– Дак никого ж, барин, не…

– Быть такого не может, любезный! – Денис Васильевич строго погрозил старосте пальцем. – Крестьяне обычно встают рано. Со скотиной управляются, да по хозяйству… Так или не так?

– Так.

– Вот и пусть припомнят… Мало ли кто проезжал? Сани какие-нибудь, карета, дрожки… Верховой… Опросить всех! Список предоставить приставу… Пущай разбирается.

Давыдов плотней запахнул пальто и, глянув на покойницу, поинтересовался, имелась ли у оной где-нибудь неподалеку какая-нибудь закадычная подружка.

– А была, барин! – вдруг подала голос девчонка Верка, давно уже заглядывавшая в дверь. Да уж, видать, любопытство куда сильнее страха. – Была. Тетя Христя ее звали. Красивая такая, на цыганку похожа. И одежка такая… – Девчонка поморгала. – Ну это, по-городскому, да. На Троицу к нам заезжала… Да и тетя Степанида про нее рассказывала. Как они в Петербурге-городе…

– Та-ак! – Денис потер руки. – И где эта Христя обретается?

– У помещика Ивана Иванович Кротова. В Кийтоле. Имение у него там, – тут же пояснил Игнат.

– Хорошо, – довольно кивнув, Давыдов простился со всеми… Однако вдруг обернулся в дверях: – Платок… Что за платок на покойнице был?

– Хм… – Староста и парни переглянулись. – Платок как платок… Обычный такой платок.

– Белый, с синими колокольчиками и каемочкой голубой, – четко промолвила Верка. – Красивый такой, фабричный… Новый. Тетя Степанида его недавно у заезжего офени купила. Я тоже такой хочу… Батюшка на Пасху обещал!

Могли из-за платка убить? Хм… Да черт его знает. По бедности вроде бы и могли. Хотя не такие уж они тут и бедные. Ладно, пусть местный пристав разбирается. Эх, Степанида, Степанида… Земля тебе пухом. Черт, как все не вовремя-то!

Еще раз кивнув, гусар, ускоряя шаг, направился к пролетке, на ходу помахав извозчику.

– Едем, Кондратий.

– А куда едем, вашество?

– К помещику Кротову, в Кийтолу. Знаешь, где это?

– А то ж!

Стегнув лошадей, Кондратий выехал на проезжую дорогу и повернул к мельницам, к морю. По обеим сторонам дороги вновь потянулся сосновый лес, изредка перемежаемый обширными проплешинами, заросшими молодыми березками и осиной.

На хуторе Давыдов задержался где-то на час, вряд ли больше, а день уже разгорался вовсю! Стало как-то по-весеннему тепло, будто в конце марта иди даже в апреле. Пахло йодом и рыбой. Дующий с моря ветер гнал по лазурному блестящему небу разноцветные облака: палевые, золотистые, розовые. Солнечные лучики весело искрились на заснеженных вершинах сосен, отражались в сугробах, так, что было больно глазам. Солнце сверкало, однако не жарило – все же зима. Хорошей наезженною дорогою коляска катила ходко, так что до Кийтолы добрались быстро.

Сразу за очередным поворотом бросился в глаза добротный помещичий дом, даже скорее мыза, какие повсеместно строились в Финляндии. Добротный фундамент из диких камней, над ним – два этажа из обшитого досками дерева. Деревянный портик с колоннами. Колонны, оконные рамы с наличниками, перила и резные балясины крыльца белые, сам же дом выкрашен медно-коричневой «шведской» краской. Такой же, как и многочисленные амбары и всякого рода строения.

Шагах в двухстах от господского дома виднелась деревня в десяток изб, а дальше, у леса, какое-то большое село с деревянной церковью или часовней… Нет, скорее все-таки церковь. У распахнутых ворот усадьбы копошились мужики-плотники, чинили невысокий забор.

– Бог в помощь, братцы! – подъехав, поздоровался Давыдов. – А где барин ваш?

– Барин-то? – Визит незнакомого человека, как видно, не произвел на местных особого впечатления… Ну так ведь петергофский тракт, завод, мельницы… Проезжих хватало.

– На охоте барин, второй день уж. Кабаны, глухари, зайчики… Седни к вечеру должон быть.

– Так мне бы тогда управляющего, ну или супругу барина.

– Вдовец наш хозяин-то. – Один из мужиков, сутуловатый, с седоватой бородкою, как видно, бывший в этой артели за старшего, сдвинул на затылок войлочную круглую шапку. – А за управляющую женщина тут одна есть, Христина. Только она на тони поехала, приглядеть.

– Куда поехала?

