– Да, – буркнул мальчишка.

– Интересно. И давно вы странствуете?

– Послушайте, – пустил петуха паренек, – я просто хочу отдохнуть, пока меня не выгнали из этого амбара! – он выдернул руку, – Если я не умираю, можно мне уже лечь спать?

– Постой, – остановил его Тамаш, – я не просто так сюда пришел!

Мальчишка настороженно замер.

– В саду я кое-что слышал, и это меня встревожило.

Парнишка сжал платок, прикрывавший обтрепанный ворот, и тут же сам себя одернул и по-детски спрятал руку за спину.

– Но меня тревожит не что я слышал, – продолжил Тамаш, – а то, что это могли услышать другие.

Юноша побледнел и вдруг часто задышал. Метнулся было к выходу, отшатнулся при виде скользнувшей мимо тени, обернулся, обшаривая взглядом помещение, и с отчаянием воззрился на маленькое окошко под самой крышей, нервно переминаясь и теребя платок. Тамаш осторожно приблизился и деликатно тронул юношу. Тот на мгновение замер и вдруг облегченно выдохнул, сгорбившись и словно бы весь смягчившись. Мышцы его расслабились, дыхание успокоилось, а взгляд прояснился и из затравленного стал просто обеспокоенным.

– Легче? – спросил Тамаш.

Парнишка кивнул.

– Значит, это все-таки правда?

Мальчишка упрямо поджал губы и сердито зыркнул из-под грязных волос.

– Я не тот, кого тебе стоит бояться, – улыбнулся Тамаш и поднял к световому лучу левую руку, одетую в тонкую перчатку с обрезанными пальцами.

Мальчонка вытянул длинную шею. Тамаш развернул ладонь тыльной стороной к свету и оттянул край перчатки, обнажив полоску кожи с вереницей черных символов, выходивших из-под рукава и сбегавших на кисть, скрытую перчаткой.

Мальчишка ахнул.

– Знакомо? – спросил Тамаш.

Юноша нервно сглотнул и ослабил тряпицу на шее: в лохмотьях показалась тощая ключица с вереницей таких же знаков.

– Печать Аваима… – прошептал Тамаш.

***

Лекарь усадил юношу, назвавшегося Эрнальдом, за отдельный столик, сбитый из высокого табурета и донышка от пивной бочки, и попросил девочку принести похлебки и кружку молока, а сам направился в глубину сада, где хозяйка что-то выговаривала излишне перебравшему каменщику. Женщина громко тараторила, по-южному раскатывая слова, и возмущенно жестикулировала, но завидев лекаря, присмирела и тревожно оглядела сад, остановив недовольный взгляд на сгорбившемся невдалеке Эрнальде. Тамаш сделал вид, что не заметил, быстро с ней переговорил и скрылся в доме.

Примерно через час, когда юноша начал опасаться, что новый знакомый передумал, лекарь вновь появился, неся в руках пухлый сверток.

– Как тебе угощение? – подмигнул он, присаживаясь к столу.

Эрнальд неуверенно кивнул и, оглянувшись, тихо спросил:

– Зачем я вам нужен?

– У нас с тобой общая проблема, Эрнальд, – ответил лекарь, прихлебывая появившееся на столе пиво, – а мне нужен помощник, чтобы найти ее решение.

– Но почему я? Кто угодно почтет за честь сопровождать наместника богини, – он указал взглядом на маленькую черную вышивку.

– Не скажи, – поцокал Тамаш, – тема деликатная и простых людей вгоняет в богобоязненный ужас… ну, или благочестивую ярость, – он отхлебнул пенный напиток, – в любом случае, ни те, ни другие разбираться в вопросе не будут. Но ты и сам это знаешь.

– Я плохой попутчик, – покачал головой парнишка.

– Ты здравомыслящий попутчик. А это куда важнее.

– С чего вы взяли?

– Ты же до сих пор жив, – улыбнулся Тамаш, – и ты единственный, кого я могу о чем-то расспросить без страха быть обвиненным в колдовстве.

– Нечего расспрашивать, – грустно пожал плечами юноша, – я сам ничего не знаю.

– В том-то и дело, – Тамаш взволнованно подался вперед, – ну же, Эрнальд! Неужели тебе не хочется разобраться во всем этом?

– Мне просто хочется, чтобы этого не было.

– Но ведь, чтобы понять, как это этого избавиться, надо сначала разобраться, что это такое.

– И вы знаете, где искать?

– Я знаю, где точно не надо – в деревенских суевериях и храмовых проповедях.

