Литмир - Электронная Библиотека
A
A

На минуту Нази закрыла глаза. Скала под её ногами сотрясалась от ударов яростного прибоя. Через несколько мгновений она своими руками начнёт то, от чего криком протестует всё её существо!..

Усилием воли девушка жёстко подавила все эмоции и тошнотворную дрожь в руках. «Эти поединки – не наши, и мы даже не судьи» – напомнил голос отца. – «Да!» Нази коротко прошептала молитву и обернулась.

Они стояли там, где она оставила их. Смотрели только на неё, словно не замечая друг друга… Нисан… Токемада…

Нази шагнула им навстречу, отработанным жестом приглашая поединщиков к себе. На требуемом расстоянии велела им остановиться.

– Я – Назико Ошоби, Независимый Свидетель двенадцатого поколения, начинаю поединок уровня Отой и требую назвать препятствия к нему, если таковые имеются, у избранных к бою.

– Нисан, монастырь Кай-Ши-Нунь, боец ранга «ка», препятствий к поединку не имею.

– Самурай высшего ранга из рода Миновары Матэцура Токемада, капитан Второй армии Шоганата, препятствий к поединку не имею.

– Хай! – Нази опустила руки. – Прошу вас, начнём. Камидза! Синдзэн но рэй!

Поклоны в сторону сёмэн (ритуальных святынь), роль которых в данном случае выполняли могилы павших бойцов, поклоны дзарэй – сидя: друг другу и боевому мечу. По давней традиции этикет соблюдался по обычаям той страны, на территории которой проводился поединок. Сейчас Нази проводила японский рэйсики стиля иайдо. В её руке вспыхнул обнаженный меч Свидетеля, острие которого указало каждому из поединщиков его исходное место.

Меч поднят.

Меч резко опущен. Команда к бою.

Больше от Нази не зависело ничего.

***

Двадцать минут с начала поединка. Но время словно отступало, теряя свои размеренность и неизменность. Секунды то убыстрялись, отсчитываемые лязгом ударов мечей, то совершенно засыпали в тягучем киселе медленно кружащихся фигур. Поединщики – на краю вечности – никуда не спешили. Слишком велика была цена одного неточного движения. Каждый пробовал ненавязчиво различные тактики, нащупывая роковую слабинку в технике противника. Несведущему зрителю показался бы скучным этот плавный, нерезкий танец, лишь изредка взрывающийся шквалом быстро стихающих атак. Лишь Нази был очевиден весь напряженный драматизм первой части поединка великих мастеров. Она знала, что неминуемо будет и второй: более короткий и эффектный, но уже финальный и роковой, когда кто-то наконец прорубит оборону соперника для одного-двух решающих ударов. Нази знала: чем выше мастерство бойцов, тем меньше будет ран на теле побежденного.

Эти минуты дали ей возможность вполне оценить степень мастерства обоих поединщиков. С детских лет отец усиленно обучал Нази различным стилям ведения боя – рукопашного и с применением холодного оружия, – и по потребности девушка могла показать хороший результат, но она понимала, что никогда не станет мастером высокого класса, в ней не было той сердцевины, движущего стержня совершенствования настоящего бойца – желания жизни боем. И всё же она с детства была покорена и заворожена красотою боя на мечах великих мастеров, тем более что тренировочные поединки отца и самурая Сёбуро, приносящие девочке всегда такое высокое эстетическое наслаждение, кончались бескровно, смехом, шутками и дружескими объятиями бойцов. Осознание того, что такое смерть в бою, вошло в её жизнь позднее и немало добавило к скорбному опыту реальной жизни, но печаль только обострила чувство прекрасного в душе девушки. В любом случае, она предпочитала быть свидетелем на поединках, а не их участником.

