Пройдя через великое множество подвалов, он попал в длинный узкий проход. Продвигаясь по нему все дальше, он заметил, что спускается глубже и глубже. Пройдя, как он предполагал, с милю, он стал видеть свет, который — хотя светил он, казалось, издалека — был самым восхитительным зрелищем, что он когда-либо созерцал. Завершив наконец этот переход во мраке, он узрел большой великолепный дом, освещенный множеством свечей, — от него-то и исходил свет, который он видел. Изрядно подкрепившись бренди, прежде чем начать экспедицию, он имел довольно смелости, чтобы постучать в дверь, которую на третьем стуке открыл слуга, спросивший, чего ему надобно.

«Я хотел бы пройти так далеко, как смогу, — отвечал искатель приключений, — поэтому, будь так любезен, укажи, как мне исполнить мое намерение, ибо я не вижу иного пути, кроме темной пещеры, через которую я пришел».

Слуга сказал ему, что он должен пройти через этот дом; он повел его длинным переходом и вывел через заднюю дверь. Затем наш герой прошел значительное расстояние, прежде чем увидел другой дом, еще более великолепный, чем первый. Все окна в доме были открыты, и он увидел бесчисленное множество ламп, горевших в каждой комнате. Здесь он также намеревался постучать, но возымел любопытство взойти на бугор, с которого открывался вид на небольшую гостиную. Рассматривая ее, он увидел посреди комнаты из черного мрамора громадный стол, а на нем — распростертого во весь рост человека, или, вернее, чудовище, ибо, по его рассказу, был тот не менее четырнадцати футов в длину и десяти или двенадцати — в обхвате туловища. Этот громадный человек возлежал, как если бы спал, головой на книге, а рядом с ним был меч, соразмерный руке, которой надлежало пользоваться им.

Зрелище это устрашило нашего путешественника больше, чем все мрачные и угрюмые помещения, через которые ему пришлось пройти. Он решил поэтому не пытаться входить в место, населенное личностями столь чудовищного роста, и счел за благо возвратиться к первому дому, где тот же самый слуга препроводил его и сообщил, что, постучав в ту дверь, он увидел бы изрядное общество, но никогда не смог бы вернуться. Тогда он пожелал узнать, что это за место и кто им владеет. Слуга отвечал, что о таких вещах не откровенничают. Тогда он оставил это место и тем же мрачным переходом попал в подвалы, а вскоре после этого поднялся наверх, к солнечному свету.

[127]

Говорят, в то время, когда Оливер Кромвель[128] захватил протекторат над Англией, остров сей почти не посещался кораблями; и такая безмятежность и одинокость моря давала морским мужам и девам[129] — врагам всякого общества, кроме общества себе подобных, — возможность часто наведываться на берег, где в лунные ночи можно было видеть, как они сидят, расчесывают свои волосы и забавляются друг с другом. Но как только они замечали, что кто-нибудь приближается к ним, то прыгали в воду и тотчас пропадали из виду.

Несколько человек, живших у побережья и наблюдавших за их поведением, растянули по земле большие сети, сделанные из тонких, но очень прочных веревок, и стали поджидать на подходящем расстоянии, когда те приблизятся. В ту ночь, когда разложили эти силки, случилось явиться из моря лишь одному созданию, и не успело оно присесть, как те, кто держал сети за концы, внезапно и резко стянули их и захватили свою добычу, не оставив ей никакой возможности бежать.

Раскрыв сети и осмотрев своего пленника, они нашли, по величине груди и красоте облика, что это женщина. Не бывало существа более прелестного, более искусно сложенного: поверх талии она всем телом совершенно походила на молодую женщину, однако ниже все было рыбье, с плавниками и огромным простертым хвостом. Ее принесли в дом и обходились с ней очень бережно, не отказывая ей ни в чем, кроме свободы. Но хотя они ставили перед ней лучшую снедь, доставляемую этой местностью, ее нельзя было склонить ни поесть, ни попить, равно как не смогли они услышать от нее ни слова, хотя и знали, что создания эти не лишены дара речи, ибо слышали, как они разговаривают друг с другом, сидя и угощаясь на взморье.

Они продержали ее таким образом три дня, но, заметив, что она стала в заточении выглядеть весьма плохо, и боясь, как бы на остров не пало какое-нибудь бедствие, если станут держать ее, пока она не умрет, они согласились дать ей вернуться в ту стихию, которую она любит более всего, и на третью ночь оставили дверь открытой. Как только она приметила это, то поднялась с места, где тогда лежала, и с невероятною быстротой заскользила на своем хвосте к берегу моря.

Люди издали следовали за ней и видели, как она нырнула в воду, где была встречена большою толпой своих соплеменников, один из которых спросил, что она повидала среди людей земли. «Ничего особенно удивительного, — отвечала она, — разве что они настолько невежественны, что выплескивают прочь воду, в которой варили яйца». Вопрос сей и ответ ее были отчетливо слышаны теми, кто стоял на берегу и следил за происходившим.

Рассказывают также, что морских мужей и дев часто видели в заливе меж двумя скалами, которые выступают в море на этом побережье острова[130]. Много удивительных историй о сих земноводных созданиях довелось мне услышать там, равно как и в Порт Айрон;[131] однако самая странная из всех вот какая.

Говорят, одна прекрасная русалка столь сильно влюбилась в молодого человека, который имел обыкновение заниматься у этих скал своею лодкой, что она часто приходила посидеть с ним, принося ему куски коралла, лучшие жемчужины и еще большие редкости, бесконечно более дорогие, попадавшие в руки к человеку, который знал им цену, — раковины различного вида и образа, так великолепно расцвеченные и сиявшие, что слепили взор, устремленной на них.

Подарки ее сопровождаемы были улыбками, поцелуями и всеми знаками самой искренней и нежной страсти. Но однажды, когда ее руки обхватили его с большей пылкостью, чем обычно, он устрашился, что она намеревается утащить его в море; он боролся с ней, пока не высвободился, а затем отбежал от нее на изрядное число шагов. Такое поведение, кажется, прогневало ее столь сильно, что она, схватив камень, бросила в него и скользнула в стихию, ей более сродную; на земле ее больше никогда не видели.

Но бедный юноша, хотя камень лишь слегка ударил его, почувствовал с того момента такую мучительную боль во внутренностях, что изо рта его не раздавалось крика в течение семи дней, на исходе которых он умер.

[132]

Другой излюбленный фантазм мэнского суеверия — финнодери[133]. Это создание воображения представляется как падший фэйри, который был изгнан королем эльфов из Чудесной страны за то, что ухаживал за хорошенькой мэнской девушкой, что жила в домике под голубым деревом в Глен Альдин[134], и за то, что покинул двор фэйри во время осеннего полнолуния[135], чтобы танцевать в веселой долине Рушен[136]. Ему суждено оставаться на острове Мэн до конца времен, превращенному в дикое подобие сатира, покрытому, как козел, длинными косматыми волосами, почему его и прозвали финнодери, или волосатик.