Денис широко улыбнулся и, похлопав собеседника по плечу, спросил, давно ли баронесса завела себе столь состоятельного возлюбленного.

– А, господин хороший, недавно. И года не прошло!

– Что ты говоришь! И года…

Покачав головой, Дэн еще и поцокал языком… И тут его эмоции были совершеннейше неподдельными: по словам Вязмитинова, примерно в это же время – где-то с полгода или год – кто-то начал усиленно интересоваться теми приснопамятными событиями, для прояснения коих гусар сюда и прибыл.

Значит, что же… Похоже, что кто-то устранял свидетелей! Стареющую баронессу отправил куда подальше, да и людей попроще, верно, можно было тоже спровадить… Только куда надежнее – на тот свет! Если так, следовало поторопиться.

– Значит, голубчик, старых-то слуг совсем в доме не осталось?

– Говорю ж, нет.

– Ну ты это… про дом-то не забывай.

Добавив к полтиннику двугривенный, Денис Васильевич вышел, провожаемый беспрестанно кланяющимся привратником-метрдотелем.

– Уж я-то – да, уж за мной не пропадет. Не сомневайся, мил человек, не забуду.

Между тем в воздухе уже дышал синевою сырой петербургский вечер. Хотя и было еще часа четыре или пять пополудни, однако же в столице, как всегда зимой, темнело рано. Вот уж поистине метко сказано: там, где летом белые ночи, зимой черные дни.

Экипажей на Невском, пожалуй, еще прибавилось, уже зажигались фонари, и проносившиеся пролетки обдавали прохожих брызгами. Все вокруг казалось каким-то расплывчатым, зыбким, как на картинах импрессионистов, какого-нибудь там Моне или Коровина. О последнем, кстати, Дэн когда-то писал реферат. Кажется, на втором курсе. Или на третьем. Ах, как же давно это было! И в самом деле, давно. В совершенно другой жизни.

Подзывая извозчика, Давыдов едва не столкнулся с долговязой фигурой в длинном черном плаще, с длинным шестом и небольшой лестницей. Спокойно и деловито незнакомец зажигал фонари, неторопливо вспыхивающие один за другим. Словно спустившиеся на землю звезды.

– Масло? – улучив момент, негромко спросил Дэн.

Фонарщик тут же обернулся, поправив круглую, с небольшими полями шляпу:

– Обижаете, господин хороший! У нас, в столице-то, давно уже керосин. А вы, видать, с Москвы? Там-то еще – да, еще масляные остались.

– Интересно как, – искренне признался Давыдов. – И это вы вот каждый день так?

– Каждый день, уже пятнадцатый год кряду! – Фонарщик с важностью пригладил усы. – Старую еще фонарную команду помню, а потом уж нас к полицейскому ведомству прикрепили.

– Так-та-ак… – Денис улыбнулся – А я вот журналист из Москвы, газетчик. Про «Ведомости» слыхали?

– Да уж, сударь, слыхал. Как не слыхать? Я ведь грамотен, газеты почитываю.

– Тогда, может, мне и поможете… Я тут пишу… Вот, очерк о Невском проспекте пишу, о людях… – Гусар вновь вытащил из кошеля полтину. – Вот, к примеру, в этом доме кто в старину жил? Ну, до Наполеона еще… Помните? Или вы тогда в другом месте служили?

– Да нет, тут же и служил, на Невском. – Убрав монетку в карман, фонарщик с достоинством поклонился. – Правда, не тут, к Фонтанке ближе, у Аничкова моста… Ну, который с башнями, знаете?

Дэн молча кивнул. Ну да, в то время Аничков мост уже был выстроен из камня, но еще без знаменитых коней Клодта, с башенками, примерно такими же, как на сохранившемся на той же Фонтанке (правда, в перестроенном виде) мосту Ломоносова.

– Первые мои двадцать фонарей там и были. Помню еще несколько масляных… Ох уж с ним пришлось повозиться… Ой, сударь! – вдруг ахнул фонарщик. – Заболтался я с вами, ага. Про службу-то свою и забыл…

– Вы все очень интересно рассказываете, милейший, – покивал Денис. – Прямо заслушаешься.

– Да ну уж, – польщенно улыбнулся служитель. – Уж вы скажете…

– Да нет, очень интересно! И очерк славный выйдет. Да-да, право же, славный!

– Ну, коли так… – Фонарщик покусал ус и пристально посмотрел на Давыдова. – Человек вы, сударь, я вижу, хороший, так что, коли уж хотите еще кое-что узнать, пойдемте-ка… ну, в одно тут заведение…

– А с удовольствием! – рассмеялся гусар. – И правда, что тут, в сырости-то, стоять? Далеко идти-то? На Невском?

– Не, сударь, на Невском дороговато. Рядом тут, на набережной, у пристани…

– Ну и все! Сговорились. Лады!

…Небольшую забегаловку на Фонтанке (она так и называлась – «У реки») Давыдов покинул примерно через час после встречи с фонарщиком. Оба вместе и вышли, выпив по три рюмки водки да по стакану глинтвейна, по такой-то погоде от простуды – в самый раз. Впрочем, ежели рассуждать таким образом, так в столице почти все время выпивать надобно. Тот же Шнур пел: «В Питере – пить!»

Вспомнив, Денис улыбнулся и замахал рукой проезжавшему мимо извозчику. «Лихач», едва не окатив гусара с ног до головы холодной грязно-снежной жижей, преспокойно прокатил себе мимо – в направлении Адмиралтейства. Даже головы не повернул, стервец этакий! Однако же вместо сего нахала от тротуара тотчас же отъехала еще одна пролетка, лихо тормознув рядом с Денисом.

Остановившись, кучер стряхнул с бороды снег:

– Куда едем, барин?

– На Гороховую.

– Сорок копеек!

– Сговорились, ага.

Отъехали… И снова попался на глаза экипаж с зеленым верхом… Впрочем, мало ли. Да и в прошлый раз, кажется, была двуколка, а этот вот – одноколка… А вон, вон еще двуколка… и тоже – с зеленым верхом фаэтон!

Пока ехали, Давыдов поплотнее закутался в плащ и думал. Так кстати попавшийся ему на глаза фонарщик поведал как раз о том, вернее – о тех, о ком Денис Васильевич пытался навести справки в особняке баронессы. О ее слугах. Обо всех, увы, новый знакомец не поведал, зато вспомнил одну юную служанку, скорее всего, именно ту, о которой в полицейской афише было указано: «Госпожа Моренгейм вызвана была девкою своею в другую комнату»… Вызвана была девкою своею… Вот об этой девке-то и поведал фонарщик, и даже не об одной, а сразу о двух.

Две юные служанки, оказывается, были тогда при баронессе. Две девчушки-хохотушки, Христя и Степанида. Обе очень любили забегать в «сладкую» лавку купца Сметанникова, располагавшуюся невдалеке, как раз у Аничкого моста. По вечерам приказчики обычно распродавали кремовые заварные пирожные по бросовым ценам – ну, чтоб не пропали. Девушкам же и вообще могли дать попробовать и за просто так, за красивые глазки. Как раз в это время фонарщик – тогда еще вовсе не старый и вполне хват – как раз зажигал фонари. Заодно и познакомился с девчонками. Даже запомнил названия их хуторов, куда служанки, скорее всего, и вернулись, когда барыня их за какие-то провинности выгнала, то есть продала. Какому-то небогатому помещику в Автово. Про умирающую француженку ни Христя, ни Степанида ему не рассказывали, да и вообще как-то быстро исчезли. Да и знакомы-то они были так, шапочно.

Там ли еще девушки? Очень может быть, если хозяин их не разорился и девчонок по второму раз не продал. В карты еще мог проиграть или подарить кому- нибудь, тем более что фонарщик сказал – девки славные. Ну, ежели славные, так хозяин-то мог их и для себя оставить, и для услады гостей, мог и замуж выдать за своих дворовых мужиков. Всяко могло быть – и так, и эдак. Проверять надобно, тем более что про кого-то другого из полицейской афиши Давыдов покуда так ничего и не вызнал. То есть кое-что вызнал, но сие оказалось совершенно бесполезными знаниями. Обмывавшая тело несчастной вдова Шенфельдерова, увы, уже и сама давно преставилась, а у осматривавших тело докторов, вызванных в дом Моренгейм, имена почему-то не указали. Забыли или была в том какая-то злонамеренность – теперь уж бог весть…

Что же касаемо указанного в афише с фамилией доктора Буташкина, то за ним умирающая француженка только просила послать, и он ли приехал или кто другой – неведомо. В списке также фигурировали и камердинер великого князя Рутковский, и конногвардейцы, сосланные после того случая в Сибирь, где отыскать их представлялось нынче делом муторным и, самое главное, долгим. Как и генерала Баура – по многим сведениям, любовника мадам Араужо. Генерала ныне, увы, уже тоже не спросишь, разве что вызвать его дух с помощью медиума.