Лесович мрачно взглянул на них и пришпорил коня. Но поехал совсем в другую сторону. Ехал и рассуждал сам с собой: «Что же мне их, догонять, по лесу плутать? Жаль лошадок, волки после метели на промысел выйдут. Да глядишь, какой-нибудь повезёт, к людям выйдет, слову доброму поверит». Ещё раз взглянув в сторону дороги с черневшими на белом мертвецами, он пустил коня крупной рысью, свернул вскоре к лесу, проехал немного по краю поля… и вдруг словно провалился под землю.

Два потайных хода было прорыто лесовичами под городские стены. Потрудились, укрепляли своды, выравнивали пол – не на один век. Так и город строился, деревянный город – Заонежье. Башенки и терема, с любовью украшенные тонкой резьбой, слюдяные окна со ставнями, на которых хитро переплелись травы, звери и птицы… дорожки, мощённые гладким речным камнем, скамеечки и завалинки в тени густых яблоневых садов… Красивый город.

А вокруг жизнь шла своя. Существа, прежде скользившие мимо тенью, больше не прятались, любопытные, иногда до назойливости. Пещерники, речники, домовые, поляне, духи лесные. Оказалось, что и друг, и враг в этом мире легко преодолевали и стены, и рвы, поэтому подземные ходы вскоре оказались в запустении.

В одном из них, в том, который выходил на опушку леса в версте от городской стены, поселился старый пещерник Схлоп, полное его имя, как он сам утверждал – Сахлопивур. Пещерники жили по одиночке, не подчиняясь никакой власти, сами себе хозяева, колдовство их было малое, лёгкое, в одно словечко или щелчок пальцами, так, рыбу или зверя приманить, огонь развести, чтобы покушать да в морозную ночь не замёрзнуть, а то и вообще уйти в спячку, не дожидаясь зимы.

Схлоп – смешной, ворчливый старик, кряжистый, доходивший до середины плеча Мокше. Мокша и так бывал часто у Схлопа, а три зимы назад и вовсе поселился здесь. После того, как погибла его Млава от рук степняков, он тогда охотился в верховьях Онежи. «Никто меня не ждёт, сил нет идти в пустой дом», – сказал он, оставшись. А Схлоп привык к человеку и уже ждал его.

Спустившись в знакомый овражек на опушке, Мокша спешился и нырнул в проход, еле приметный в кустарнике и клочьях жёлтой травы. Лошадь легко прошла вслед за ним, вытягивая привычно шею. Здесь было сумрачно и холодно, и если не знаешь, что дальше тёплое жилище, то можно принять это место за случайное укрытие от ветра, переждать и уйти.

Мокша же, стряхнув снег и сняв лохматую шапку, шагнул немного вправо. Рука привычно нащупала дверь, дёрнула на себя. Свет и тепло хлынули в мрачное подземелье, освещая глинистые стены и корни, свисавшие с потолка.

– Живой, чертяка, – выдохнул Мокша, увидев заспешившего ему на встречу Схлопа.

Пещерник, широко улыбаясь, хлопнул лесовича сильными короткими руками по плечам, стукнул два раза в бок кулаком, отчего Мокша охнул и уперся спиной в стену. Засмеявшись, принялся стаскивать с себя промокшую одежду, а Схлоп насмешливо посматривая на него из-под густых бровей, нахмурился вдруг, увидев свежую кровь на плаще.

– Где пришлых встретил? – быстро спросил он.

Голос у него зычный, и когда пещерник начинал говорить вот так, то выглядел довольно сурово.

– Только что, четверо шли к городской стене. Да в полуверсте от тебя. Всё проспал ты, Схлоп, – усмехнулся Мокша.

– Ну хорошо, что обошлось, – строго посмотрел тот на лесовича и подмигнул. – Садись.

На столе стоял глиняный пузатый кувшин с брагой. Нарванная кусками лепёшка, которую пещерники пекли из ореховой муки напополам с рожью, грибы из кадушки, ледяные скользкие, с горным луком и каменной, почти серой, солью, кусок солонины, в нем торчал большой охотничий нож – лежали на круглом столе. Стол из чурбака ствола старого дуба, из того же ствола чурбачки-сиденья, деревянный ковш был наполовину наполнен брагой, кисло-сладкий дух её сразу шибал в нос.

