<p>
Я удивлен: «Нет, мы об этом не думали».</p>
<p>
Мне сразу же нравится эта идея, и мне кажется, что такое решение сведет к минимуму все проблемы.</p>
<p>
Я остаюсь в ГДР примерно на десять дней, ко мне внимательно и уважительно относятся как к гостю государства. Когда я возвращаюсь, уже заложен фундамент для отношений, которые еще никто не знает, как они будут развиваться и какое значение приобретут.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
Глава тринадцатая
<p>
</p>
<p>
Я знакомлюсь с восемью людьми. Силке постоянно плачет, она не может смириться с тем, что стала «ошибкой». Странно, но мне не приходит в голову, что моя ситуация может быть очень похожа на ее. Мне также не приходит в голову подумать о том, могла ли я полюбить ГДР. Борьба против этой системы, которая так тоталитарно деформировала наш мир, — вот моя цель в жизни. Единственное дело, ради которого стоит жить и умереть. Мы дали партизанской борьбе наивысшее посвящение. Выбор ее был высшим уровнем морального и политического сознания, самым резким и окончательным разрывом с интересами извращенного общества. Мысль о возвращении к ней была настолько ужасающей, что даже не приходила в голову. В течение</p>
<p>
Вот уже добрый десяток лет я пребываю в абсолютной уверенности, что занял единственно правильное место, на переднем крае многовековой истории освобождения. У нее нет ни запоминающегося начала, ни конца. Она является противодействием господствующей истории. Это та часть человечества, которая верит в освобождение и развитие человечества, а не в освобождение и развитие архаических сил. Она не перестанет существовать, пока не перестанет существовать человечество. Вот почему борьба не прекращается, вот почему я не могу остановиться и просто заняться чем-то другим.</p>
<p>
Я держусь за все это и не смотрю, когда последствия конкретной повседневной жизни не заботятся о моей совести, а наоборот, все больше ее разрушают. Я не могу смотреть и действительно думать об этом. Перед этим стоит глубокий страх быть выкорчеванным и изгнанным из великой принадлежности. Страх вернуться в пустоту и бессмысленность пустой жизни. Я не вижу ни проблеска альтернативы, которая могла бы побудить меня преодолеть трепет моего положения.</p>
<p>
1980 год — год выборов в Западной Германии. ГДР заинтересована в переизбрании социал-либерального правительства под руководством Гельмута Шмидта. Во всех дискуссиях, развернувшихся после моего первого визита, они стараются оказывать умеренное влияние на деятельность РАФ. Мирное сосуществование» и «конкуренция между двумя системами» — это политические термины для обозначения статус-кво, при котором ГДР считает, что у нее есть пространство для маневра, чтобы сдерживать и ослаблять политическое и экономическое давление. Пространство для маневра, несмотря на повышенную международную напряженность в связи с двойным решением НАТО разместить ядерные ракеты средней дальности в Европе и последующим вторжением СССР в Афганистан.</p>
<p>
Первоначальные надежды MfS, если они действительно существовали в таком явном виде, контролировать политику RAF и, возможно, использовать ее в своих интересах, очень скоро уступили место осознанию того, что не более чем предсказуемость и выборочный обмен информацией будут достижимы. В каждой дискуссии сталкивались два принципиально разных уровня сознания. С одной стороны, было понимание, полное самоуверенности и гордости, что только партизанская борьба имеет значительную ценность — не только как военно-политический компонент, но и как поле освобождения, в котором можно коллективно бороться и жить революцией борющегося субъекта. С другой стороны, существовала вера в стратегическое, втиснутое в партийные резолюции, выработанное из истории борьбы великих держав за международный баланс, которое стремилось держать противника в узде как единство, как цельный блок, и в котором каждое автономное мятежное гнездо означало потенциальное побивание камнями согласованного баланса. Экономическая, а значит и политическая слабость социалистического лагеря вызывала страх перед любой дестабилизацией статус-кво. Обе стороны осознавали эту глубокую разницу в политических взглядах, у которой был только один мост — общий враг.</p>
<p>
Безусловный прием и интеграция, если 8 человек заслужили наше полное уважение. Попрощавшись с будущими гражданами ГДР в Праге, я сам сел на ближайший самолет в Карачи и полетел оттуда через Москву в Суд Йемен, чтобы поразмышлять о своем собственном положении вдали от группы.</p>
<p>
Дважды в неделю приезжает грузовик ScheiBe и выливает в наш сад цистерну, полную ГУЛЛ. Мы распределили его с помощью небольших плотин в своеобразной системе полива. Благодаря нашей заботе в этом саду из пустынного песка растут тропические фрукты. Но, к сожалению, я вынужден признать, что ярко-желтая, удивительно сочная амба на вкус как дерьмо.</p>
<p>
Когда солнце светит на мое открытое спальное место с веранды, оно сжигает меня за пять минут. Иногда я убираю матрас в тень, но светило быстро и неумолимо. Поэтому я встаю под душ, готовлю себе завтрак и сажусь у стены, чтобы поесть. Она все еще находится в прохладной тени на западной стороне сада. Я сижу там и скорблю или читаю в течение дня, пока жаркое солнце не уберет даже этот теневой остаток и не загонит меня в дом.</p>
<p>
Днем я оставляю все двери и окна открытыми, чтобы жара не могла нигде закрепиться. Таким образом, она остается терпимой в тихих сквозняках комнат. Большинство дней я провожу в одиночестве. Время от времени приходит палестинский хозяин и приносит свежие продукты. Абу Салем поздним вечером два-три часа пропалывает сад, а также разводит угли. Мы не можем говорить друг с другом и общаемся на языке жестов. Абу Салем — йеменец и уже заказал сад для английских колониальных хозяев. Он хитрый, и иногда мне приходится следить за тем, чтобы он не унес из сада все, что есть на рынке. Иногда он приносит мне маленькие йеменские деликатесы от своей жены. Я не могу от них отказаться ни при каких обстоятельствах. Мы вместе пьем чай, он рассказывает мне о своих детях, но я ничего не понимаю. Абу Салем хитрит и пытается схватить меня за колено.</p>
<p>
После этого он еще немного молится, и мы забываем об этом событии.</p>
