К началу вечера она умышленно опоздала, подойдя же к столу, остановилась, словно в замешательстве, рядом с длинноволосым брюнетом с чувственными губами. Тот поспешил пригласить ее занять место рядом с собой.

— Георгий, — представился сосед.

— Очень приятно. Александра.

Георгий аккомпанировал хору в их музыкальной школе. Он был галантен, остроумен и несомненно знал, что нравится женщинам.

Несколько раз она принимала его приглашение на танец, и, провожая ее после очередного на место, даже «приложился к ручке». Скучных лиц за столом было не найти- все были веселы, хмельны, а дамы еще и соблазнительно раскованны

— Георгий, почему Вы до сих пор не женаты? Как Вам удается сохранять такое благоразумие? В коллективе ведь столько очаровательных женщин… Вот уж поистине невиданная стойкость!

— Знаете ли, Сашенька, у меня ведь особое отношение к женщине. Женщина — существо высшее, более тонко, чем мы, мужчины чувствующее, ее миры более светлы, более совершенны. Она должна быть возведена на пьедестал. Между тем мужчина ее губит. Сначала, конечно, он о ней мечтает, сходит по ней с ума, добивается, но заполучив, низводит ее до уровня домашних шлепанцев — привычно и удобно. И вот уже та, что могла явить миру нечто прекрасное, остается неузнанной и нераскрывшейся. Мужчина, увы, подрезает ей крылья. С одной стороны тянут ее за подол дети, с другой муж голосит:»А скоро ли обедать?», и вот уже вся ее жизнь — это унылый холмик из оборванных листков календаря.

Тут Георгия призвали произносить торжественную речь.

— Да козел он обыкновенный! — видимо, аккордеонистка Люда оказалась неподалеку и слышала весь этот «гимн» женскому совершенству. — Ты куришь?

— Бросаю…

— Ну сегодня уж не будь такой решительной — завтра бросишь! Пойдем на свежий воздух.

Саня не курила, но разговор мог получиться весьма интересным. Выпустив струйку дыма, Люда заговорила:

— Ну надо же, какие мы великодушные и понимающие! Женщину мы не хотим обидеть! Тебе тогда одна дорога — в монахи, что ж ты тогда из койки в койку-то прыгаешь. Да он просто ответственности боится, и дети чужие ему не нужны! Было у нас с ним…Я, говорит, поздний цветок — долго готовил себя к отношениям с женщинами. Никчемное, скажу я тебе, он существо: попросила его один раз помочь, так, сущий пустяк, ну он ведь мне елку в потолок воткнул! — и, увидев Санино недоумение, объяснила- Елку пришло время выбрасывать, а она здоровая — под три метра. До прихожей я елку прямо в подставке дотащила сама, а Георгия попросила на улицу ее вынести. Ну он над ней и так, и этак, а из подставки ее вытащить у него не получается. Наконец, он ка-а-ак дернет! У меня в прихожей подвесной потолок — ствол одну плиту сдвинул и застрял в зазоре. Все, елка больше не в подставке, потому как она теперь …посреди прихожей висит. Ну, красота же! Вот я и Кире говорила:»Ну зачем тебе этот бытовой инфантил, не первой, к тому же, свежести? Его даже ученики Жоржиком прозвали.

Люда была снедаема ревностью, а та, как известно, знает больше, чем правда. Предположим, нарисовала она в своих фантазиях «охваченных страстью» Георгия, такого восторженного, но избегающего, тем не менее, обязательств, и Киру, в отличие от нее, Люды, не обремененную детьми, и не смогла совладать с обидой на несправедливость судьбы… На что она действительно смогла бы пойти, чтобы спасти этот «поздний цветок» от цепких пальчиков конкурентки? Правда, исходил от Людмилы лишь поток отчаянной решимости. Этого для душегубства явно недостаточно.

Они вернулись в зал.

— Куда же Вы так внезапно исчезли? Понимаю …Моя речь заставила Вас скучать. Каюсь.

— Ничуть. Просто не смогла отказать Людочке. Очень милая девушка. Так Вы рассуждали о самосовершенствовании, кажется? Прелюбопытнейшая тема…

— Некоторые не видят в этом для себя ничего столь уж необходимого, — Георгий мельком взглянул на Люду. — Чему Вы улыбаетесь, Александрочка?

— Просто вспомнила одну замечательную сказку. Про розовый куст и улитку, которая «была богата внутренним содержанием — она содержала самое себя». Розовый куст искренне считал ее натурой «глубокомыслящей и способной удивить мир». Сам же поведал о себе, что он обычный простачок: все радовался да цвел. Правда, один его цветок положили в молитвенник, другим любовался ребенок, третий носила у сердца девушка. А улитке не было дела до несовершенного мира.

— Согласен, все это спорно, и рассуждать на эту тему можно бесконечно. Но, в конце концов, важен полученный результат: Кира, чьих учеников Вы сейчас взяли, в последнее время выглядела окрыленной, что ли…

— И с чего бы такие метаморфозы?