– Как это?

Тамаш помедлил с ответом.

– Не стоит верить всему, что говорят в храмах. Я собираюсь отправиться к истокам древних легенд, через горы. В Страну Закатов.

Эрнальд удивленно вскинул брови:

– Но через горы больше нет дороги, уже лет тысячу как.

–Это не совсем так. Когда-то был путь через Змеиный Перевал. Если судить по старым картам, он разделял Хребет на северную и южную часть и доходил до самой закатной страны.

– Это тот, что выходит одним концом в земли даллов?

– Ого! В сельских школах такого не рассказывают, – Тамаш хитро прищурился.

– Я же северянин, – смутился Эрнальд, – люди разное болтают.

– Как бы там ни было, но ты прав – перевал выходит в земли даллов, и чтобы туда попасть, надо пройти предгорьями по окраинам их земель.

– Это невозможно, – категорично заявил парень, – ни один нормальный человек не полезет на земли даллов.

– Эрнальд, – спокойно возразил Тамаш, – как долго ты рассчитываешь прятаться от неизбежного? Удача – женщина непостоянная. Рано или поздно каждый из нас встретит свой ручеек с камнем на шее, и никто уже не посмотрит ни на твои, ни даже на мои заслуги. Не лучше ли попытаться изменить судьбу?

Эрнальд медлил с ответом.

– Еду поровну, – добавил Тамаш.

Эрнальд сглотнул, но снова промолчал.

– И горячая ванна.

При этих словах глаза юноши вспыхнули, и, словно не веря своим ушам, он подался вперед и тихо переспросил:

– Ванна?

Тамаш уверенно кивнул:

– Да, прямо сейчас. Я договорился.

Эрнальд покосился на низенькую пристройку с купальнями и тихонько прошептал:

– Виата-благодетельница… Ладно, согласен.

– Я надеялся на это, – с улыбкой ответил Тамаш, – тогда тебе пригодится вот это!

Он ловко перекинул пухлый сверток, и юноша удивленно развернул тряпицы. В руках у него лежали поношенная, но чистая и крепкая рубаха с высоким воротом и грубые домотканые штаны, в которые были завернуты сапоги – тоже поношенные, но вполне приличные и, в отличие от его собственных, целые. Тамаш ободряюще махнул в сторону купален и, довольный, вышел из сада.

***

Обжигающая вспышка расколола тьму и вырвала меня из небытия. Я слаб и слеп, члены мои беспомощны, а рот нем. Пронзенный светом, я силюсь вернуться обратно в благословенную тьму и забвение, но свет заполняет меня, обжигает и лишает последней воли, а тьма все ускользает, оставляя задыхаться в яростном безумии беспощадных всполохов. Назойливый, нескончаемый и бессмысленный, сияющий водоворот затягивает мой беспомощный дух, свивается кольцами и охватывает своими петлями, оплетая пульсирующими змеями света. О, Свет! Когда же ты стал так жесток!? Я не знаю, сколько это продолжается, тону… задыхаюсь в безжалостных зарницах. Свет настойчив, он давит меня, сжимает все крепче. И вот уже тошнотворный хоровод не дает мне вздохнуть, рот раскрыт в беззвучном вопле, мне нечем дышать, а вокруг разливается бордовый ужас.

***

Тамаш очнулся, конвульсивно хватая ртом воздух. Липкий холодный пот пропитал соломенный тюфяк, принесенный с вечера. Мысли роились в сознании, перепуганные поразительно реальным кошмаром. Руки слегка подрагивали, а грудную клетку свело болезненным спазмом, будто он действительно только что задыхался в смертельном захвате. Он несколько раз шумно вздохнул, собрал рассыпавшиеся волосы и перетянул ремешком на затылке. На улице было еще темно. Окно, прорезанное прямо в крыше, по хорошей погоде было открыто, а тяжелая рама, затянутая бычьим пузырем, лежала здесь же, в глубине, под самым скатом. Тамаш поднялся и, стараясь не разбудить спящего на кровати Эрнальда, встал под окном, ловя ртом прохладный ночной воздух.

Среди привычного ночного шуршания ему вдруг почудились приглушенные голоса. Он привстал на цыпочки, ухватился за край окна и, подтянувшись, высунулся повыше: точно, внизу под стеной дома тихо переговаривались несколько голосов. Он узнал глубокий голос хозяйки, двое других собеседников были неизвестны. Тамаш взволнованно прислушался —разговоры в такой час ничего хорошего не сулят.