<p>

Значительная часть либеральной интеллигенции встала на сторону против методов пыток в изоляторе, и возможное превращение этой гуманитарной приверженности в политическое качество в поддержку политзаключенных стало большой проблемой для правительства.</p>

<p>

Нелегальный партизан стал для левых не более чем мифом. Это больше не был политический проект, которому давали шансы и перспективы. У нас по-прежнему были единомышленники, но те, кто решил принять участие в вооруженной борьбе, приняли решение о проекте, который был отделен от массы левых, об изолированной борьбе. В этом заключалась разница с 1969/70 гг.</p>

<p>

Движение 2 июня, из которого мы вышли и на основе которого мы основали и развили партизанскую организацию, существовало только в головах разрозненных приверженцев и, прежде всего, в головах заключенных, которые вышли из этого движения. Как практическое политическое движение с латентным революционным характером и широкой революционной боевитостью, оно стало неустойчивым уже задолго до 1975 года. Товарищи, которые пришли к нам в 1974 году и с которыми мы разделили похищение Петера Лоренца, пришли к нам не потому, что их районные группы, их низовые группы стали радикальными. Наоборот! Они хотели спастись от политического разложения, от затуманивания революционных потребностей и целей. Все они присоединились к партизанам как оставшиеся революционные личности, чтобы противопоставить распространяющейся бесцельности и расплывчатости, фрагментации и отступлению революционного насилия свою личную последовательность. В конце семидесятых берлинские узники Движения 2 июня все еще отчаянно взывали к «T\inix» конгрессу, чтобы воссоединиться со старыми добрыми формами сопротивления из истоков движения для обретения нового революционного настроя. В тюрьме они настолько идеализировали эту желаемую идею революционного массового движения, за которое борется решительное вооруженное ядро, что полностью забыли свой собственный практический опыт и решения во время активной нелегальной деятельности. В период с 1973 по 1975 год мы хорошо видели, что разложение революционных потребностей в низовом движении неумолимо прогрессирует. Мы всегда имели в виду нашу первоначальную концепцию, но реальное развитие левого движения уводило нас все дальше и дальше от реализации нашей концепции. Поэтому мы концентрировали свои действия на собственных силах, которые в те годы еще могли достигать и образовывать небольшие островки в движении. Но мы ясно видели массовый исход левых, уходящих от революционного насилия в сторону защищенных проектов и свободных пространств.</p>

<p>

«Движение не может быть просто распущено, как садовый клуб», — воскликнули Бар и Ронни, когда прочитали весьма неловкий «документ о роспуске» подпольного Движения 2 июня. Они были абсолютно правы, но движение возникает из движения, а где есть застой, там нет больше движения. Движение 2 июня, как его понимали заключенные товарищи, которые все еще держали его в уме, существовало уже давно, до этого превратилось в химеру задолго до появления этой газеты 167. Кроме нас — нелегалов первого и второго часа — и после нас, «движение» больше не производило ничего организованного, связующего, потому что его революционные потенции были очень скоро погашены, поглощены искусной социал-демократической политикой и запуганы безжалостной политикой преследования. Наши силы еще питались революционными страстями начала движения 1968 года, но изжили свое революционное существование, что неизбежно и логично привело и к нашему политическому истощению. В 1976 году Движения 2 июня уже не существовало, но мы, небольшой партизанский отряд, возникший из него, все еще существовали. И мы были далеки от мысли сдаться. Когда мы вернулись из Йемена в 1976 году, у нас в сумках были новые концептуальные идеи.</p>

<p>

Возвращаться в Берлин не имело смысла. После арестов 1975 года вся логистика и поддержка рухнули. Почти все технические материалы попали в руки полиции. Нам пришлось начинать с нуля. Кроме того, за прошедшие годы берлинская местность была значительно изрезана следственным аппаратом, Управлением по защите конституции и политической полицией.</p>

<p>

В лагере мы больше думали о внешнеполитических интересах ФРГ, ее европейской политике, роли НАТО, роли ФРГ в ней. Находясь далеко от Германии, мы теперь рассматривали маленького монстра в более широком контексте и стремились укрепить его. Здесь также сыграло свою роль влияние Абу Хани. В целом, связь с освободительной борьбой палестинцев сместила наши политические взгляды в сторону более глобальных соображений. Ведь положение палестинского народа было взрывоопасным несправедливым результатом имперской политики Запада.</p>

<p>

Внутреннее общественное движение стало для нас менее важным, поскольку оно казалось незначительным и не имеющим влияния на судьбоносные решения в стратегических центрах.</p>

<p>

Левые отказались от своих революционных целей, они отказались от партизан, теперь мы отказались от левых и полагались только на себя и узкий круг сочувствующих. Я все еще чувствовал себя достаточно сильным для каждой победы и каждого поражения.</p>

<p>

Каждое новое начинание в нелегальном мире требует сначала обеспечения экономической базы. На этот раз мы хотели закрепить ее, похитив на длительный срок владельца капитала. Ограбление банка больше не было разумным с точки зрения затрат и риска. Технология и меры безопасности для защиты денег были чрезвычайно укреплены и развиты. Мы также не хотели снова выводить на наши следы розыскной аппарат ФРГ с помощью операции по сбору денег. Поэтому мне не казалось разумным проводить похищение в ФРГ. Оно должно происходить в стране, которая не делает такое действие вопросом престижа для государства.</p>

<p>

Вена! Вена — это не город для революционной деятельности. Это город для агентов, мошенников, для азартных игроков и их политиков, как раз подходящий для похищения промышленника.</p>

<p>

Для этого у нас было два человека на примете: глава Porsche и «прачечник» Палмерс. Поскольку мы не хотели тратить слишком много времени на это дело с выкупом, после некоторого расследования мы остановились на последнем. Здесь условия для похищения казались более благоприятными, тем более что мы лучше знали распределение обязанностей в семье. Это могло сыграть решающую роль в переговорах.</p>

<p>

Мы не хотели оставаться в Вене, поэтому часть группы отправилась в Италию, чтобы создать там материально-техническую базу, а шесть или семь товарищей сосредоточились на акции. Материально-техническая база была создана исключительно для этой одной операции по похищению. Она должна была выдержать жесткий розыск до тех пор, пока мы находились в городе.</p>

<p>

 Я узнал и оценил Ковальски во время операции в Вене. Это было его первое большое дело. Мы спланировали и осуществили его точно и творчески. С легкомысленным весельем, без мысли о том, что мы можем добиться успеха. Из похищения Лоренца мы узнали, что самая сложная и решающая часть — это переговоры и контроль над обменом.</p>