Раньше Мокша не отказался бы посидеть со старым другом и поболтать по душам, но сейчас торопился. Достав из ларя в углу сухую одежду, переоделся и глянул на Схлопа.

– Ты со мной? – спросил он.

Схлоп кивнул и схватил короткую меховую куртку. На выходе из жилища он обернулся и щелчком коротких пальцев погасил лучину на столе.

Подземный переход ветвился обходными путями, многие из них заканчивались глухими тупиками. В одном из таких тупичков помещалось стойло для лохматого Грова. Этих заросших бурой шерстью невысоких коньков приводили от полян, а поляне везли их из-за моря. Но и обычные лошади лесовичей, высокие, широкогрудые, с длинной шелковистой гривой, помещались иногда здесь.

Княжеские хоромы с затейливыми башенками и теремами, переходами и террасами, высились в самом центре Древляны. Окружённый большим подворьем с конюшнями, сараями, амбарами для зерна, сеновалами, дом сейчас спал. Только красное, украшенное резными перилами, крыльцо освещалось факелами. Большие псы-волкодавы ростом с трехмесячного теленка спали прямо на снегу, изредка поднимая кудлатые морды, и тогда в темноте позвякивали цепи.

Сюда, в княжеский дом Светослава, тайным ходом шли Мокша и Схлоп. В темноте, которая привычному глазу не помеха, они быстро шли друг за другом. Некоторое время туннель уводил вниз, под ров с водой, а потом стал подниматься в гору. Появлялись справа и слева в стене другие ответвления: к крепостной стене, к сторожевым вышкам, а очередной проход оказался заперт кованой дверью. Мокша остановился, глянул на Схлопа и постучал.

Дверь быстро открылась. Горел факел на стене. Узнав Мокшу и Схлопа, дозорный кивнул и сказал, отступив в сторону:

– Вас давно ждут.

Дальше опять потянулся переход, встретился ещё один воин. Пошли стены, выложенные камнем. Ещё одна дверь, теперь – выше, и Мокше не надо было нагибать голову, чтобы пройти через неё, и ещё один дозорный.

Здесь тепло и даже светло, переход выходил в подвал княжеского дома. Два круглых светильника из прозрачного стекла освещали мрачноватое помещение. Тут никого не было.

Но Мокша знал – надо подождать. Да и единственную, уводящую в дом дверь, так просто не откроешь, хранитель княжеского дома, старый домовой Дундарий хорошо знал своё дело.

Мокша вздрогнул от неожиданности, когда Схлоп вдруг пробубнил:

– Тьфу ты, нечисть!

– Кого это ты так? – спросил Мокша, нехотя шевельнувшись, устал с дороги, в тепле сразу потянуло в сон.

– Да Завейка как из угла-то глянула! – Схлопа аж всего передёрнуло. – Вот не свезло князю с дочкой!

Завея, старшая дочь князя, черноглазая красавица, вот уже десять лет как сидела взаперти в своих комнатах. Случилась беда с княжеской дочкой, кровосос-болотник напал на неё. Княжеская дочь была взбалмошна и самолюбива. Многие женихи сватались к ней, а она всем отказывала, искала лучшего и выбирала. Отец, князь Светослав, очень любил её и выдавать замуж не спешил. Завея же и рада была этому, вела вольную жизнь, принимала разных визитёров и получала с удовольствием дары от купцов, ездила на дорогих полянских жеребцах. Как оказалась она тогда совсем одна у болот? Зачем туда отправилась? Почему одна? Никто так и не знает, а она сама теперь толком и двух слов связать не может, но и дурочкой ее не назовешь.

Ну, а у кровососа руки длинные, как говорят лесовичи. Твари эти не очень умные, невидимые, живут общинами, тянутся на тепло. Как попьют крови, так перестают прятаться, проявляются во всей красе – что-то есть в них от мокрецов. Потом нашли Завею, отбили у упыря, а поздно – попил он её крови-то. Значит, и она теперь сродни болотнику, только дочь княжеская, вот и держат её с тех пор под затвором Дундария.

Прислуживала ей старая ведунья, горбатенькая Агата, из пещерников. Агата с упырями умела управляться лихо. Только научилась Завея двоиться да троиться. Оставаясь на месте под присмотром строгой ведуньи, она блуждала тенью по дому. Вот и сейчас, похоже, подсматривала, что за гости ночные к князю явились.