– Ну, для рыбной ловли такие места. У нас тут недалече озерко, мужики проруби делают, ловят. Ну, вы, мил человек, обождите. Часок-другой – и приедет Христина-то. С ней все дела и сладите, коли хозяина неохота ждать.

– Часок-другой… А где озерко-то?

– Да эвон, по зимнику. Верст пять. Там еще заимка, увидите…

Поблагодарив мужичка, Давыдов велел извозчику ехать к озерку, к тоням или к заимке, уж где-то там и искать Христю. Поговорить, может, вспомнит чего. Заодно и сообщить горестную весть о смерти подруги. Впрочем, можно и не сообщать. К чему? Узнает и так. По деревням слухи расходятся быстро.

– А что, она одна поехала?

– Одна-а. На волокушах.

Разлапистый след саней-волокуш как раз и тянулся во всей лесной дорожке, уж не ошибешься, куда не надо, не свернешь. Все же Кондратий пару на всякий случай останавливался у поверток. Слезал с облучка, смотрел…

– Туда повернула… И кто-то ехал за ней! Вона, поверх – след. Пролетка! Такая же, как у нас, только колеса поширше будут.

– Ну, мало ли кто тут ездит… А вот, кажется, и заимка!

– Ага!

Внимательно поглядывающий по сторонам Денис первым заметил заимку: небольшую бревенчатую избушку, с виду вполне добротную, с небольшим «стеклянным» окном и крытой светлой осиновой дранкой крышей. Судя по торчащей трубе, в заимке имелась и печь, которая топилась по-белому!

– А местный помещик, видать, любит удобства, – вполголоса заметил гусар.

«Лихач» обернулся:

– Так что, вашество, к заимке сворачивать будем? Или уж сразу к озеру, к тоням? Я б к заимке сперва…

– Это почему ж так? – Сняв шапку, Денис вытер со лба пот – упрел под зимним-то солнышком!

– А вон, навоз свежий. – Кондратий показал рукой. – Дымится еще… Видать, с тоней-то баба вернулась, да на заимку… И вон еще след – коляска. Так что, барин, сворачиваем?

– Постой… – В который раз уже услыхав про коляску, насторожился Давыдов. Что-то ему здесь… не то чтобы не нравилось, но вызывало какое-то неопределенное беспокойство. Как зуб, который еще не болит, но на погоду противно так ноет.

– Коляска – городской транспорт. – Покусывая усы, Денис принялся рассуждать вслух. – Значит, городской гость. И ехал этот гость… или гости… аккурат за волокушей Христи. Смекаешь, Кондратий?

Извозчик сдвинул шапку на затылок:

– Да покуда, правду сказать, не очень.

– Хозяин – на охоту. А эта его… экономка – в лес! – с усмешкой пояснил гусар. – И туда же – заметь, почти сразу же – изволил пожаловать некий городской хлыщ. Спрашивается, зачем?

– Зачем?

– А не пикантная ли там у них встреча? – Давыдов едва подавил смех. – Очень может быть. Вполне на это похоже, вполне. Так что не будем слишком спешить, друг мой! Ты тут с коляской останься, а я подойду осторожненько. Гляну… Не напугать бы людей почем зря.

Так и порешили. Кондратий остался у повертки, с лошадьми, с коляскою, Давыдов же, прихватив трость, зашагал по узкой дорожке… или – широкой тропе, ведущей через редколесье. Судя по редким деревьям, чахлым кустикам и торчавшим в снегу зарослям пожелтевшей осоки, рогоза и камыша, летом здесь было болото, и поход к заимке, вероятно, располагался где-то с другой стороны, в обход, здесь же пролегал прямой путь – зимник.

Опаньки! Когда до заимки осталось около полусотни шагов, Денис Васильевич заметил рядом, в осиннике, привязанную гнедую лошадь с санями-волокушей, а невдалеке, на дороге, запряженную парой вороных двуколку со знакомым зеленым верхом!

Дэн понимал, конечно, что таких колясок в Петербурге – сотни, но все же насторожился… И тут вдруг услыхал донесшийся из заимки крик. Сдавленный, резкий… женский!

Сбросив пальто в сугроб, гусар выхватил из трости шпагу и бросился к неплотно прикрытой двери… Распахнул… На широком столе, рядом с печкой, была распростерта нагая женщина лет двадцати пяти – тридцати! Брюнетка с тонкой талией и упругой грудью. Разведенные руки женщины были привязаны к ножкам стола, ноги же с ухмылками и похотливым смехом разводили в стороны двое хмырей. Один – в черкеске и мохнатой квадратной шапке, чем-то похожей на уланский кивер, второй же – в сюртуке и светлых панталонах с пуговицами.