<p>
«Почему вы называете их ошибками?» — спросил я.</p>
<p>
«С самого начала было неправильно включать их в группу. Это наши ошибки, и мы несем за них ответственность».</p>
<p>
Несколькими неделями ранее Петер Юрген Бук проклял RAF. Он не хотел подчиняться их дисциплине и планировал свой собственный уход. Восемь других, однако, пользовались доверием активистов RAF. Их объединяла идея найти место в молодых африканских странах, освободившихся от колониализма, которое позволило бы им обрести значимое будущее. Никто не хотел унизительного пути предательства. Контакты с Отело де Карвальо открывали перспективу начать все сначала в Мозамбике или Гвинее-Бисау. Но потом паспорта, с которыми восемь человек должны были отправиться в путешествие, потерялись в запутанных каналах международных отношений, и контакты прервались. Куда девать «отщепенцев» — вот в чем был главный вопрос. Его нужно было решить до того, как наступление, которое началось с неудачного убийства Хейга и должно было продолжиться атаками на стратегические военные объекты в ФРГ, вступит в горячую фазу подготовки и осуществления. Этим наступлением RAF хотела, прежде всего, вернуть утраченные политические позиции в низовых движениях и получить гегемонию над политическим направлением уличной борьбы. Готовилась концепция антиимпериалистического фронта.</p>
<p>
ГДР всегда воспринималась нами только как часть социалистического лагеря. Никогда как самостоятельная страна, тем более родственная нам. Теперь же она вдруг очень конкретно попала в поле нашего зрения. Не может ли она помочь нам благополучно приспособиться к «ошибкам»? Моя встреча с госбезопасностью ГДР в 1978 году теперь приобрела свое значение и возможную полезность.</p>
<p>
Я уже являюсь тайной «ошибкой» и открытой проблемой. При любой возможности я могу отделиться. Я молчу в дискуссиях и даже повседневные вещи выражаю лишь молчаливо. Время от времени, и все более резко, со мной советуются по этому поводу.</p>
<p>
А теперь скажи мне, что с тобой не так, почему ты не вносишь свой вклад в коллектив? Чего ты хочешь, хочешь ли ты вообще чего-нибудь?». Эти разговоры вызывают у меня внутреннюю агрессию, оказывают на меня давление. Они происходят почти наугад. По большому счету, я хочу, чтобы они оставили меня в покое, пока я не найду к ним свой собственный путь или не пойму, что мне больше ничего не нужно. Их манера разговаривать со мной не дает мне покоя. После каждого маленького совместного поступка они разбирают мое поведение на части и критикуют меня так, как я не стал бы критиковать даже новичка. Это вызывает у меня смех и чувство несвободы. Я пытаюсь думать о том, что они могли бы думать сейчас, и постепенно отчуждаюсь.</p>
<p>
Мы не доверяем друг другу в двусмысленной форме. Но сейчас ситуация такова, что я, как никто другой, должен представлять RAF в ГДР. Только я в состоянии сделать это, потому что могу опираться на свою предыдущую историю с МФС. В прошлом я не любил путешествовать в одиночку. Делиться опытом в тот момент, когда он происходит, гораздо богаче и насыщеннее.</p>
<p>
В своей жизни я также часто бывал один, мне это не нравилось, но жизнь, которая заканчивалась с самим собой, которой я не мог поделиться, я всегда считал недостаточной, а также пустой тратой времени. Сейчас, однако, я счастлив, что могу совершить путешествие в ГДР самостоятельно.</p>
<p>
Освободившись от групповой привязи, я, как часто делал это в прошлом, предоставил себя своей интуиции, чтобы оживить контакт.</p>
<p>
Коды, которые Гарри дал нам во время полета в Багдад, уже давно затерялись в моей памяти. Поэтому я сразу же позвонил по городскому телефону Министерства государственной безопасности в Восточном Берлине и попросил о посредничестве компетентного офицера, который знал толк в западногерманском левом движении. Меня представили туда и сюда, опознавательный знак «Шпигель». Очень просто, и это сразу сработало.</p>
<p>
Высокий, элегантный и вежливый мужчина представляется представителем министерства внутренних дел и приглашает меня в ресторан. За ужином и вином я убеждаюсь в его компетентности, насколько я могу ее оценить, и прошу соединить меня с отделом, который занимается леворадикальной и вооруженной политикой в ФРГ. Я наслаждаюсь беседой. Мы прощупываем друг друга в непринужденной и увлекательной манере, пока каждый не чувствует себя достаточно уверенно. После кофе он идет звонить по телефону, а затем прощается в своей старой манере: «Вы хороший человек».</p>
<p>
«За вами заедут через минуту, желаю вам всего наилучшего».</p>
<p>
Гарри хоронит меня, как будто я только что покинула его: «Ну, девочка моя, где ты была все это время? Так ты теперь в RAF? Да, да, мы прочитали декларацию. Это было не очень умно, девочка. Это было не очень умно... Классовому врагу не обязательно знать все... Ну, как тебе нравится быть в RAF?</p>
<p>
Совпадает вообще?»</p>
<p>
Мы выпиваем по паре рюмок коньяка, чтобы отпраздновать. Затем я объясняю.</p>
<p>
Я объясняю ситуацию и прошу его помочь нам с проблемой.</p>
<p>
«Так, так, восемь человек... хм, хм, это довольно много, ну, посмотрим... Солидарность — наш первый долг ... Хм, хм... Да, кто мы такие, если не можем взять себя в руки!». Он стучит себя по коленям и меня сильно по плечу, снова наливает полные стаканы, отчего меня начинает тошнить. «Выпьем, товарищ, мы справимся, вот будет смеху-то...».</p>
<p>
На следующий день я встречаю Хельмута, человека, который занимается фактами и цифрами. Сотрудник секретной службы с амбициями и настойчивостью, который всегда спрашивает немного больше того, что я готов ему рассказать. Чуть позже к нам присоединяется Гинтер, дипломат и политик, человек, который видит общую картину. Я говорю с ним о политической ситуации в молодых африканских странах. Он очень хорошо осведомлен и указывает на проблемы, с которыми приходится сталкиваться восьми европейцам, желающим жить в стране, которая только что стала независимой: Общие условия там нестабильны, контрреволюционные силы все еще сильны и активны, западные секретные службы работают там с максимальной интенсивностью и сохраняют свое влияние на всех уровнях. Восемь вещей рано или поздно привлекут их внимание.</p>
<p>
Прочной безопасности для людей в Африке к югу от Сахары не будет». И после паузы: «А вы никогда не думали о том, чтобы привезти демобилизованных боевиков к нам?».</p>
