<p>
Это была наша первая военная подготовка, и мы были очень рады этому. Из Бей-рута нас повезли в горы на джипе. Политические и военные интересы также кипели в борьбе за господство в Ливане. Война между народами Ливана заранее отбрасывала свою тень, и уже начали появляться первые трещины. Красная земля Ливана светилась трещинами и сухостью. Во время нашего путешествия мы проезжали через большие лагеря палестинских беженцев. Плотная картина нищеты, безнадежности и революционного боевого духа, запустения и утешительного революционного духа.</p>
<p>
Не было ни одной деревни без развевающегося флага Фронта освобождения Палестины, ни одной стены дома без революционного лозунга. Как смехотворна была западная демагогия о «террористах»-палестинцах.</p>
<p>
Старый дом служил нам спартанским жильем. Абу Махмуд командовал нашей небольшой группой. Мне показалось, что он был старым, изношенным бойцом, который все еще выполнял свою функцию в этом уютном форпосте. Чалиль и Бассем были нашими инструкторами. Все начиналось хорошо, и мы с большим энтузиазмом и еще большей романтикой ге-рильи приступили к боевой подготовке. Но через несколько дней все закончилось. Наши планы приняли совершенно иной оборот. Утром мы отправились на занятия по стрельбе и метанию ручных гранат. Сначала мы тренировались с манекенами, потом с живыми. Это были ручные гранаты с кольцом на спусковом крючке, которое нужно было пропустить через большой палец бросающей руки, чтобы страховочная линия оставалась в руке, пока граната летит в сторону.</p>
<p>
Ганс, как это часто бывает, немного нерешительный и неуверенный, робко сделал бросок, не крепко схватив рукоятку оружия рукой. Граната выскользнула у него из пальцев и упала на землю позади него. Граната была взведена, и страховочная леска свисала с его большого пальца. Остальные стояли на безопасном расстоянии от метателя и в ужасе смотрели на окаменевшего Ганса. Граната с шипением приближалась к детонации. Я выкрикнул его имя, но он не двигался, и мы бросились на землю. Еще падая, я увидел, как тело Чалила летит к Гансу, словно выпущенная стрела. Могучим прыжком он бросился на него, и они вместе рухнули на землю. Как только они коснулись земли, граната взорвалась. Мы вскочили на ноги и побежали к раненым. Бассем на бегу сорвал с себя рубашку, и пока мы беспомощно боролись за самообладание, он уже был рядом с Гансом и первым перевязал его. Чалиль был тяжело ранен. Он поглотил заряд шрапнели своим телом, под которым оказался Ганс. Он лежал очень неподвижно и приказал Басему сначала позаботиться о Гансе, у которого в ноге было всего два небольших осколка. Чалиль, несомненно, спас ему жизнь, не обращая внимания на свою собственную.</p>
<p>
Оба находились в больнице в течение многих недель. Чалиль выжил. Это событие произвело глубокое впечатление на БСр и на меня. Безоговорочная преданность палестинских товарищей, как рефлекс — постоять за жизнь другого товарища, показала нам их высокую революционную мораль и заставила нас вдруг почувствовать, как далеки мы были от реальности войны, которую мы в ФРГ объявили государству. Для палестинских федаинов это была повседневная реальность. Для нас военная подготовка была романтическим исключением, и поэтому мы стояли там беспомощные и испуганные, не в силах использовать секунды между жизнью и смертью.</p>
<p>
Ганс покончил со своим флиртом с партизанской войной. Мы привезли в Берлин сопливого товарища, который уже привел нас в безграничное смущение своими столичными претензиями в больнице Красного Полумесяца. Он просто забыл, где он находится и кто мы такие. Только его страдающий человек был все еще важен для него. В берлинском госпитале он вел себя как обычный гражданин.</p>
<p>
Госпиталь был переполнен ранеными федаинами. Пока мы ждали, когда Ганса можно будет перевезти, гражданская война обострилась. В Бейруте фалангисты (Катаеб) сражались против Левого фронта под руководством Джумблата. Различные пайастинские партизанские группы также боролись против Фаланги, которая отстаивала политическое и экономическое господство христиан. Запад всегда говорил о войне в Ливане как о религиозном конфликте. Не потому, что он не знал лучше, а чтобы скрыть основной социальный конфликт между не имеющим собственности мусульманским населением и владеющим собственностью христианским меньшинством.</p>
<p>
Мы с Баром должны были пройти через линии огня, если хотели попасть в больницу. Без защиты товарищей, мы больше не могли передвигаться по городу. Похищения были в порядке вещей. Госпиталь был похож на военный госпиталь прямо за фронтом. Каждая койка была нужна, а добрый Ганс все никак не хотел покидать свою. Его рана была незначительной по сравнению с ранами, полученными в уличных боях. Потом мы, наконец, посадили его в самолет и с облегчением отпустили обратно в свой мир в Берлине.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
Глава восьмая
<p>
</p>
<p>
Когда все практические усилия, как и теоретическое поле зрения, направлены только на выполнение важного действия, а не на общую стратегическую, политическую концепцию, после его успешного выполнения возникает вакуум. Возникает вопрос «Что теперь? Что дальше?» Именно так я чувствовал себя после акции освобождения. Мое представление о том, как мы должны развивать вооруженную политику, было совершенно туманным. Вернер был хладнокровно застрелен при попытке построить что-то в Западной Германии, Карл Хайнц попал в плен, был тяжело ранен. Фриц вернулся в Берлин выгоревшим и неспособным дать какой-либо инновационный импульс. Дискуссия о переопределении и перспективах снова была крайне необходима. Но мы хотели отложить ее до возвращения товарищей из Йемена. После того, как война в Ливане утихнет, мы хотели попробовать еще раз. А до тех пор мы считали, что важнее всего обеспечить наше будущее экономическое положение. Так два печально известных ограбления шоколадных банков стали частью вечерней программы Берлина. Двумя группами, в два дня подряд, мы ограбили два банка и предложили присутствовавшим клиентам шоколадные конфеты, чтобы расслабиться. В листовке мы оставили причины нашей акции по экспроприации.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
Глава десятая
<p>
</p>
<p>
Берлин как политическая и постоянная материально-техническая база для подпольной организации был исчерпан уже к 1976 году. Новые антитеррористические законы, §88a, §129a, изощренные методы «драгнетов», психологическая война подорвали многое на нашей территории, но еще большее значение имел повсеместный упадок революционных перспектив во всем левом движении. Партизаны ослабли или перестали подавать надежды. Некоторые переехали в Португалию, где после падения диктатуры революция казалась гораздо ближе и проще, чем в стабильной, богатой ФРГ. Многие обосновались в своих проектах. Их связь с вооруженной борьбой теперь осуществлялась почти исключительно через политических заключенных. Против репрессивной политики государства в отношении заключенных сформировалась сильная гуманитарная, а не революционная приверженность. Значительная часть либеральной интеллигенции</p>