Матэ Токемада, напротив, жил боем. Плавность, скоординированность, точность движений его меча говорили о технике очень высокого уровня, той технике иайдо эйсин-рю, которая достигается только путём ежедневной, долгой, напряженной и сосредоточенной работы на тренировках, причём работы – любимой, приносящей глубокое эстетическое наслаждение даже в «мелочах». Только в бою было видно, какой утончённый эстет и певец своего дела самурай Токемада. Катана пел в его руках, по одному звуку его характерного свиста опытный мастер понял бы, насколько точны углы наклона лезвия при ударах. За полчаса поединка Нази не заметила ни единого лишнего движения рук или корпуса самурая, которые не приемлемы и стратегически, и эстетически. Со стратегической точки зрения они вызывают задержку в молниеносности правильного удара, ослабляют бойца и мешают ему, они не рациональны; а с эстетической точки зрения любое отклонение от идеала делает движение менее красивым, а реальный удар красив, потому что быстр и силён: меч как будто появляется ниоткуда, причём словно без малейших усилий со стороны бойца. Не заметно было также ни малейших признаков усталости или нетерпения со стороны самурая, что тоже характерно только для очень опытных бойцов, вся жизнь которых – в их мастерстве. Насколько Нази могла сравнивать, предыдущий японский поединщик Танимура Масатаки, более старший по возрасту и более прославленный, чем Матэ, всё же уступал ему в технике. Если Токемада выживет, внезапно подумалось девушке, он вполне может оказаться следующим сокэ (главным мастером Японии по иайдо) и лучшим её фехтовальщиком после Хасэгавы Эйсина.

«Если…» – потому что то, что показывал в поединке Нисан, было вообще не сравнимо ни с чем! Нази понимала, каким неприятным сюрпризом оказался для Токемады китаец, к которому он сначала так пренебрежительно отнесся! Но к чести самурая, Матэ вёл себя так, словно каждый день только и делал, что сталкивался с финтами «танцующего монаха»…

Нисан «танцевал»…

Это было похоже на бой самурая с тенью или солнечным зайчиком, на попытку проколоть ветер или рассечь солнечный луч!

Первое время Нази занималась больше своими эмоциями, чем фиксацией комбинаций поединка! Она понимала, что скорее всего видит подобное первый и последний раз в жизни.

Нисан «танцевал»…

Казалось, ему удалось создать не боевой стиль, а своеобразную философию торжества жизни. Если самурай жил боем, то монах видел в бое часть жизни, её маленькую составляющую – и только, потому что жизнь для него была беспредельна и бесконечна. Он не боялся смерти, и не потому, что был очень храбр, а потому, что смерти в его мире не существовало. Живой или умерший, он продолжал бы жить вечно в Танце Бесконечного Ликования Жизни.

Монах «танцевал». Он струился, как ветер, взлетал перепёлкой, увертывался леопардом, в нём словно переплелись все мыслимые и немыслимые стили кун-фу; все движения Нисана были естественны, легки и пластичны; его тело словно не имело костей и было способно принимать любую форму. Казалось, Нази иногда слышала его смех, смех без звука, в одних движениях стиля «пьяницы», или в коротком вскрике «журавля, едва не ужаленного змеёй», когда Нисан отдёргивал ногу в миллиметре от падающего на неё острия японского меча.

Она замечала и лёгкий лучик улыбки на лице китайца, скорее намёк на улыбку, и немыслимо было представить, что тот сможет нанести самураю смертельный удар, что он хочет этого удара. Меч в руке Нисана служил действительно только для молниеносной защиты, и лишь однажды, когда Токемада, видимо, совсем в этом уверился, произошло немыслимое. Самурай быстро начал комбинацию многостороннего удара батто хо но оку, монах отбил его уже в нижней точке, оба меча смотрели остриями вниз. Но уже через мгновение острие длинного китайского меча было в правом плече Токемады! Как произошло это, не понял никто. Казалось, сверкнула молния, ужалила – и исчезла. Монах вполне мог продлить движение гораздо глубже и нанести ранение более серьёзное.

Самурай отлетел как леопард, извернувшись в воздухе, плечо его окровавилось, на белом монцуки расцвела алая роза… И Матэ, и Нази поняли, – это был только урок, преподнесённый самоуверенному японцу. Нисан очертил территорию досягаемости и показал ещё один уровень глубины своего искусства, доселе не явный.

Тут Нази впервые заметила тень беспокойства, скользнувшую по лицу самурая. Очевидно, он понял, какой тактикой монах хочет добиться победы: измотать противника и обессилить его кровопусканиями, не убивая. Видимо Нисан, в отличие от японского бойца, был мастер не молниеносного, а затяжного боя или же был мастер «на все руки», предпочитая сейчас второй вариант.

7
{"b":"836533","o":1}