– Танечка Иванова, балетная, с Катькой вась-вась была, – шепотом поведала бабка. – И еще балерун ихний, поляк. Хлыщ такой, что при школе… как бишь его…

– Глушковский. – Давыдов неприязненно скривился. Балетмейстер Адам Глушковский, довольно прыткий молодой человек без всяких моральных правил, откровенно ухлестывал за всеми балетными, естественно, не исключая и Танечки. Набить бы ему морду, давно напрашивается!

Однако старуха права: и Танечка, и Глушковский, и прочие балетные вполне могли знать, откуда появился браслетик. Не может такого быть, чтобы юная девушка да не похвалилась перед подружками столь изящной и дорогой вещицей. Да и девчонки – любопытницы – увидев, спросили бы.

– А ты, Фекла Матвеевна, откуда про поляка знаешь?

– Кто-то из дев жалился, – желтолицая ведьма поджала губы, отчего еще больше стала похожа на воблу, – мол, приставучий он, поляк-то… Все время ведь с ними. Танцевать учит, да и так… Болтают там все без умолку.

Вот это – да, вот это – правильно. Давно надо было опросить и балетмейстера, и всех балетных… Денис этого не сделал, понадеялся на полицию… И впрямь, чего в не свое дело встревать? Кто ему эта Катенька Изольдова? Да никто. Ну, жалко, конечно, девчонку, но… Как говорится, с глаз долой, из сердца вон. Другое дело сейчас, после убийства Ульянки. Теперь, похоже, нешуточная угроза нависла над всеми балетными девушками, не исключая Танечки Ивановой. Ах, Танечка, Танечка… Пепельно-русые волосы, густо-зеленые большие глаза, словно омуты – тянут, тянут…

Ах, влюбчивым оказался гусар! А может, оттого это, что не шибко-то везло ему с женщинами? Да что сказать, уж скоро тридцать, а до сих пор не женат! Хотя… он все же не какой-нибудь там простолюдин-лавочник, а особа дворянского звания! Это девки в восемнадцать лет уже староваты, их-то замуж в тринадцать-пятнадцать лет старались выпихнуть, что дворянок, что крестьянок. И все же… Пусть с Софьей тогда не сложилось, но… Ах, Танечка, Танечка…

Выйдя из дома, Давыдов уселся в коляску и сначала поехал домой – обедать. По пути, да и за обедом тоже, все размышлял, думал о произошедших событиях и о том, какие действия ему стоит предпринять, чтобы вычислить убийцу. Для начала сейчас важно было решить, каким образом и где опросить балетных? Их загородное обиталище – своеобразная общага, – зорко охраняемое неподкупным цербером Украсовым, для этих целей явно не подходило по той простой причине, что проникнуть туда не имелось никакой возможности… Любая попытка однозначно вызвала бы скандал. Разве что упросить Майкова… Тот, верно, и разрешил бы, да только вот впутывать в это дело лишних людей Давыдов пока что не собирался. Оставалось одно: напроситься все к тому же Майкову в гости, на загородную дачу, в его домашний театр.

Для этой цели Денис использовал своего дружка Американца, человека, вхожего в Москве в любое общество. К идее приятеля граф отнесся с энтузиазмом:

– А что? И съездим, развеемся. А то Ульянка эта… Жалко девку! Я на похороны червонец дал.

Червонец… Давыдов запоздало подумал, что и ему было бы неплохо тоже что-нибудь дать… Однако уже поздно. Родственников у покойной танцовщицы не было, а на том свете денежки ни к чему. На том свете – ни к чему. Но свечечки поставить да молебен за упокой души заказать можно! И памятник на могилку.

– Памятник, говоришь?

На давыдовской тройке друзья уже выбрались за город, и Денис сам не заметил, как начал рассуждать вслух. Что сему способствовало – то ли общее его возбужденное состояние, то ли красоты подмосковной природы, – бог весть. Вокруг и впрямь тянулись места, так и просившиеся к какому-нибудь художнику на картину. Наезженная дорога то ныряла в леса, то шла лугами. Величественные дубравы сменялись буйным разноцветьем цветов. Рвались к небу лиловые ракеты кипрея, раскачивались волнами на ветру белые заросли кашки, голубели на лугах васильки, белели ромашки, а вот из-за поворота бросилась в глаза ярко-желтая россыпь лютиков.