— Доподлинно мне, конечно, не известно, но предположу, что она стала заниматься в клубе «Хариты».

— Ну вот, что ж Вы сделали…Теперь я сгораю от любопытства! А перемен-то как хочется!.

— У меня есть визитная карточка этого клуба. Потом расскажете. Но думаю, что смогу заметить в Вас это и сам. Итак, для нее визитка тоже нашлась. Уже уходя, Саня увидела Люду и Жоржика, сидящих вместе. Люда накрыла ладонь «бытового инфантила» своею, и что-то говорила. Похоже, как «существо высшее», она лучше Георгия знала, кто должен составить его счастье, и перспектива нести на своих лишь плечах груз бытовых проблем ее не очень-то и пугала.

Послезавтра вечером она идет в клуб «Хариты». И вечер этот будет отличаться от обычного расписания жизни клуба — приглашены даже «особые» гости. Всех ждет фуршет. Лев, наглец такой, предположил, что из нарядов у нее — джинсы «каждодневные» и джинсы «праздничные», и что Аллочка может помочь ей «выглядеть прилично». Итак, есть полтора дня на подготовку, Да не убоимся же.

«Что ж, кто бы ты ни был, но ты ищешь богатых и невеселых. Ну очень невеселых. Или «играющих» роль таковых, что печально для них заканчивается. Малообеспеченные девушки грустят по вполне понятным причинам, и, чтоб «развеять» свою грусть, устраиваются на третью работу. У богатых девушек самые что ни на есть благоприятные условия для томлений и печали: есть и время, чтобы грустить, и деньги, чтобы делать это изысканно. Судя по той «поразительной проницательности», что описывает в дневнике Кира, ты легко «считываешь» информацию человека. Как там? «Сжала руки под темной вуалью… «Отчего ты сегодня бледна?» Оттого, что я терпкой печалью напоила его допьяна…» Нужно настроиться. Он должен почувствовать мою печаль. Можно, конечно, углубиться в поэзию Сильвии Плат, но это все равно как примерить чужую болезнь. Небезопасное занятие», — Саня закрыла глаза. Ганс Христиан Андерсен и 5-я соматика местной городской больницы — это были Санины собственные воспоминания. Сколько раз в детстве ею были прочитаны сказки Андерсена? Бессчетное. Сколько маленьких пациентов 5-ой соматики все же стали взрослыми дядями и тетями? «Морозным утром за выступом дома нашли девочку: на щечках ее играл румянец, на губах — улыбка, но она была мертва; она замерзла в последний вечер старого года. Новогоднее солнце освещало мертвое тельце девочки со спичками; она сожгла почти целую пачку.» Смерть никогда не выпускала их из вида. Может быть, они думали о ней или говорили? Никогда. Дети мечтают, фантазируют, и больные дети делают это так же, как и здоровые. В 5-ой соматике периодически встречались одни и те же маленькие пациенты: кто-то поступал «планово», а кто-то «по скорой»— это означало, что ребенок поступил в коматозном состоянии, и за его жизнь сражаются врачи. Наташку последний раз еле откачали: все отделение приходило потом к ней вечером посмотреть на огромный ромб, вырезанный возле щиколотки — туда ей капали разные растворы. Вопреки ожиданиям, она осталась жива, а к ним в палату пришел Спиридон и орал:»Нажретесь сладкого, только чтоб потом сюда загреметь и экзамены в школе не сдавать, а нам-то что с вами потом делать?» Спиридон, вообще-то, мужик был не злой, работал медбратом в отделении для практики — учился одновременно на врача. Утром зычным голосом будил:»Анализ мочи на стол мечи!» Наташка была его любимицей, и он думал, что она на этот раз не выкарабкается. «Орет с перепугу», — извинили они его тогда. Дело было совсем не в предстоящих экзаменах — плевать на них! К Наташке приехал отец (в кои-то веки!) и привез дочерям сгущенки, печенья и конфет. Наташкина мама его к тому времени выгнала — пил он беспробудно и вынес из дома все, что мог продать, даже книги. Пропадал где-то, и денег они от него не видели, а тут вдруг появился — с гостинцами. Эти-то гостинцы чуть не отправили ее на тот свет. С Наташкой они дружили, хоть и были совсем разными. Саня любила учиться, а у Наташки на учебу не оставалось времени: она присматривала за младшей сестрой, готовила обеды, убиралась и вела войну с соседкой по коммунальной квартире. Саня свои первые познания об отношениях между мужчиной и женщиной почерпнула из романа Ги де Мопассана «Жизнь», а Наташка — у бабушки в деревне, где нравы были свободные, и половой распущенности порой достигали раньше, чем окончательной половой зрелости. Поэтому когда девчонки в палате спорили, могут ли от поцелуев рождаться дети, снисходительно усмехалась: