«Брежнев! – вдруг подумал Дэн. – Ну точно, Леонид Ильич Брежнев. Один к одному».

Хлопнули еще по стопочке, закусили, и хозяин кабинета, отодвинув бутыль, перешел к делу.

– А вот теперь слушай, Денис, зачем и для чего я тебя позвал. Для начала – почему именно тебя… – Вязьмитинов почмокал губами и хитровато прищурился, склонив голову набок: – Мне Ивашкин докладывал, как ты себя проявил в Москве. Молодец! Присмотрелся к деталям, к мелочи всякой, не важной вроде бы…

– Благодарю!

– Да сиди ты, не прыгай! – махнул рукой вельможа. – Можешь пока по стопочке налить… Ага… Так вот, окромя Москвы известны мне и твои малороссийские дела. Помнишь? С тем несчастным евреем, коего все обвиняли в убийстве… Однако ты не поверил и настоящего убивца сыскал!

Денис покусал ус. Что ж, добыча информации в министерстве, похоже, была поставлена неплохо, канцелярия министра зря свой кусок хлеба не ела! Это ж надо, про Малороссию вспомнили. Этакими темпами как бы про французские дела не прознали! Про шашни с французским шпионом д′Эрувилем, про Сонечку! Ах, Софья, Софья… А д′Эрувиль, небось, вместе со своей пассией сейчас на Гаити. Румбу танцуют, бананы кушают…

– Грешен, по тебе, Денис, я велел все бумажки поднять и даже людишек своих отправил… – как бы между прочим сообщил Сергей Кузьмич.

Неужто раскопали что-то?!

– Вот в Великом княжестве Финляндском ты тоже неплохо… Ах, неплохо, брат! Кульнев в рапортах тебя нахваливает… нахваливал… увы… А ну-ка, Денис, голубчик… Помянем Якова Петровича! Человек того стоит. Жил героем и погиб героем.

За помин души Якова Петровича Кульнева выпили, как и положено, молча. Вязмитинов закусил расстегайчиком и, снова причмокнув губами, честно признался:

– А вот во французских твоих эскападах мы так и не разобрались, любезнейший мой Денис Васильевич.

«Еще бы разобрались! – опустив глаза, хмыкнул про себя Дэн. – Зря, что ли, там следы запутывались? Да так, что ни одна ищейка не разберет».

– Но это все к слову, это все присказка… – Посмотрев на опустевшую бутыль, Сергей Кузьмич несколько смущенно крякнул и, вдруг делаясь совершенно серьезным, резко понизил голос: – А вот теперь, Денис, к делу…

Дело, ради которого Давыдова вызвали из Москвы, оказалась весьма пикантным и действительно очень и очень важным. Речь шла о родном брате императора великом князе Константине, между прочим – цесаревиче, сиречь – наследнике российского престола. О его крутом нраве издавна ходили разные слухи, но самый гнусный – о групповом изнасиловании некой француженки, мадам Араужо, кое, по слухам, было организовано по прямому указанию великого князя. Вообще же дело представлялось так. Жадный до женского пола Константин Павлович вдруг воспылал страстью к некой замужней француженке, мадам Араужо. Не добившись желаемого добром, решил прибегнуть к силе. Красотку обманом завлекли в Мраморный дворец, где ее скопом изнасиловали конногвардейцы, вследствие чего мадам на следующий день и преставилась. Такая вот незадача, да. Естественно, никто там толком не разбирался, августейшая семья спустила дело на тормозах.

– Так вот, – заключил Вязмитинов. – Нынче кто-то усиленно интересуется сим давним делом. Даже пытался опросить свидетелей, из коих многих давно уже нет, а те, кто еще остался, ничего не скажут. Кто-то собирает на будущего государя компрометирующие материалы… Ты, друг мой, понимаешь, какую опасность все это представляет для государства российского? И не только в будущем, но уже и сейчас… Все же родной брат императора и фактически наместник в польских землях.

– Значит, говорите, свидетели все ж таки остались? – задумчиво промолвил гусар.

– Кое-кто… Я дам вам список. – Сергей Кузьмич покивал. – Там мало, очень мало. Да и вряд ли они расскажут хоть что-нибудь. Остальных вам придется еще поискать… и разговорить, поелику сие еще возможно. Пойми, Денис Васильевич, дело очень деликатное, очень. Было ли там что, нет ли – похоже, один лишь сам великий князь и ведает. Знаю, государь как-то пробовал спросить… И был послан! Константин Павлович, увы, бывает весьма несдержан.

– Ага, – выслушав, Давыдов покрутил ус. – Значит, нужно установить не только то, было или нет преступление, но и кто собирает сведения. Кто и для кого.

– Совершенно верно, любезный мой генерал-майор! Совершенно верно!

Давая понять, что аудиенция закончена, министр поднялся на ноги. Денис тоже встал.

– Засим, Денис Васильевич, и расстанемся. – Вязмитинов обнял Давыдова за плечи и, глянув прямо в глаза, строго предупредил: – Действуете вы как частное лицо, в полной секретности и тайне. Связь с нами не афишируйте ни в коем разе. И помните о риске.

– Ну, это само собой, – прощаясь, улыбнулся гусар.

Первым делом Денис, как и принято, набросал план оперативно-следственных мероприятий, в коем наряду с «установлением свидетелей» еще стояло «просмотр масс-медиа» и изучение слухов. С этих последних молодой человек и начал, составляя психологический портрет предполагаемого преступника – великого князя. Пошатался по друзьям-знакомым и как бы так невзначай, под водочку и чаек с печеньем разговорил уже поживших людей на темы их молодости. Уговаривать-то особенно никого не пришлось, уж что-что, а пожилые-то о молодости своей поболтать любят. Оставалось лишь их аккуратно направить в нужное расследованию русло.

– Ах да, да, любезнейшая Настасья Кирилловна! Я сам вот как сейчас помню. Явился в столицу этакий весь из себя будущий кавалергард! А помните, какие тогда давали балы? Ах, па-де-с-пань, менуэт, мазурка… Не то что сейчас! Один чертов рок-н-ролл чего стоит, то есть, тьфу, вальс.

– Совершенно с вами согласна, любезнейший Денис Васильевич! Совершеннейше. Этот вальс… ужас… фи… А как они прижимаются друг к дружке! C’est horrible, horrible! La plus grande honte!

– О, да, мадам! La plus grande honte! Совершеннейшее бесстыдство. Ах, не зря этот танец собирались запретить!

– Да и запретили бы! А то совсем развращается молодежь… Ах, что вы говорите? Что вы, что вы… Об этом же говорили тогда только шепотом. И то – только среди своих.

Толкаясь по светским салонам, Давыдов не пренебрегал и пивными. Правда, не обычными трактирными забегаловками, а теми, что гордо именовались новомодным французским словом «ресторан». В одном из таких ресторанов Денис как-то встретил нескольких своих бывших однокашников по лейб-гвардии. Те-то в подпитии тоже кое-что поведали…

– Сам-то я, Денис, не видел. А вот мой первый командир, тогда еще ротмистр, как-то стоял на страже в Мраморном дворце…

Нет, это не был рассказ о несчастной французской даме, вовсе нет! Бывший ротмистр когда-то поведал нынешнему лейб-гвардейцу о делах немного более давних и характеризующих великого князя весьма нелестно.

– И вот он эту Юльку… Ну, Анну Федоровну, супружницу свою, хватает в охапку и запихивает в огромную вазу… Ну, были там такие, во дворце, наверное, и посейчас есть. Представляешь, Денис, – в вазу! Берет пистоль и – бабах! Ваза – в дребезги… Анна Федоровна же – жива. Только испугалась, бедолага, трясется…

– Неужто сие на самом деле было?

– А ты думал, Денис! С чего бы потом цесаревна обратно к своим немцам сбежала? Вот так вот, не захотела и трона. Только – тс-с-с… Я тебе этого не говорил.

Что ж, в это вполне можно было поверить. И в самом деле, супруга Константина, юная герцогиня Юлиана Саксен-Кобургская (в православном крещении – Анна Федоровна), просто бежала без оглядки, не вынеся откровенных издевательств царственного своего супруга. Такая-сякая сбежала из дворца!

Затем была как раз эта омерзительная история с мадам Араужо, а уже после нее – еще один роман, с некоей Жозефиной, от которой у великого князя родился сын… Но это уже другая история. Там вроде бы все более-менее пристойно…

– А еще цесаревич любил пугать присутствующих, стреляя в коридоре дворца из пушки. И знаешь, чем заряжал? Не поверишь, живыми крысами! Доставалось и супруге, и всем окружающим. Попробуй возрази! Говорят, во дворце находилась специальная холодная комната, куда сажали провинившихся придворных. Но это, опять же, ротмистр своими глазами не видел и в комнате той не сидел. А вообще так тебе скажу, Денис… Это уж, извини, впечатленье мое. Великий князь – мужик нормальный. Да, гневлив изрядно, как и батюшка его Павел. Однако же ни надменности в нем, ни жестокости нет. При встрече – я на карауле – он всегда поздоровается, улыбнется даже! Добродушнейший и приветливый человек! Но приступы гнева – да, случаются.