– На памятник – да, я тоже скинусь, – покусывая соломинку, задумчиво покивал Федор. – И того более! Я тут подумал, надобно за поимку злодея награду пообещать. А, брат? Как мыслишь?

– Награду – можно. – Денис согласно кивнул головой. – Только тайно, тем, кто дознание ведет. Иначе, друже, ежели будем по секрету всему свету кричать, непременно спугнем лиходея.

– А вот тут ты, брат, прав, – тихо вымолвил граф. – Признаться, об этом я не подумал.

Друзья приехали к Майкову еще засветло, где-то часов в шесть пополудни. Аполлон Александрович, радостный, с загорелым лицом, встретил гостей со всем своим радушием:

– А проходите, проходите, други! Сейчас перекусим с дороги, а потом уж и спектакль, и пир…

– На весь мир? – обнимая хозяина дачи, хохотнул Американец.

Майков не особенно-то и смутился.

– Ну, не так, чтоб на весь мир, граф… Но почти! Из Москвы князь Петр Вяземский обещал быть…

– Петруша? Что ж он нам-то не сказал? Ехали бы вместе…

– Так он, верно, в последний момент решил. А кроме него еще соседи мои приедут, помещики. Супружницы их, племянницы, дочки… Так что, государи мои, компания собирается нескучная! Вон, слышите, уже едут.

Подмигнув, Аполлон Александрович дал распоряжение слугам проводить друзей в летнюю трапезную, сам же отправился встречать других гостей, среди которых имелось немало весьма титулованных особ. Даже соизволил пожаловать московский обер-полицмейстер Ивашкин, правда, явился не в мундире, а в партикулярном платье, и весь был из себя такой душка, окруженный дамами.

Князь Петр Андреевич Вяземский приехал не один, а в компании с редактором Шаликовым. Приятели так вчетвером и уселись, заняв задний ряд. Домашний театр директора Императорских театров Аполлона Александровича Майкова располагался в просторном бревенчатом здании, как видно, специально для того и выстроенном. Обширная сцена, портьеры темно-красного бархата, ряды мягких кресел. Вышколенная крепостная прислуга разносила лимонад и шампанское.

Гости – их было не так уж и много – вели себя не совсем так, как при посещении обычного городского театра, а скорей, по-домашнему. Раскланивались, переговаривались, смеялись. Еще бы, здесь все друг друга знали, чужих практически не было.

Рассевшись по креслам, собравшиеся несмело захлопали в ладоши.

– Сейчас начнем, друзья! – Аполлон Александрович, как гостеприимный хозяин и устроитель всего данного мероприятия, неспешно поднялся на край сцены, встав перед занавесом.

Откашлялся и, как добросовестный конферансье, объявил:

– Уважаемые мои гости. Друзья! Нынче осмелюсь предложить вам один веселый водевиль на темы греческих мифов. В главной роли наша прима – Антонина Ивакина!

Услыхав имя модной в этом сезоне танцовщицы, все принялись аплодировать.

– И кроме нее, – дождавшись конца оваций, продолжил Майков, – я, как и всегда, представлю вам наших обворожительных девушек, воспитанниц Московского театрального училища.

– Шарман! Шарман! – обрадованно закричали гости.

Как видно, балетных девчонок здесь хорошо знали… Да многие ради них, собственно говоря, и ездили! Правда, и обеды (а точнее сказать – ужины) у Майкова были весьма вкусны. Да еще, окромя всего, и общество! Посмотреть красочный музыкальный спектакль с красивыми юными актрисами, потом откушать и выпить, пообщаться, поиграть в карты… Да за все это местные помещики Аполлону Александровичу памятник должны были б нерукотворный воздвигнуть!

Подумав так, Давыдов усмехнулся, но тут же взгрустнул, вспомнив еще об одном памятнике – надгробном. Тот же Майков наверняка войдет в долю. Если вообще не заказал уже чисто на свои средства. Надо будет спросить.

Крепостной оркестр заиграл бравурную мелодию, занавес под бурные аплодисменты раздвинулся, явив гостям молоденьких полуобнаженных танцовщиц, одетых в коротенькие греческие туники. Средь девушек блистала прима – Антонина Ивакина, томная красавица лет тридцати, со жгучим цыганским взором и еще сохранившейся осиной талией. Поговаривали, ей покровительствовал сам господин обер-полицмейстер. Верно, потому сюда и явился… Один, без супруги…