне в ответ.

Я уточнила с опасеньем:

— А какой? Какая у тебя?

— А вот!

И мне с достоинством явили собственные растопыренные пальцы… Вдохнуть и выдохнуть… Опыт «расчесывания» ими у меня имеется уже. Да и я хорошо «вспышнила» в свое время внушительные лохмы Киша. Или он не то имел в виду? Да кто же знает?! И краска на щеках сейчас совсем не к месту, не вовремя:

— С-спасибо.

— Ладно! Только быстро вон туда. Или я сам?

Оказывается, пока я, молча скуксившись, краснела, Киш высмотрел по вывеске приемлемую лавку под названием «Красота».

— Нет! Я очень-очень быстро!

Сама же лавка ассортиментом сильно не блистала и выбор скромненькой, но вполне подходящей костяной расчески занял времени всего чуть-чуть. И я уже до выхода дошла, когда подумала и обернулась: